только это, правда? Почему девочки не кричали, пока были еще на веранде.
его глазах, каждую пору на его лице... И я почувствовал его боль, боль,
которую он забрал у других людей, как губка впитывает воду. Я увидел
темноту, о которой он говорил. Она лежала повсюду в мире, когда он
смотрел на мир, и в этот момент я чувствовал одновременно и жалость к
нему, и огромное облегчение. Да, мы совершим нечто ужасное, этого нельзя
избежать... И все-таки сделаем это ему во благо.
-Тогда я понял, что это он сделал. Я видел его в тот день, он был среди
деревьев, и я видел, как он их бросил и убежал, но...
родители находились прямо над ними, наверху, почему же они не кричали?
не тебя". То же самое он сказал другой. Понимаешь?
Уортона, склонившегося над ними, как вампир. Одна из них начала звать на
помощь, но Уортон ударил ее, и кровь потекла из носа. На веранде была
эта кровь.
Теперь ты понимаешь, как все было?
снова, но он улыбался.
повернулся лицом к стене.
столу дежурного, все еще как во сне. Я вдруг понял, что слышу мысли
Брута, очень слабый шепот о том, как пишется слово, по-моему "получить".
Он думал: "После "ч" пишется "и" или "ы"?". Потом поднял глаза и начал
улыбаться, но улыбка погасла, как только он разглядел меня получше.
опустив то, как повлияло на меня его прикосновение (об этом я не
рассказывал даже Дженис; Элен Коннелли будет первой, кто узнает, если...
Если захочет прочесть эти последние страницы), но я повторил ему то, что
Джон сказал о своем желании уйти. Это немного успокоило Брута, но я
почувствовал (услышал?), как он спрашивает себя, а не придумал ли я все,
чтобы облегчить его мучения. Потом я почувствовал, что он решил мне
поверить, просто потому, что так будет легче, когда придет время.
горишь.
уверен, что Джон сказал правду и что скоро все образуется.
прилечь.
смешной и я чуть не рассмеялся. Мне хотелось сделать что-нибудь
основательное, например самому построить небольшой дом, потом обшить его
досками, разбить за домом сад и посадить деревья. И все это до ужина.
всему миру".
- Как скажешь.
всегда так. По-моему, у этого правила нет исключений.
Я продолжал двигаться весь остаток смены, не в силах усидеть на месте
больше пяти минут. Я пошел в административный корпус, а потом вышел в
пустой прогулочный дворик и стал носиться взад и вперед, пока охранники
на вышках, наверное, не подумали, что я спятил. Но к концу смены я начал
успокаиваться, и шорох мыслей в голове - как шорох листьев - тоже
порядком поутих.
"мочевая" инфекция. Мне пришлось припарковать "форд" у обочины, выйти и
пробежать почти с полмили, опустив голову, работая локтями, и дыхание,
вырывающееся у меня из горла, было горячим, словно я согревал его под
мышкой. Потом наконец я действительно почувствовал себя нормально. Я
потрусил назад, туда, где припарковал свой "форд", а половину пути
прошел, и пар изо рта поднимался в морозный воздух. Приехав домой, я
передал Дженис слова Джона Коффи о том, что он готов и хочет уйти. Она
кивнула с видом облегчения. Стало ли ей легче? Не могу сказать. Шесть
часов назад, даже три, я бы знал, но тогда уже нет. И это было хорошо.
Джон все повторял, что он устал, и теперь я понимал почему. То, чем он
владел, очень утомляет. И заставляет желать отдыха и тишины.
пахнет потом, я ответил ей, что остановил машину по дороге и слегка
пробежался. Я сказал ей только это, как уже упоминал (сейчас исписано
слишком много страниц, и мне не хочется просматривать их, чтобы
вспомнить), мы никогда не лгали друг другу, я просто ничего не объяснил
ей.
Глава 9
грозы не было. Было холодно, как всегда в это время года в тридцатые
годы, и миллионы звезд рассыпались над убранными и вспаханными полями,
иней блестел на оградах и, словно бриллианты, мерцал на сухих стеблях
кукурузы. Брутус Ховелл был распорядителем на казни, ему предстояло
надеть на Джона Коффи шлем и приказать Ван Хэю включить в нужное время
рубильник. Билл Додж находился в аппаратной вместе с Ван Хэем. Примерно
в одиннадцать двадцать в ночь на 20 ноября Дин, Харри и я подошли к
нашей единственной обитаемой камере, где на краю койки сидел Джон Коффи,
свесив руки между колен, на воротнике голубой рубашки было заметно
маленькое пятнышко подливки. Он смотрел на нас сквозь прутья решетки и
выглядел, кажется, гораздо спокойнее, чем мы. Мои руки были ледяными, а
в висках стучало. Одно дело знать, что он хотел этого и выполнить свою
работу, - и совсем другое дело - сознавать, что казнишь человека за
чужое преступление.
находился у себя в кабинете, застегивал пальто. Хэл был бледен, руки
дрожали так, что он никак не мог справиться с пуговицами. Мне даже
хотелось убрать его руки и застегнуть ему пальто, как ребенку. Ирония в
том, что Мелинда выглядела лучше, когда мы с Джен навещали ее в
предыдущие выходные, чем Хэл Мурс вечером перед казнью Джона Коффи.
знаю, что Коффи в надежных руках - твоих и Брута.
Он как, приходит в себя?
рассказывает ли кому-нибудь, скорее всего врачу, о том, как мы засунули
его в смирительную рубашку и заперли в смирительной комнате, как
заключенного... Как всех других идиотов, выражаясь языком Перси? А если
и так, то верят ли ему?
и вообще не присутствует в этом мире. Он все еще находился в Индианоле
-"на обследовании", как с таинственным видом выразился Хэл, но улучшений
нет, поэтому его скоро переведут.
справиться с последней пуговицей.
больной человек.
Как мог человек, излечивший мою жену, убить двух маленьких девочек? Ты
можешь это понять?
живут в каждом из нас, и не нам судить, почему и т.д. И т.п. Почти все,
что я ему говорил, я узнал в Церкви молитвы "Отче наш, сущий на
Небесах". Хэл все время кивал и смотрел немного торжественно. Он мог
себе позволить кивать, правда? Да. И выглядеть торжественно. На его лице
лежала печаль, он был потрясен, я в этом не сомневался, но на этот раз
обошлось без слез, потому что Хэла ждала жена, к которой он ехал, его
друг, и ей было хорошо. Благодаря Джону Коффи она жива и здорова, а
человек, подписавший приказ о казни Джона, мог поехать к ней. Ему не
надо смотреть, что произойдет дальше. Он сможет ощущать этой ночью тепло
своей жены, а Джон Коффи будет лежать, холодея, на тележке в подвале
больницы графства, и беззвучное время побежит к рассвету. И за это я
ненавидел Хэла. Совсем немного, я сумел перебороть себя, но все-таки
чувствовал гнев. Настоящий.
расстроенные. Я спросил: