Чтение 68–й страницы книги ~Слепой в зоне~

вертолет. У него не было гранаты, которую можно бросить под брюхо вертолета,
да и сил не хватило бы добросить ее до гудящей машины, готовящейся к взлету.
Глеб поднял глаза к посветлевшему небу, словно ища поддержки там, и увидел
прогнувшиеся, слегка подрагивающие от ветра провода линии высоковольтной
передачи.

Вертолет, к брюху которого был прикреплен длинным тросом фугас, тяжело
оторвался от земли. Лопасти, вращаясь все быстрей, слились в сверкающий
диск.

Бурьян, заполонивший весь двор фермы, зашатался, припал к земле. Как
огромный маятник, раскачивался под вертолетом ядерный фугас...

Глеб из последних сил поднял автомат и в тот момент, когда вертолет начал
свой размеренный подъем, трижды выстрелил.

Рука не дрогнула, глаз не подвел. Пули перебили на двух мачтах
электропередачи алюминиевый, со стальной жилой, внутри провод, и он,
описывая дугу, захлестнул винт вертолета. Винт еще несколько мгновений
работал, наматывая на себя провод, затем внутри машины что-то захрустело -
лопасти вновь стали видны, замерли. И вертолет, поднявшийся над землей
метров на шесть, рухнул вниз, развалившись на куски. Из-за леса, из-за реки,
почти касаясь верхушек деревьев, уже с ревом неслись два военных вертолета.
Но Глеб не слышал гула моторов, не видел ярко-красного края солнечного
диска. Сознание вновь покинуло его.

Вертолеты зависли над фермой. Люди генерала Судакова, прилетевшие на них,
опоздали: то, что они должны были сделать, совершил за них Глеб Сиверов.
Можно было отложить автоматы и гранаты со слезоточивым газом в сторону. И
все-таки они успели. Один из вертолетов через полчаса взял курс на
северо-восток, унося на борту пока еще не пришедшего в себя Глеба Сиверова и
съемочную группу белорусского телевидения. А люди в военной форме,
вооруженные дозиметрами и рентгенометрами, обследовали фугас, криво лежавший
на ослепительно зеленой в рассветных лучах солнца траве. Володька Кондаков
не подвел, смог все-таки сообщить, где агент по кличке Слепой и где ядерный
фугас, похищенный полковником Сазоновым. Генерал Судаков выслушал доклад
своего секретаря о том, что операция завершена, фугас перевезен на военную
базу.

- Можешь идти, - тяжело вздохнул генерал, - вы все хорошо поработали.

"Не нравится мне его вид, - подумал секретарь, покидая кабинет, - ну да
ничего, теперь сможет отдохнуть".

Оставшись один, генерал Судаков вставил в кассетоприемник автоответчика
маленькую кассету, записанную на следующий день после того, как бежал
Шанкуров.

Генерал вслушивался в голос дочери, сообщавшей, что ее отпустили, что у
нее теперь все хорошо, она обещала приехать в конце лета, познакомить отца
со своим женихом. Судаков вслушивался и в свой тихий, измученный голос,
звучащий из динамика. Он пытался уверить дочь, что и у него все отлично.
Этот разговор он записал, сам еще не зная толком, зачем это делает. А вот
теперь понял. Голоса смолкли. Судаков достал кассету, разломал ее, скомкал
пленку и поджег ее в пепельнице, старательно перемешал пепел. Потом достал
сигарету, закурил, делая глубокие затяжки.

Когда сигарета в его переставших дрожать пальцах дотлела до фильтра, он
аккуратно загасил окурок, выдвинул ящик письменного стола, взял в руку
поблескивающий вороненой сталью пистолет.

"Другим ты имеешь право прощать предательство, - подумал Судаков, - себе
- никогда". Секретарь генерала словно почуял неладное, он, хоть и не было
никакого дела, постучал в кабинет шефа. Ответом из-за нее прогремел звук
выстрела. Судаков упал лицом на треснувшее стекло, покрывавшее зеленое сукно
его письменного стола.

Отшумели выборы, многие министры, высокие чиновники покинули свои посты.

Ни одно из средств массовой информации не сообщило о самоубийстве
генерала Судакова. Лишь в паре газет промелькнули сообщения о том, что
банкиру Шанкурову удалось бежать из-под стражи. Виновных в его побеге так и
не нашли. Полковник Крапивин, взявший на себя ответственность за перевозку,
был мертв, мертв был и надзиратель, передавший подследственному в камеру
телефон. Аркадий Геннадьевич же как сквозь землю провалился.

Уже в августе стало ясно, что поиски банкира не дадут ни малейших
результатов...

Банкир Шанкуров и его красавица жена Анжелика выходили из двери
швейцарского банка в Лугано. Шанкурова почти невозможно было узнать,
изменилась и его жена. Волосы ее успели отрасти, краска смылась, и на плечи
вновь падали белокурые локоны. Анжелика счастливо улыбалась. Сегодня вечером
Шанкуровы намеревались покинуть Европу и оказаться в Латинской Америке, куда
уже были переведены все деньги бизнесмена.

Когда банкир садился в машину, раздался какой-то хлопок. Звук был такой,
словно кто-то негромко ударил в ладоши. Банкир качнулся, держась за
никелированную ручку арендованного лимузина, и медленно опустился на колени.

Анжелика непонимающе и испуганно огляделась по сторонам. А затем
бросилась к мужу. Во лбу Шанкурова зияло небольшое пулевое отверстие.

На другой стороне площади, на третьем этаже недорогой швейцарской
гостиницы без шума закрылось окно с пестрыми шторками.

...А уже к вечеру Глеб Сиверов был в Париже, в той же самой гостинице,
откуда его вызвал в Москву генерал Судаков. В полночь в "Орли" прилетал
самолет, нужно было успеть встретить Ирину Быстрицкую. До прибытия
заказанного такси оставалось около часа. Сиверов включил телевизор и
устроился на кровати с пультом в руках. Он переключал каналы, не зная, на
чем остановиться. И вдруг мелькнула знакомая физиономия. Глеб отложил пульт
и стал смотреть. Почетный председатель жюри Мюнхенского Экологического
кинофестиваля Юрий Хворостецкий, не жалея красок, рассказывал об ужасах,
чудесах и тайнах чернобыльской зоны.