торжественных слов, но они помимо моей воли с громом вырываются наружу и
отдаются гулким эхом; кто-то говорит из меня, кого я не знаю, может быть,
это третьесортный автор мелодрамы или мое сердце, уже не ведающее страха.
обнаженная, но сейчас все здесь по-другому. Аллея полна алым закатным
светом, полна неизжитой молодостью, печалью и не то рыдающим, не то ликующим
счастьем. И уже не аллея, не деревья перед нами: это аллея сказочного света,
и деревья на ней склоняются друг к другу, словно темные веера, чтобы
удержать его, мы стоим в этом свете, почти невесомые, пронизанные им,
как зеркальные карпы - духом новогоднего рома, в котором они плавают и
который пропитывает их с такой силой, что они почти распадаются.
потому что никогда уже не буду таким, какой я сейчас, в это мгновение, оно
уже проходит, пока я о нем говорю, и я не могу удержать его, даже если бы
отдал за него свою жизнь...
несказанное счастье, и печаль, и мечту, и двойственность лика. Это же
радуга, Рудольф, и по ней можно пройти, но если на миг усомнишься, то
сорвешься вниз! Ты наконец поверил?
уже верю не вполне. Свет еще пылает, но по краям уже становится серым,
медленно появляются темные пятна, из-под них снова выступает проказа обычных
мыслей, только прикрытая, но не исцеленная. Чудо прошло мимо, оно коснулось,
но не переродило меня, мое имя осталось тем же, и я, вероятно, буду таскать
его за собой до конца моих дней, я не феникс, возрождение - не для меня, я
попытался летать, но снова, точно ослепленная неуклюжая курица, спотыкаясь,
валюсь наземь и опять застреваю в колючей проволоке.
бы научиться. А кто способен?
не могу вспомнить, когда именно. Я чувствую близость Изабеллы, и вдруг - она
уже в моих объятиях. Мы целуемся отчаянно, безумно, точно люди, которых
навеки отрывают друг от друга.
рдеть. Мы направляемся к нему и у ворот останавливаемся. Солнце село, и поля
стали бесцветными, зато над лесом стоит огромная заря, и кажется, что на
городских улицах пожар.
имеет начало и конец!
перед нами, по ту сторону железной решетки, все кипит и пылает, словно
происходит бурный алхимический процесс. Начало и конец, думаю я и вдруг
понимаю, что она имела в виду: гордыня воображать, что можно вырезать и
выделить свою маленькую жизнь из этого огня и кипенья и сделать наш обрывок
сознания судьей ее продолжительности, тогда как эта жизнь - просто маленькая
пушинка, которая недолгое время плавает в нем. Начало и конец - выдуманные
слова для выдуманного понятия времени, плод тщеславного сознания амебы, не
желающего раствориться в чем-то более великом.
наконец почувствовал, что такое любовь! Это жизнь, только жизнь, высочайший
взлет волны, тянущейся к вечернему небу, к бледнеющим звездам и к самому
себе, - взлет всегда напрасный, ибо он - порыв смерт ного начала к
бессмертному; но иногда небо склоняется навстречу такой волне, они на миг
встречаются, и тогда это уже не закат с одной стороны и отречение - с
другой, тогда уже нет и речи о недостатке и избытке, о подмене, совершаемой
поэтами, тогда...
потоком, может быть, в этом есть и ложь, но ложь только потому, что сами
слова лживы, они словно чашки, которыми хочешь вычерпать родник, - но ты
поймешь меня и без слов, все это так ново для меня, что я еще не умею его
выразить; я ведь не знал, что даже мое дыхание способно любить, и мои ногти,
и даже моя смерть, поэтому - к черту вопрос о том, сколько такая любовь
продлится, и смогу ли я ее удержать, и смогу ли ее выразить...
болтовня...
чем-нибудь владеть, ты губишь это, как только получил?
может быть. Прощание? Но ведь сколько раз мы так прощались, каждый вечер! Я
крепко держу Изабеллу.
плачет.
Прощай, Рудольф.
приду к тебе.
что-то разъяснить мне. - Как умирать, если не можешь проститься?
одном из плетеных кресел лежит очень пестрый платок.
и поднимаюсь с ней по лестнице. Не оглядываясь, она входит в свою комнату.
На миг я останавливаюсь в дверях. Быстрым движением сбрасывает она с ног
золотые туфли и ложится на кровать.
и вместе с тем не знаю, как мне быть; не знаю, что сказать, если вдруг
появится сестра или Вернике.
вздохов, засыпает.
слышу, как дышит Изабелла, и время от времени из соседних комнат
доносится бормотание. Вдруг она сразу, словно от толчка, просыпается. Она
отстраняет меня, и я чувствую, как ее тело каменеет. Она затаила дыхание.
она старается натянуть на себя одеяло.
увидит, Ральф! Скорее!
дежурная сестра. Она знает, что мне разрешено посещать Изабеллу.
здоровые.
может быть? Она еще ни разу меня так не называла. И в чем тут дело, когда
она говорит, что меня не должны видеть? Я ведь и раньше бывал вечером у нее
в комнате.
высокопарные речи. Меня охватывает почти нестерпимая тоска по Изабелле, и
Корнев Павел
Русанов Владислав
Херберт Фрэнк
Шилова Юлия
Контровский Владимир
Афанасьев Роман