не уточнить природу замечательных процессов, протекавших в Мариной дивной
черепной коробочке. Мысли крошке заменяли чувства, от раздражителя до
раздражителя сам по себе изменчивый набор многообразных моторных и
вегетативных реакций и составлял ее выстраданные принципы и нерушимые
убеждения. Упрек ей в неискренности, право, нелеп. Автор предупреждает об
этом заранее и вообще готов спорить, что Марина Сычикова-Доктор и есть
искренность собственной персоной.
здании железнодорожного вокзала,- натуральный продукт сердечного волнения,
обиды на злую любовь, способную бросить в объятия этакого субчика в кедах на
босу ногу и без царя в голове.
чью надежную грудь должна была бы подставить измученному дитя? Ах, ну
конечно же, бархатную, пахнущую camel'ом грудь заслуженного артиста
Марийской АССР, уж восемь лет бессменно руководившего и направлявшего тех,
кто шаг держал с песней.
художественного руководителя, взгляд его за целый год ни разу не опустился
ниже Мариного подбородка, масленые огоньки, согревавшие пугливого и юного
клавишника, ни разу не зажглись от Мариных улыбок, это в лучшие-то времена,
а теперь, Боже, разве могла жена, хоть и приятеля, но в последние годы
поддающего без меры Сычикова рассчитывать на снисхождение и забвение, на
прощение у опального баловня Москонцерта, лишенного подлейшим, прямо скажем,
образом где-то между Читой и Улан-Удэ первого женского голоса.
признать,- будущее Мары пока кажется неотделимым от безумца, звавшего в
мейстерзингеры, менестрели, ваганты, в Анапу, на берег морской с его,
несмотря на обилие солнца и фруктов, явственно ощущаемой непонятной тоской.
О горе, горе неразделенное.
Тристан и Изольда не обменялись и десятком слов.
часов движения, в течение всего полуторасуточного перегона (если считать по
тогдашнему телеграфному тарифу) так долго ждавшие единения Штучка и Мара не
наобщались и на тридцать копеек. Иначе говоря, если довели общее число к
друг другу обращенных слов до двух десятков, то это слава Богу.
бесплодном томлении провел путь от Голышманова до Тюмени, встречая ночь в
коридоре, маясь между открытой дверью своего купе и запертой соседнего, от
самых сумерками смазанных контуров до совершенно уже непроницаемой синевы за
окном. Увы, не доспав, он все же переспал,- минут за десять до того, как
заступил Евгений на пост, Мариночка, вычистив зубы, вернулась на верхнюю
полку за стенкой, где могла без помех сокрушаться и жалеть свою юную,
стольким опасностям подверженную жизнь.
в коридоре и подвигнутый, вероятно, блеском и свежестью заоконного мира,
попытался без приглашения войти в соседнее вожделенное помещение, но, увы,
был остановлен дружным "нельзя", едва лишь внезапно (никак о себе не
предупредив) наглая его физиономия возникла в дверном проеме. Мара ехала в
дамском купе, мама с дочкой и гражданка средних лет с толстой книгой Павла
Нилина надежно оберегали свое уединение, а заодно и подругу бас-гитариста от
непрошеных визитеров.
закончиться встречей.
милой с другого конца коридора.
и сими манерами коверного, как видно, выражая раскаяние, сожаление и
готовность загладить как-нибудь свою нечаянную вину.
весьма приободренная жалким видом недавнего триумфатора, и холодно удалилась
в свою келью.
Мару, и там под торопливое "цок-цок-цок" задвижки стульчака утешил себя ках
мог, опробывая губную, dear and near, гармошку.
поминутно сообщая об изменении координат нашего скорого поезда в некой
посвященным лишь ведомой системе отсчета, привязанной все же (внушало
надежду вывешенное в коридоре, в рамке под стеклом, расписание) каким-то
образом к приближающемуся центру цивилизации.
клянусь, подобрал Yesterday и начало песни Bridge Over Trouble Water.
Впрочем, Штучкино унижение, кое случилось ей лицезреть, сознание его
неопасности, неспособности глумиться и переоценивать свои былые заслуги
возродили веру в себя, в свою звезду, судьбу и обаяние, ловкость,
находчивость и, самое главное, чутье, иначе говоря, оставили певицу
сомнения, ехать ли в светлую сторону зорьки или же в угарную дымку заката,
инстинкт не мог ее подвести,- курс взят верно, осталось лишь дождаться
озарения и понять, зачем она едет и к кому. Увы, просветление долго не
снисходило, то длинные пальцы с шариками суставов благоверного приходили на
ум беглянке, то она сама возникала в серебряных "дудках" на сцене, под сухой
треск медиаторов выводящая любимую публикой песню "На земле хороших людей
немало", круглые черные зрачки художественного руководителя изучали Мару и
вдруг сменялись видением новых замшевых лодочек, оставшихся во вместительном
кофре супруга.
волнение приволжских просторов, Марина Доктор вдруг вспомнила о жене
бессердечного своего худрука, о Элине Голубко, руководительнице танцевальной
шоу-группы "Магистраль". Ее Mapa видела всего лишь раз на прогоне сборного
концерта в Театре эстрады и запомнила вместе с репликой, обращенной к
долговязому ее спутнику жизни:
забулдыг, как ты.
благодаря стечению обстоятельств и ввиду особенностей причудливой акустики
кулис. "Этой крале", то есть ей, Маре, предназначалась пара взглядов, кои
воскресила Марина память сейчас, вызывая непроизвольно желание петь и
декламироватъ стихи.
обойтись без обаятельного своего мерзавца (цитата) мужа, заслуженного
артиста Марийской АССР, ну а он, порочный и расчетливый, прекрасно понимал
(поскольку состояла Элина Викторовна в отличие от него самого, сына певицы
из кинотеатра, в родстве и кумовстве с половиной, по меньшей мере,
бюрократов всевозможных концертных организаций), - возвращение из сибирской
ссылки ничто так не приблизит, как крепость семейных уз.
Тамбове или Занзибаре, явится Мара, упадет на колени, зарыдает, такими
баснями усладит слух, такими россказнями потешит, и она, Элина, змея, жизнь
посвятившая высокому искусству, еще тогда, давно, на сцене Театра эстрады
разглядевшая, определенно, сразу увидевшая Марино необыкновенное будущее и
предназначение, она войдет в положение, оценит преданность и снизойдет,
замолвит словечко, спасет, не оставит, а Мариночка никогда не забудет, верой
и правдой послужит, а к каждому празднику, ну, по крайней мере, ви дни
рождения преподносить станет через раз то "Шанель", то "Клема"...
перестала страшиться Штучку и даже согласилась принять из его рук
стаканчик-другой газированной воды.
неприступная Мара,- купи на станции лимонада.
перрону, Евгений неуклонно и неотвратимо сближался с Лысым, также шагавшим
вдоль вагона мрачно и сосредоточенно. Однако неопрятный киоск с бутылками
"Дюшеса", вовремя ставший на пути Агапова, не позволил нашим знакомым
свидеться при свете дня.
отужинать, а Мара, о, как славно, не отказалась, согласилась посетить
вагон-ресторан и наполнить впервые за двое (даже трое) суток молодой Штучкин
желудок до краев.
лишь на ужин вчера вечером, приобретенный у разносчика вместе с целлофановым
беспокойным пакетом. Сегодня в обед Евгения покормили попутчики, но, жертва
понятного стеснения, он, съев предостаточно, настоящего насыщения тем не
менее не испытал.
выспалась и успокоилась, жизнь прекрасна и удивительна, и, может быть, если
все будет хорошо, Женя продемонстрирует Марине свои успехи в освоении
духового инструмента. Но это потом, после того, как они слопают все,
перечисленное в меню, запьют чем-нибудь веселящим, и тогда Евгений молвит:
лишь дождаться завершения маникюра (да, поздравим себя, наведение теней и
румянца с блеском доведено до победного конца), и Штучка ждал, как мы
помним, положив ноги на стол, а руки под голову. И был, ура, за
долготерпение вознагражден.
Афанасьев Роман
Мурич Виктор
Гюго Виктор
Херберт Фрэнк
Суворов Виктор
Витковский Евгений