его переводчик не удовлетворился переводом или коммен тированием текстов -
он попытался так же жить, и его ревностное стремление распространить дух
учителя было столь велико, что современники не замедлили объявить его
"вторым Платоном". Но этот второй Платон далеко не был таким оптимистом,
каким он хотел бы быть.
помогающих понять светский неоплатонизм Фичино как имманентно-субъективную и
эстетически-наглядную картину мироздания.
Вселенную как гармоничное строение, все части которого составляются, "как
лира, производящая полный аккорд со своими консонансами и диссонансами".
Вселенная определяется принципом порядка (ordo) и чинности (decentia).
Всякий художник хочет увековечить себя в своем произведении; так и творец
смог, сумел и пожелал сделать свое произведение столь подобным ему, сколь
это только возможно. Фичино много говорит о совершенстве кругового движения
сфер. Согласно Фичино, мы живем в храме всемогущего архитектора; каждый
должен внутри его круга проводить свой собственный круг, восславляя бога.
Человек стоит на вершине творения не потому, что он может постичь его
механику и его гармонию, но прежде вс его благодаря своему собственному
творческому динамизму. Великая божественная игра находит свое повторение в
человеческой игре и труде, которые с точностью подражают богу и соединяются
с ним. Человека тоже можно определить как вселенского художника. Фичи но
пишет: "Повсюду человек обращается со всеми материальными вещами мира так,
как если бы они находились в его распоряжении: стихии, камни, металлы,
растения. Он многообразно видоизменяет их форму и их вид, чего не может
сделать животное; и он не обрабат ывает только одну стихию зараз, он
использует их все, как должен делать господин всего. Он копает землю,
бороздит воду, он возносится к небу на громадных башнях, не говоря уже о
крыльях Дедала и Икара. Он научился зажигать огонь, и он - единственный, кто
постоянно употребляет для своей пользы и удовольствия огонь, потому что лишь
небесное существо находит удовольствие в небесной стихии. Человеку нужно
небесное могущество, чтобы подняться до неба и измерить его... Человек не
только использует стихии для
своих творческих целей. Если божественное провидение есть условие
существования всего космоса, то человек, который господствует над всеми
существами, живыми и неживыми, конечно, являет ся некоторого рода богом. Он
- бог неразумных животных, которыми он пользуется, которыми он правит,
которых он воспитывает. Он - бог стихий, в которых он поселяется и которые
он использует; он - бог всех материальных вещей, которые он применяет,
видоизме няет и преобразует. И этот человек, который по природе царит над
столькими вещами и занимает место бессмертного божества, без всякого
сомнения, также бессмертен" (Theog. Plat., XIII 3).
создает в мире своей мыслью, [человеческий] ум замышляет в себе посредством
интеллектуального акта, выражает посредством языка, пишет в книгах,
изображает посредством того, что он с троит в материи мира" (цит. по: 130,
57).
у Фичино: "Если мы должны говорить о золотом веке, то это, конечно, век,
который производит золотые умы. И что наш век именно таков, в этом не может
сомневаться никто, рассмотрев е го удивительные изобретения: наше время, наш
золотой век привел к расцвету свободные искусства, которые почти было
погибли, грамматику, поэзию, риторику, живопись, архитектуру и древнее пение
лиры Орфея. И это - во Флоренции" (письмо Паулю Миддельбургу о т 13 сентября
1492 г.).
"амор" - любовь, мимо него нельзя пройти, говоря о теории искусства у Фичино
(см. 130, 125). "Амор" к небесной красоте - это подлинный художник,
скульптор и живописец души. Человеку с его искусством остается лишь как
можно лучше уловить образующееся здесь динамическое соотношение между
материей и формой, между смыслом и идеей.
прославления флорентийского искусства, будучи убеждены, что и святых, и
"героев", и поэтов нужно окружать своего рода культом (Theog. Plat., XIV,
8). Два великих архитектора XV в., Брунелл ески и Альберти, были поддержаны
Академией (см. там же, 180) в тот период, когда их слава еще оспаривалась.
Кристофоро Ландино, в особенности в обширном предисловии к комментированному
изданию "Божественной комедии", развил целую историософию нового итал
ьянского искусства, начиная с Гвидо Кавальканти, Данте, Чимабуэ, Джотто и
кончая своим временем, причем Флоренция выступала здесь как столица
"модерного" (этот термин заимствован у отцов церкви) искусства,
сопоставимого с высшими образцами древнего искус ства.
обозначает полной исчерпанности бытия в сознании человека. Этот термин
указывает только на всегда прогрессирующую возможность для человеческого
сознания переводить неисчерпаемое объе ктивное бытие на свой собственный,
чисто человеческий, язык. И особенно важно не путать имманентизм с
пантеизмом на том основании, что раз все познаваемо, то и божество
познаваемо в каждой отдельной вещи. Об отличии имманентизма от пантеизма у
Фичино хор ошо рассуждает М.Скьявоне, несколько суждений которого мы сейчас
приведем.
или неимманентизме философии Фичино, мне представляется возможным заключить
следующее. Во-первых, если смотреть на психологическую интенцию мыслителя,
то нет ничего более ложного, ч ем приписывать Фичино порок пантеизма.
Во-вторых, если, напротив, посмотреть с точки зрения внутренней
последовательности на его систему, то мне кажется неопровержимым утверждение
об имманентизме его теодицеи: будь то ввиду самой первичной концепции реал
ьности как единоцельности (Unita-Totalita), где бог есть абсолютное единение
отношений в диалектическом процессе; будь то, наконец, ввиду
волюнтаристической концепции творения, где Абсолют, поскольку он Любовь,
движим своего рода внутренней необходимость ю, так что подлинный Абсолют не
есть бог сам по себе, но сумма бога и мира".
последовательной линии монистического теоцентризма из наиболее строгих". Для
Фичино "человек велик постольку, поскольку он мал и неимущ перед лицом
бога". В целом "религиозность есть внутре нняя и неотъемлемая потребность
системы Фичино, хотя имманентистские следствия его метафизики (им,
несомненно, не замеченные), казалось бы, способны придать ему несомненную
окраску пантеистического мистицизма" (195, 321 - 322).
католической ортодоксии, и притом в самом строгом смысле этого слова,
фактически и бессознательно все же допускал известную пантеистическую
тенденцию, поскольку абсолютом у него явл яется не просто бог сам по себе,
но бог в своем соотношении с миром. Это, однако, является вообще одной из
сложнейших и тяжелейших проблем средневековой теологии: с одной стороны,
божество есть абсолют и такая полнота бытия, которая ни в каком мире не ну
ждается; а с другой стороны, бог почему-то творит мир и, следовательно, как
будто до некоторой степени нуждается в этом мире для достижения своей
полноты. Нам думается, что если Фичино здесь чем-нибудь грешил, то трудности
в такой сложной проблеме испыты вала вся средневековая теология.
Фичино, которые приходится формулировать исследователям, справедливо не
желающим сводить всю эту эстетику на безграничный субъективизм, необходимо
сказать, что чувство имманентности у Фичино сказывается остро и глубоко,
чему нисколько не препятствуют никакие реминисценции средневековой
ортодоксии. Особенно глубокую роль здесь играет концепция Любви,
охватывающей и божество, и природу, и человека в одном порыве, уже
препятствующая вид еть у Фичино одно средневековое христианство в чистом
виде.
только новый метод или новый способ видения; в ней содержатся "истины,
которые, в пламени углубленного понимания христианства, излучают столь яркое
сияние, что оно освещает дальней ший путь европейской мысли" (190, X). Эта
идея составляет главное содержание книги Саитты, призывающей с большей
широтой и свободой отнестись к оценке флорентийского неоплатоника.
"Христианские ценности, которые с огромной силой утверждал Фичино, защищаю т
не те, кто бесстыдно ищет одобрения толпы, почестей и тепленьких местечек, -
жалкое отродье, которое сегодня, как никогда, примазывается к культуре,
скованной тупым и реакционным конфессионализмом, и особенно в школе, а те,
другие, кто со свободой созн ания, исполнившись чувством историчности духа,
раскрываются для истины" (там же).
философию, Саитта называет субъективность его понимания любви, ввиду чего
все метафизические конструкции и категории оказываются укорененными в
средоточии человеческого опыта, станов ящегося тем самым высшей ценностью.
"Человеческое l'indiamento, которое есть всецело процесс любви, уже не
простое стремление, но откровение мира, который в своем постоянном очищении
обнаруживает биение пульса абсолюта. "Deus est in nobis" ("Бог находитс я в
нас"), "Pulchritudo divina per omnia splendet et amatur in omnibus"
("Божественная красота во всем сияет и во всем является предметом любви"), -
пишет Фичино" (цит. по: 190, 213). Если начало человеческой страсти слепо и
не видит, что вещи сладостны
развивается духовность, возвышающая в конечном счете низменную материю к
божеству. И это, согласно Саитте, есть у Фичино глубоко христианское
понимание материи (см. там же, 214). Любовь есть начало и конец, она -
первый и последний из богов. Это по своему номинальному составу старое
представление становится мощным рычагом, который движет всеми нитями мысли
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Херберт Фрэнк
Контровский Владимир
Мороз Александра