учил тебя. Учит не говорящий -- направляющий. И тебя, старого коня, вел он,
словно юный пастух, в заповедные луга, о которых ты ничего не мог сказать,
но вдруг чувствовал, что напоен, сыт и утешен. И вот ты узнал: луч
неведомого солнца меркнет. Весь город сделался сиделкой, бдящим ночником у
изголовья. Все старухи пришли с травяными отварами и наговорами. Мужчины
стояли у порога, следя, чтобы улица не шумела. Так его укутывали, баюкали,
обмахивали. Так строили между ним и смертью стену, и она должна была стать
неприступной, раз все горожане заделались солдатами и обороняли свою
твердыню от смерти. Не говори мне, что болезнь ребенка -- борьба хрупкой
плоти, уязвимой оболочки. Если есть где-то далеко-далеко лекарство, за ним
снаряжают всадников. И вот уже танец болезни танцуют всадники, мчась по
пустыне галопом. Танцуют и тогда, когда остановились на короткий отдых.
Когда напились из кувшина. Когда толчком каблука подгоняют лошадь, стремясь
выиграть скачку у смерти. Да, конечно, ты видишь только отрешенное потное
лицо ребенка. Но за него борются и шпоры, вонзающиеся в бока лошади.
армии.
сгрудившийся вокруг матки, золотоискателей вокруг золотой жилы, солдат
вокруг капитана, я понял: они стали одно целое, они -- мощь и сила; словно
семечко, тянут они необходимое из дробного мира, желая вырастить дерево,
башни и крепостные стены, сберечь улыбку, беглую, едва заметную и
молчаливую, которая сплотила их всех для боя. И не было жалким уязвимое
детское тельце, оно росло, питаясь заботами многих. Не подозревая об этом,
оно стало призывным кличем, и на зов его сплотились все запасные полки.
Целый город стал на службу ребенку. Так по зову семечка служат ему
минеральные соли, оно упорядочивает их и превращает в кору -- крепостную
стену кедра. Как сказать о семени "слабое", если оно в силах сплотить друзей
и подчинить врагов? Неужели ты поверил могутности, кулакам и зычному голосу
великана? Он силен лишь на этот короткий миг, правда его мгновенна. Ты
позабыл о времени. Время укореняет тебя. А громила? Он уже обречен незримой
целостностью, где он лишь крошечная частичка. Ребенок всегда во главе
могучей армии, но ты не видишь этого. Сейчас великан может уничтожить
ребенка. Но не станет. Что за опасность -- ребенок? Но ты увидишь, как
ребенок поставит ногу на голову великана, сокрушив его.
CLIX
короткого мига, именуемого "сейчас", это неправда, и ты закрепил в
ребенок разозлит великана, великан уничтожит ребенка. Но ребенок играет в
другие игры, не его дело злить великанов, ему это неинтересно. Он занят тем,
чтобы жить незаметно. А еще чаще тем, чтобы его любили. Став подростком, он
помогает великану, и тот начинает нуждаться в нем. Потом наступает время
творчества, и ребенок изобретает пращу. Или становится больше и сильнее
великана. Или совсем уже просто: ребенок начинает говорить, к нему стекаются
люди, они для него надежный щит, он поведет их на великана. Попробуй теперь
его ударить, до него и не дотянуться!
побежден деспот, войско его и жандармы, если где-нибудь в его царстве
подрастает ребенок, похожий на сына Ибрагима, а вместе с ним возникает новая
картина, которая по-иному упорядочит мир, взяв его будто в тугую, будто в
железную раму (я вижу, силовые линии уже готовы), знаю, что эта картина, это
царство развалились и лежат в руинах, -- храм разрушило крошечное семечко,
потому что семечко оказалось мощным деревом, что тянуло свои корни с
неспешностью просыпающегося: он потягивается, напрягая мускулы рук и ног.
Один корень пошатнул контрфорс, другой -- краеугольный камень. Ствол снес
купол, вышибив ключ свода. Здесь отныне над обращенной в прах вещностью
царит дерево, вытягивая из нее соки, питая свой дальнейший рост.
преобразился в дерево, но, возможно, и в лиану. Достаточно крылатого семечка
и прихоти ветра.
укрытый стенами. Но меня научили читать. Город сосредоточился на
накопленном, а значит, готов к смерти. Я боюсь только тех, кто ходит голым,
кто бродит по северу своей пустыни, где нет крепостей. Бродит безоружным.
Семя это еще не посажено в землю, оно не знает своей силы. Глубинные воды
Эль Ксур возродили мое войско. Мы -- семя, спасенное Господом. Кто сможет
противостоять нам на нашем пути? Нам достаточно щербинки в стене, и храм
развалится, потому что в семени очнулась мощь дерева. Нам достаточно
станцевать танец, и ты -- крепость -- сдашься на волю мужчины и станешь
преданной женой, хранительницей домашнего очага. Ты уже моя, похожая на
медовую коврижку крепость, -- крепость, слишком гордящаяся собой. Я уверен,
дозорные твои спят. Ибо сердце в тебе одрябло.
CLX
я выстроил их и они служат моей власти, -- значит, я незыблем. Но панцирь
мертвого каймана уже не назовешь крепостью.
человек должен прийти в церковь. Церковь должна притянуть к себе человека.
Ты же не клеймишь землю за то, что она родила кедр.
собой людей, неужели ты думаешь, что новая религия обязана жизнью ветру
слов, хорошо подвешенному языку, ловкости зазывалы? Я слишком долго слушал
людей и понял: смысл языка совсем не в самих словах. Он передает тебе от
другого новую точку зрения, таящую в себе силу, она сама отыщет в тебе, чем
ей напитаться и как прорасти. Есть слова, подобные семенам, они способны
втягивать землю и растить кедр. Но ты можешь посадить и оливу, у тебя
вырастет оливковое дерево. Кедр, олива разрастутся, питаясь самостоятельно.
Чем выше кедр, тем мощнее гудение ветра в смолистых ветвях. Чем больше стая
гиен, тем громче их хохот ночами. Но не станешь же ты утверждать, что
гудение ветра в ветвях кедра притягивает земные соки, что магией хохота
газель превращается в гиену? Гиена съедает газель, кедр тянет из земли соки.
Новая вера обращает Неверов. Но что могут слова, если не служат языку,
способному вместить?
помощью ты будешь сбываться. Отныне я для тебя -- язык. Потому я и называю
кедр языком каменистой земли -- благодаря кедру она становится гуденьем
ветра.
хвалу громыханью его фанфар: с таким же успехом их можно возненавидеть,
можно не слушать; не хвалю его жандармерию -- жандармы могут следить, чтобы
стоял на ногах мертвый народ, но не могут родить живой. Я как-то сказал, что
сильное царство казнит уснувших дозорных, а ты совершенно ошибочно решил,
что суровость питает силу. В слабом царстве спят все, и если король его
примется казнить сонных, окажется кровавым шутом -- и только. Сильное
царство наполняет всех своей силой, всем отвратительны сони. Действенность
усилий я не стану объяснять зажигательной речью, побуждениями людей или
доводами рассудка, я буду искать, где таится непреодолимая мощь новой,
плодотворной целостности, где оно, лицо чудесной мраморной статуи, -- ты
смотришь на него и становишься иным.
CLXI
крепость, на гаснущие в сгустившейся мгле костры моих бивуаков среди песков
пустыни. Я хотел понять суть того, что происходит;
закрытой пороховницы, войско, притянутое магнитом крепости, таит в себе
новую картину, она только нарождается, пускает корни, безразлично связывает
в будущую целостность извечно существующее, я ничего не знаю о ней и в
потемках ищу признаки таинственного возрастания -- не для того, чтобы
предусмотреть, для того, чтобы направить, ибо все вокруг, даже дозорные,
погружены в сон. Спит оружие. Но ты, ты -- корабль, плывущий по реке
времени. Мирным кровом был тебе свет утра, полдня, вечера, он подтолкнул
вперед все вокруг. После рабочих ладоней солнца ты ощутил дуновение
молчаливой ночи. Шелковистой ночи, отданной снам, продолжающей лишь те
труды, которым в помощь одиночество; ночи, затягивающей раны, помогающей
подниматься сокам, привычно шагать дозорному; ночи, отданной в распоряжение
слуг, потому что хозяин лег отдыхать. Ночи, сглаживающей ошибки, ибо
последствия ложного шага отложены до следующего дня. И я -- победитель --
откладываю до завтра свои победы.
кольцо врагов, что сделаются только завтра моими. Ночь поставленных на кон
ставок, но игроки отдались на милость сна. Спит купец, сделав главным
сторожа, что ходит вокруг амбаров. Спит генерал, сделав главным дозорного.
Спит капитан, сделав главным рулевого, и рулевой ставит на место Орион, что
запутался между мачт и снастей. Ночь переданной в надежные руки власти и
приостановленных дел.
вспыхивают огнем. Предатели завладевают крепостью. Ночь криков, что будят
эхо. Ночь подводных камней для корабля. Ночь видений и чудес. Ночь
пробуждения Господа -- Господа-татя, ибо любящий всегда дожидается, когда
любимая откроет глаза.
суставов, словно потягивается незримый ангел, заключенный в плоть моего
Орловский Гай Юлий
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Сертаков Виталий