В Димкиных словах, в Димкиной уверенности было что-то от старой "Эспады", от прежней жизни – веселой, боевой, несдающейся.
"А вдруг…" – подумал Серёжа. Эхо барабанного марша гудело в нем ровно и неутомимо.
– Я подумаю, – сказал он. – Я узнаю… Это, наверно, в райкоме комсомола надо спросить. Где собираться, во сколько начало и вообще… всякие подробности… А соберем?
– Конечно! – весело откликнулся Димка. – Ты узнай, только сегодня же.
"Опять получается, что я главный командир", – подумал Серёжа. Но не было времени для колебаний. Главное – делать дело. Он помчался домой с мыслями про общий сбор и был уверен, что все пойдет хорошо. Тревожили только мелочи: у всех ли в порядке форма, хватит ли клинков хотя бы для командирской группы и где взять новое древко для флага.
На полпути Серёжа сообразил: не надо терять время и лучше сразу же зайти в райком. Это недалеко, он был там один раз с Олегом.
В райкоме кипела предпраздничная жизнь. Бегали по коридору члены пионерского штаба в голубой форме с белыми портупеями. Высокий худой парень кнопками прикалывал к стене объявление о генеральной репетиции парада. Кнопки не лезли в штукатурку, и парень чертыхался. Серёжа не решился спросить у него, кто занимается парадом. Он спросил об этом у веселой девушки в пионерском галстуке, которая тащила по коридору охапку золотистых фанфар. Они были похожи на громадный солнечный букет.
Девушка толково ответила, что парадом занимаются абсолютно все, но вопросы решает один человек – секретарь по школам Лена Ковалева. Она сейчас в горкоме и придет к четырем часам.
К четырем так четырем! Серёжа теперь уже совсем поверил, что все будет замечательно. Здесь свои люди, они и поймут и помогут. Конечно, помогут!
Он поспешил домой. До четырех оставалось еще полтора часа. Дядя Витя сидел с журналом на диване и прихлебывал чай. Он укоризненно глянул поверх журнала на Серёжу.
– Дорогой коллега, вы заставляете себя ждать. Точность – не только вежливость королей. Это еще и свойство людей науки. Рассеянные профессора существуют лишь в юмористических романах.
– Я знаю, дядя Витя, – торопливо сказал Серёжа. – Но я в райком забегал. Надо один вопрос решить.
Глаза у дядя Вити стали слегка настороженными. Он мягко поставил на подоконник стакан.
– А что у тебя за дела в райкоме?
– Да насчет пионерского парада. Мы хотим, чтобы "Эспада" на парад вышла. Все равно со школьными колоннами не все идут.
Дядя Витя шевельнул бровями и быстро спросил:
– А зачем? Это что, ваше школьное начальство решило?
– Ну почему начальство? Мы сами хотим.
Дядя Витя отложил журнал. Поднялся. Глядя мимо Серёжи, прошелся из угла в угол.
– А я думал, ты успокоился. Последние три недели все было так хорошо… Не понимаю, зачем тебе это нужно? – сухо спросил он.
– А что? – растерянно отозвался Серёжа. – Разве нельзя? Что плохого?
– А что хорошего? – с неожиданным раздражением сказал Дядя Витя. – Пойми наконец, я же за тебя боюсь. Все опять начнется сначала.
– Что начнется?
– Нервы! Скандалы! Су-е-та!
Серёжа поймал себя на том, что моргает, как обиженный первоклассник.
– Какие скандалы? – тихо спросил он. – Отчего? Оттого, что мы пойдем на праздник?
– От всего! – отчеканил дядя Витя. – У тебя опять начнется война. Ты опять противопоставишь себя всем.
– Кому?
– Школе. Соседям. Ребятам. Всем на свете. И вообще… Я понимаю, если бы отряд ваш существовал, тогда еще другое дело: ты капитан, ты был бы обязан. Долг, флаг, честь и так далее. Но сейчас-то зачем? Ведь это же гальванизация трупа!
– Что? – не понял Серёжа.
– Гальванизация трупа. Иногда к трупу подключают электроток, с целью научного эксперимента. Некоторые мышцы начинают дергаться. Но это на несколько минут. Никаким током труп не оживить. И как он ни дергайся – все равно мертв. Вот так же и ваш отряд…
– Не надо так об отряде… – хмуро сказал Серёжа. – Вы ничего о нем не знаете.
Дядя Витя на секунду зажмурился, потер пальцами лоб.
– Извини… Ради бога, извини. Я понимаю, как тебе все это дорого. Я не должен был говорить так резко… Но понимаешь… Это хотя и резко, но справедливо. От истины никуда не уйдешь.
Он опять сел на диван и утомленно откинулся на спинку.
– Пора нам поговорить откровенно, Сергей… Ты мне понравился с первого дня. Умный ты человек и упорный. Но свой характер ты растрачиваешь попусту. На мелкую монету размениваешь, не обижайся, пожалуйста… Я археолог, человек науки, ты тоже этим увлечен. Я увидел в тебе единомышленника. Но теперь я вижу: из тебя не получится ученого, если ты не начнешь жить иначе.
– Почему? – взвинченно спросил Серёжа.
– Потому что величие мировых культур, которые мы изучаем, несовместимо с дрязгами повседневной жизни… Я ведь не уговариваю и, упаси бог, не воспитываю. В конце концов, каждый имеет право жить по-своему. Я даже готов уважать твои принципы. Но у меня тоже есть принципы. Я работаю для науки, а наука не терпит суеты. Не терпит она мелких споров, ссор, дерганья нервов. Если ты будешь жить, как живешь, археологом не станешь, имей в виду. И тогда нам не по пути.
Он посмотрел Серёже в глаза и подчеркнуто повторил:
– Понимаешь? Тогда – не по пути.
Серёжа молчал. Он понимал. Он сразу все понял. Если бы просто "не по пути", тогда еще ладно. Только путь-то лежал через Севастополь.
Эхо барабанов утихло в нем. После вспышки радости пришла усталость. "Действительно, разве всех соберешь? – сказал себе Серёжа. – А если и соберутся, что делать потом, после парада? Или вдруг случится наоборот: договоришься в райкоме, а ребят не окажется. Получится один смех".
И чтобы не вспоминать Димкины глядящие в упор глаза, он стал думать о поросших кустарником руинах Херсонеса, о коричневых узкогорлых амфорах, о медной тяжести старинных монет, о набеге синих волн к подножию разрушенных стен.
На следующий день он решительно сказал Димке:
– Ничего не получается. Был я в райкоме, но поздно уже. Все там отрепетировано и рассчитано, мы опоздали.
– Так я и знал… – шепотом сказал Димка.
– Не везет нам, Дим, – вздохнул Серёжа. Было ему не по себе. Точнее говоря, совсем скверно. И он стал убеждать себя: "Ведь и в самом деле поздно. Ведь и в самом деле там все заранее рассчитано. Никто не разрешил бы нам идти на парад".
И поскольку так действительно могло быть, Серёжа Каховский почти поверил себе.
Вечером он, неловко усмехнувшись, заговорил с дядей Витей:
– Я даже не понимаю, чего вы вчера так на меня рассердились. Подумаешь, хотели по старой памяти собраться всем отрядом… Только все равно ничего у нас не получается, никого не собрать.
Дядя Витя обрадовался. Он даже не стал это скрывать.
– Вот и хорошо! Приятно, когда здравая мысль побеждает сумбурное трепыхание чувств… Кстати, Сергей, нам пора думать о билетах. Меня торопят.
– Я же до первого июня в школе занят, – испуганно сказал Серёжа. – До двадцать пятого мая уроки, а потом еще практика.
Дядя Витя покровительственно улыбнулся:
– Насчет практики я договорюсь с директором. Не все ли равно, где получать трудовые навыки? Выпишу тебе справку, что ты работал на раскопках.
– Ура! – громким шепотом крикнул Серёжа. И кинулся в другую комнату. – Папа, ты мне дашь свой рюкзак? Мы через неделю – в Севастополь!
Потом он пошел к себе и, не зажигая света, бухнулся на диван. Радость разливалась в нем, как тепло. Путешествие, которое еще недавно было таким далеким, почти сказкой, придвинулось вплотную. Оно уже почти началось. Ведь неделя – это пустяки. Едва хватит времени, чтобы собраться! В полумраке поблескивала над Серёжей трехгранная шпага. Желтой точкой горел на гарде отблеск уличного фонаря. Серёжа не мог разглядеть надпись, но словно видел ее:
Сергею Каховскому – отряд "Эспада".
СМЕЛОСТЬ И ЧЕСТЬ.
"Я ни в чем не виноват, – сказал Серёжа шпаге. – Я никогда не изменял отряду. Я не трусил и не обманывал. Мы все, флаг-капитаны, держались до конца. А сейчас об измене и говорить нельзя, потому что отряда нет".
И тут он вспомнил Димку в школьном коридоре. Его лицо. Его шепот: "Я так и знал…"
Но отряда же и правда нет! Можно собрать группу, можно назвать себя флаг-капитанами, а что дальше?
Ведь он, Серёжа, в самом деле держался до конца. Даже Олег сказал: "Бесполезно" – и уехал. А он еще держался. А разве мало пришлось хлебнуть? Гибель "Эспады", отъезд Олега, смерть Иванова. А потом еще в школе… Эта дурацкая двойка за четверть по поведению. Главное, ни за что.
У него оставалась одна радость – белый город у моря. И если бы у Серёжи эту радость отобрали, он не смог бы жить от тоски.
Кузнечик, завистливо вздыхая, дал адреса знакомых мальчишек. Митя очень просил узнать, стоит ли в Севастополе трехмачтовая баркентина "Кропоткин" и не собираются ли ее пустить под ресторан , как многие другие парусники.
Отец готовился к очередной командировке и однажды, оставшись с Серёжей наедине, вдруг прижал его к себе и глуховато сказал:
– Опять мы врозь. Хотя бы раз вместе куда-нибудь съездить… Жизнь бестолковая.
– Ну что ты, папа! На будущий год вместе в тайгу поедем. Я подрасту.
– Ты с Виталием особенно не спорь, – предупредил отец. – Я смотрю, у вас кое в чем взгляды на жизнь очень уж разные. Ты его не перевоспитаешь. Он тебя – тоже. Да не провались там в какой-нибудь подземный ход. А сделаешь научное открытие – пиши.
– Я и так буду писать, – пообещал Серёжа. – Ты, главное, не скучай…
Дядя Витя принес из магазина черный скрипучий чемодан с медными пряжками.
– Тебе, Сергей.
– У меня же рюкзак!
– Рюкзак – это чушь, – наставительно сказал дядя Витя. – Мы не в джунгли едем. Истинная романтика не в рюкзаках, штормовках и патронташах, а в поисках и творческой работе мысли.
Серёжа обиделся за отца. За его штормовку, болотные сапоги и рюкзак. Дядя Витя понял.
Прозоров Александр
Посняков Андрей
Пехов Алексей
Афанасьев Роман
Рыбаков Вячеслав
Суворов Виктор