Чтение 68–й страницы книги ~Аукцион~

"Что же делать? - Золле в который раз повторял этот
безнадежный в своей безответности вопрос. - Что же мне
делать?! Как поступить?!"

С этим он и провалился в тяжелый, словно обморок, сон.

Разбудил его телефонный звонок; за окном были сумерки;
сколько же я проспал; вечность; надо связаться с
камердинером князя; наверняка он знает его телефон в
"Кларидже"; пусть попросит отзвонить мне; а может быть, это
он звонит?

Золле поднялся, подошел к телефону, думая о том, какой
будет его первая фраза; я должен извиниться; да именно так;
да, я так скажу: был какой-то кошмар, простите меня;
передайте Степанову, что я жду его звонка мы будем и дальше
работать вместе; с кем не бывает срыва; годы: нервы не
выдерживают: ни о каких деньгах не может быть и речи;
продам квартиру, на долги хватит, вполне можно арендовать
комнату на первом этаже, это много дешевле...

Он рывком снял трубку.

- Алло.

- Это Райхенбау.

"Будь ты проклят, - устало подумал Золле. - Ростопчин не
станет мне звонить. Я вел себя, как истерик, а они, -эти
лощеные князья, не любят, когда ведут себя искренне, для них
главное - внешняя манера поведения, что им до того, в каком
положении я оказался?! Стой - он снова одернул себя. - Что
с тобой? Зачем ты винишь тех, кто к тебе ближе? Всегда во
всем винят самых близких, кого же еще?! Бедная, бедная
Анна, это я виноват в том, что ее не стало! Я, один я!"

Золле откашлялся; чувствуя, что сейчас сорвется; это
будет непростительно: шакалы любят падаль, нельзя
доставлять им радость; заставил себя говорить чуть лениво,
очень спокойно:

- Слушаю тебя, дорогой Райхенбау.

- Нет, это я тебя слушаю.

- Завтра я иду в контору, чтобы быстренько продать
квартиру. Так что расплатиться с тобой и Ривом денег у меня
хватит с лихвой.

- Мы не позволим продать квартиру Анны. Это ее
собственность. Ты ей никто. Квартира принадлежит нам.

- Обращайся в суд.

- Неужели ты не понимаешь, что суд станет на нашу
сторону?

- Чего ты хочешь? - закричал Золле. - Ну чего вы от
меня все хотите?!

- Продай твои материалы. Пусть они станут всеобщим
достоянием. Здесь, в Германии. Ты слышишь меня?

- Слышу- после долгой паузы ответил Золле. - Кто тебя
просил об этом?

- Совесть. Моя немецкая совесть, - и Райхенбау положил
трубку.

- Я два часа тому назад вернулся из Шотландии, - сказал
Ростопчин. - Вот... И привез Врубеля. Можешь забирать и
лететь утренним рейсом домой... А еще я привез письма о
Верещагине, - он кивнул на столик; рядом с серебряной вазой,
где лежали фрукты, была папка. - Это тоже тебе. Видишь,
как мы управились...

- Ничего не понимаю, - Степанов даже головой затряс. -
Как ты смог?

- Я тебе рассказывал, какая у меня кличка была в маки?

- Эйнштейн.

- Вот и все! Вычислил, что против нас работают, и провел
свою операцию. Нет, но ты посмотри, какая картина!
Вглядись в глаза мальчика! Я боюсь в них долго смотреть,
начинается какая-то мистика...

- Ты вручишь мне картину завтра в театре во время шоу, -
сказал Степанов. - Это будет поразительно, Женя...

- Завтра утром я улетаю.

- Невозможно. Ты, именно ты обязан вручить картину
прилюдно. И потом я иначе не смогу ее вывезти, задержит
таможня.

- Не задержит. Там все документы, - Ростопчин снова
кивнул на столик. - Я написал, что отныне это твоя
собственность, документы "Сотби" в полном порядке, никаких
проблем.

- Но это будет ужасно, если ты не вручишь мне эту картину
сам! Это твоя заслуга, это ты победил тех, кто мешал...
Нет, нет, положительно невозможно, чтобы ты улетел. Или ты
боишься Софи?

- Теперь я никого не боюсь, - усмехнулся Ростопчин. - Я
как женщина: всегда боюсь до; то, что после, меня уже не
тревожит.

- Ты обязан остаться. Пойми, это будет сенсация. Об
этом узнают. И найдется еще один человек или два, которые
станут помогать нам дальше.

Ростопчин сел на кровати; глядя на то, как он тяжело
поднимался, Степанов поразился перемене, происшедшей с ним
за один день.

- Посмотри в глаза младенца, - тихо сказал Ростопчин. -
Давай помолчим с тобою и посмотрим в его глаза...

(Через час пятнадцать Фол спустился вниз, сел в такси и
поехал к Джильберту; небо на востоке становилось пепельным;
три часа утра; ранние рассветы; он боялся этих рассветов;
словно поминки по ушедшей молодости; лучше всего чувствовал
себя осенью; после смерти мечтал обрести бытие дерева;
больше всего любил пальмы.

- Джильберт, не сердись, что я поднял тебя, - сказал Фол,
когда, пустив воду в кранах, они сели на кухне. - Положение
критическое. Мы с тобою недоучли опыт князя. Он обыграл
нас.)

В фойе театра было пусто еще; Степанов и Годфри приехали
первыми, посмотрели стенд с фотографиями музеев Москвы,
Ленинграда, Киева и Тбилиси; послушали музыку, которая будет
предварять начало шоу.

- У меня нет хороших русских записей, поэтому я
остановился на нейтральном? в конце концов, Гендель это
Гендель, очень сдержан, все внутри, иная музыка накаляет
страсти, а нам этого не надо.

Степанов кивнул, присел на краешек стула.

- Боб, у меня для вас есть сюрприз...

- На шоу придет рота русских солдат? - рассмеялся
Годфри.

- Ну, это уже не сюрприз, а мероприятие - в тон ему
ответил Степанов. - Нет, к нам придет князь Ростопчин.

- Тот самый?

- Да.

- Прекрасно. Он согласен сказать несколько слов?

- Более того. Он подарит моей стране картину Врубеля,
которую ему удалось получить после торгов у "Сотби".

- Это действительно сюрприз.

- Послушайте, Боб... Князь рассказывал мне про шефа того
человека, который уступил ему Врубеля... Его звали сэр
Годфри... Он был начальником военно-морской разведки
империи...

- В каком-то родстве мы состоим, Дим, но в весьма
отдаленном - Годфри толкнул Степанова в бок; начали
приходить гости; мужчины были в темных костюмах; иностранцы,
шепнул Годфри, наши одеты скромнее, скорей всего, французы
или американцы с западного побережья; поднялись в зал; там
собрались девушки из фирмы Годфри - француженка, немка,
американка, китаянка и две англичанки; фигурки точеные, лица
улыбчивые; в шоу должно быть красиво все, особенно женщины,
которые помогают ведущему, - Дим, - сказал Годфри, - народу
будет очень много. Сегодня пятница, начало week-end'a, май.
Это беспрецедентно. Идут не на вас. Повторяю, в этой
стране как писателя вас не знают. Поэтому - предлагаю в
последний раз - давайте прорепетируем начало, это в ваших же
интересах.

- Нет, спасибо. Знаете, у меня есть приятели, которые по
многу раз в течение многих лет рассказывают сюжет своей
новой книги. Они никогда ее не напишут. Они проговорили
ее, им уже неинтересно, они ее знают наизусть. Всегда надо,
чтобы было интересно. Вам, мне и залу.

- Смотрите, - повторил Годфри. - Я отработаю мои деньги