мне, пожалуйста.
одолжение или услугу, если просто сохранишь обо всем этом молчание.
- Но веселые глаза, смотревшие на Тада, снова стали озабоченными: - Ты
будешь осторожен?
тебе, может быть, будет разумным довериться им.
здесь решающее значение имела даже не степень доверия Тада к охранникам.
Если он действительно начал бы им рассказывать всю правду, они наверняка
испытали бы к Таду немного доверия. Но даже если бы Тад действительно
настолько доверял Харрисону н Манчестеру, чтобы делиться с ними всеми
своими переживаниями, он бы все равно не осмелился пойти на это, пока у
него не прекратится это страшное ощущение шевелящегося червя под кожей.
Потому что Джордж Старк наблюдал за ним. И Тад пересек крайнюю черту.
себе и затем уселся за стол.
Селектрик". Еще совсем недавно он почти не задумываясь пользовался всеми
пишущими приспособлениями, большими и маленькими. Но в последнее время,
уже не раз за последнюю неделю, он все чаще опасался, не окажется ли
внутри безобидного карандаша или ручки еще одна разновидность Тада
Бомонта, подобно злому духу, томящемуся внутри запечатанной старой
бутылки.
стол спиритистов, чем электрическая пишущая машинка. Ушедшая в загробный
мир великая миссис Фэнтон как никто умела заваривать столь крепкий кофе,
что он мог почти самостоятельно ходить н беседовать с пьющими его. Но
почему Тад сказал это, в конце концов? Ведь миссис Фэнтон никак до этого
даже не мелькала в его сознании.
участок ладони между большим и указательным пальцами внезапно начал зудеть
и чесаться. Тад потер руку о ногу, но это, казалось вызвало еще больший и
нестерпимый зуд. А кроме того, это место начало сильно пульсировать.
Ощущение внутреннего обжигающего нагрева все возрастало.
воробьями. Другие воробьи разместились на крыше больницы, и, пока он
наблюдал, новый их обряд приземлился на теннисных кортах.
осыпалась на крышу студенческого общежития.
кожей. Его рука чесалась и почти пылала.
мучивших его руку, только за счет машинки.
необходимости этого поступка было невозможно заглушить или отвергнуть. А
выполнить этот внутренний приказ казалось столь же естественным, как
сунуть руку под холодную воду после того, как ты обжег ее.
стать печальным сукиным сыном. И ты будешь таким далеко не только сам.
чувство прямо-таки излучалось через рану в руке. Его глаза, казалось,
пульсировали абсолютно синхронно с волнами этого излучения. А глазом
внутри себя Тад видел все более отчетливо воробьев. Это был район Риджуэй
в Бергенфилде, Риджуэй под бело-голубым весенним небом 1960 года, весь
мир, казалось, вымер, кроме этих столь ужасных и столь обычных птиц, этих
психопомпов, н, пока Тад наблюдал за ними, все воробьи взмыли вверх. Небо
почернело от огромной движущейся массы. Воробьи летали снова.
больницы и общежития. Несколько студентов остановились, чтобы полюбоваться
полетом воробьев через все небо и плавным исчезновением на западе.
детства, вдруг превратились в ужасную мертвую страну снов. Он сидел перед
машинкой, все глубже уходя в сумеречный мир своего транса. Но одна мысль
никуда не уходила. Лис Джордж мог заставить Тада сесть за машинку и
касаться клавиш "IВМ", да, но Тад не будет писать книгу, неважно какую...
и если Тад выдержит все это, старый лис Джордж либо распадется на части,
либо просто испарится из этого мира, как пламя догоревшей свечи. Тад знал
это. Он это чувствовал.
чувствовал, что если бы ему удалось рассмотреть ее как следует, то она,
скорее всего, выглядела бы как лапа одного из персонажей мультфильма - как
по ней прошлись кузнечным молотом. Это была не боль; чувство напоминало,
скорее, то ощущение "Я-скоро-сойду-с-ума-ото-всего-этого", когда у вас
невыносимо чешется спина, а до нужного места никак не дотянуться рукой.
Чесалась не поверхность тела, а глубоко упрятанный нерв, который может
заставить вас стиснуть зубы.
видение воробьев из его сознания.
побуждение; нечто, что необходимо было записать, н Тад ощущал всем телом,
что он должен взяться, сделать и передать требуемое. В своем роде это
чувство было похуже, чем просто воробьиное наваждение или зуд в руке. Этот
зуд сейчас, казалось, исходил откуда-то из самого сознания Тада.
ней, чувствуя отчуждение и потерянность. Затем положил пальцы на исходную
позицию, хотя Тад давно уже отказался от машинописи для своих романов.
указательных, точно так же, как поступал и Джордж, печатая свой опус -
отыскивая и долбя нужную клавишу. Джорджу это было простительно - машинка
никогда не была его любимым инструментом. У Тада причина была другая -
боль в руке.
руке все же слегка побаливал, но на этом физические страдания приходилось
медленно, но и само послание было невелико. Скорее, оно было весьма
лаконичным.
выглядела так:
такой растерянности и такого ужаса в своей жизни. Боже милостивый, конечно
- это было столь понятно, столь ясно.
направиться. Он даже не отдавал себе отчета, что он делает в данный момент
до тех пор, пока его руку не пронзила боль. Это было подобно тлеющему
факелу, который ярко разгорается после резкого взмаха на открытом воздухе.
Губы Тада слегка раскрылись, и он издал мучительный стон. Он упал обратно
в кресло перед "IВМ", еще не поняв, что происходит. Руки Тада снова
опустились на клавиши и начали отстукивать новый текст, из пяти слов - на
этот раз:
все вдруг словно отрезали - это было так, словно он был лампой, а кто-то
взял и вывинтил пробки. Никакой боли в руке. Никакого зуда. Нет и
ползущего червя, нет н чувства слежки за собой.
ушло. И Старк тоже ушел.
ушел. Они оставили двух охранников, но дело не в них. Он бы дураком,
непроходимым идиотом, решив, что два копа могут что-то сделать. Даже отряд
зеленых беретов специального назначения тут ничем бы не смог помочь.
Джордж Старк не был человеком, он был чем-то типа фашистского танка
"Тигр", который вдруг приобрел человеческий облик.
заставило его вспомнить о Фредерике Клоусоне, Клоусоне, который влез не в
Шекли Роберт
Шилова Юлия
Гюго Виктор
Громыко Ольга
Посняков Андрей