всех белых, а американский мундир превыше всего человечества, и самое
большее, чего могут потребовать от него в уплату за это убеждение и эту
честь, - его собственная жизнь. По всем национальным праздникам, имевшим
даже самый легкий военный аромат, он надевал капитанскую форму и являлся
в город. И когда он шел среди штатских, сверкая снайперским значком (он
был отличный стрелок) и нашивками на погонах, серьезный и подтянутый, на
лице его было выражение воинственности и вместе с тем застенчивой
мальчишеской гордости, и все, кто видел его, вспоминали ту драку с быв-
шим солдатом.
его. Но в ту субботу, когда Кристмаса привезли из Мотстауна, он сразу
отправился к командиру поста. Его мысль, его слова были до крайности
просты и однозначны.
закона. Закона и страны. Никто из штатских не вправе приговорить челове-
ка к смерти. И проследить за этим должны мы, солдаты Джефферсона.
спросил командир легиона. - Вы слышали такие разговоры?
придает значения разговорам штатских, чтобы еще врать на этот счет. - Не
в этом суть. Суть в том, будем ли мы, солдаты, носившие форму, первыми,
кто заявит о своей позиции в этом деле. Покажем ли сразу людям, какова
позиция правительства в таких делах. Покажем, что от них даже разговоров
не требуется. - Его план был до крайности прост. Сформировать из поста
легиона взвод под его началом, учитывая его воинское звание. - А не за-
хотят, чтоб я ими командовал, - не надо. Пусть скажут, я буду заместите-
лем. Или сержантом, или капралом. - И это были не пустые слова. Он не
искал суетной славы. Он был слишком искренен. Настолько искренен, нас-
только лишен юмора, что командир воздержался от насмешливого отказа,
просившегося на язык.
все равно обязаны действовать, как гражданские лица. Я не могу использо-
вать пост таким образом. В конце концов, мы уже не солдаты. А если бы я
и мог, я едва ли бы захотел.
во. И добавил: - Надеюсь, вы своей властью не воспрепятствуете мне пого-
ворить с ними? Как с частными лицами?
лицами. На меня вы не должны ссылаться.
конторы, где работали члены легиона, и к наступлению темноты ему удалось
разжечь достаточно народу, чтобы набралось на хороший взвод. Он был
сдержан, но неутомим и напорист; заразительно, по-пророчески одержим.
Однако его добровольцы сходились с командиром поста в одном: официально
легион должен быть ни при чем - и, таким образом, без всякого созна-
тельного намерения Гримм достиг первоначальной цели: теперь он мог быть
командиром. Он собрал их перед самым ужином, разбил на отделения, назна-
чил офицеров и штаб; у молодых, не побывавших во Франции, начал просы-
паться должный боевой задор. Он обратился к ним с краткой сухой речью:
сили американскую форму... И еще одно. - Тут он на минуту снизошел до
фамильярности: командир полка, знающий своих людей по именам: - Это вам
решать, ребята. Я сделаю, как вы скажете. Я думаю, было бы неплохо, если
бы я ходил в форме, пока все не кончится. Пусть видят, что Дядя Сэм не
только душою с нами.
породы, что и командир поста, который, кстати говоря, отсутствовал. -
Правительства это дело пока не касается. Это может не понравиться шери-
фу. Это дело Джефферсона, а не Вашингтона.
легион, как не защите Америки и американцев?
парада. Все, что надо, мы можем сделать и так. Даже лучше. Правильно,
ребята?
здесь, через час. Всем явиться сюда.
жием ровно через час.
шерифа. Шериф дома, сказали ему.
в день.
так же холодно и бесстрастно, как перед тем - на командира легиона. -
Кушает.
щадь этого мирного городка в мирном округе, чьи жители мирно усаживались
ужинать, Он отправился к шерифу домой. Шериф сразу сказал "нет".
тами в карманах? Нет, нет. Не годится. Мне это не подходит. Не годится.
Позволь уж мне тут распоряжаться. - Гримм еще секунду смотрел на шерифа.
Потом он повернулся и быстрым шагом пошел прочь.
не мешайте. - В голосе его не было угрозы. Он звучал слишком сухо, слиш-
ком категорично, слишком бесстрастно. Гримм быстро удалялся. Шериф смот-
рел ему вслед; потом окликнул. Гримм обернулся.
Пошел дальше. Шериф, нахмурясь, смотрел ему вслед, пока он не скрылся из
виду.
много лет - разве только по какомунибудь срочному, неотложному делу. Пе-
ред тюрьмой его встретил наряд гриммовских людей, в суде - другой, тре-
тий патрулировал близлежащие улицы. Шерифу сказали, что остальные, сме-
на, собрались в хлопковой конторе, где служит Гримм: там у них караулка,
штаб. Шериф застал Гримма на улице за поверкой караулов.
дошел; шериф сам двинулся к нему. Толстой рукой похлопал его по заднему
карману. - Я же тебе сказал, оставь его дома. - Гримм не отвечал. Он
хладнокровно глядел на шерифа. Шериф вздохнул. - Ну что ж, раз ты упря-
мишься, придется назначить тебя специальным помощником. - Но пистолет
свой и показывать не смей, пока я тебе не скажу. Слышишь?
пистолет, пока не будет надобности.
говорю? Не беспокойтесь. Я буду на месте.
закрывались одна за другой аптеки, взвод Гримма начал расходиться. Он не
возражал, он холодно наблюдал за ними; они конфузились, чувствовали себя
неловко. Опять, сам того не ведая, он получил козырь. Сегодняшняя нелов-
кость, чувство, что им далеко до его холодного рвения, заставит их завт-
ра вернуться - хотя бы для того, чтобы доказать ему. Некоторые остались
- все равно выходной; кто-то где-то раздобыл еще несколько стульев, и
сели играть в покер. Игра шла всю ночь, хотя время от времени Гримм (сам
он не играл и заместителю своему-единственному, кто тоже имел звание,
соответствующее офицерскому - не позволил) высылал наряд патрулировать
площадь. Позже к ним присоединился дежурный из полиции, но и он не при-
нял участия в игре.
отрываясь для патрульных вылазок; тихо звонили церковные колокола, и
прихожане собирались чинными, по-летнему пестрыми группами. На площади
уже знали, что завтра будет заседать большой суд присяжных. Сам звук
этих слов, наводивший на мысли о чем-то тайном и неотвратимом, о всеви-
дящем и недреманном оке, которое скрытно следит за делами людскими,
убеждал подчиненных Гримма в непритворности затеянного представления.
Так неожиданно и прихотливо податлива бывает человеческая душа, что го-
род, сам того не понимая, вдруг признал Гримма, стал взирать на него с
уважением, пожалуй, даже с некоторым трепетом и изрядной долей веры,
словно его предвидение, патриотизм, гордость за свой город и выпавшую им
роль оказались живее и вернее, чем у них. Его люди, во всяком случае,
признали это и усвоили; после бессонной ночи, тревоги, выходного дня,
жертвенного отречения от собственной воли, они были взвинчены до того,
что, наверно, пошли бы ради него на смерть, если бы представился случай.
Теперь их озаряли отблески мрачного, вселяющего трепет света, почти
столь же явственные, как хаки, в котором их желал бы видеть, хотел уви-
деть Гримм - словно всякий раз, вернувшись в караулку, они заново обла-
чались в картинные, величаво-суровые лоскутья его видений.
рожности, скрытность, окружавшие ее, были отброшены. Теперь все делалось
без стеснения, с безоблачной уверенностью, доходящей до бравады: ночью,
когда на лестнице раздались шаги полицейского и кто-то из них сказал:
"Берегись, военная полиция", - они перекинулись твердыми, ясными, полны-
ми бесшабашной удали взглядами, и кто-то громко предложил: "Спустим гада
с лестницы", - а третий сложил губы и произвел допотопный звук. Так что