загородной резиденции: после перенесенной инфлуэнцы врачи предписали две
недели абсолютного покоя, парное молоко с медом и прогулки в сосновом лесу.
понудила Бюлова вызвать посла - в нарушение предписаний врачебного
консилиума.
кабинет, а на открытую веранду, к завтраку, - опасения Санкт-Петербурга по
поводу того, что речь одного из безответственных депутатов рейхстага может
поколебать узы дружбы, существующие между нашими монархиями,
необоснованны, совершенно необоснованны. Мы позволяем говорить с трибуны
рейхстага все, что угодно. Мы позволяем, - повторил Бюлов. - Но мы можем и
возразить, если в этом возникнет нужда. Что ж, нужда возникла. Мы
возразим. Мы щелкнем по носу. Ваш дипломат... - фон Бюлов не помнил,
естественно, фамилии Гартинга, а посол не счел целесообразным
подсказывать, - ваш дипломат, - продолжал Бюлов, поняв, отчего промолчал
посол. - должен продолжать свою работу с таким же рвением, как и раньше...
"нон грата", хотя никто меня не понуждает уехать отсюда. В отличие от
вашего ведомства, мне потребно полнейшее отсутствие какой бы то ни было
популярности.
себя. Что ж, на ошибках учатся. Сделаем вывод.
была арестована группа русских социал-демократов (в Берлине все успели
скрыться), которая "держала" перевалочные склады "анархической" литературы
возмутительного содержания, "хранение которой в "дружественной державе",
то есть в России, карается каторгой".
описывались подробности ареста "террористов, укрывавших бомбы, револьверы
и пулеметы"; намекалось, что люди эти говорят по-немецки "с акцентом,
достаточно явно определяющим их национальную принадлежность"; что склады
они организовали самой "русско-прусской границы, а контрабандисты
осуществляли переброску не только литературы, но и самих
анархо-нигилистических бандитов, вооруженных с головы до ног, ибо
единственная цель их заключается в проведении террористических актов".
Остен-Сакене; дело было в Круппах и Зауэрах, которые властно диктовали
политикам свои требования:
Бразилия, Персия или Япония. Рынок только тогда -рынок, если налажены
добрые отношения, доверие и взаимовыручка".
тенденцию русского министерства иностранных дел: подспудно, неуклонно,
неведомые, но могущественные силы проводили курс на сближение с Англией,
невзирая на то, что граф Витте продолжал настойчиво повторять: "Лишь союз
России, Германии и Франции может гарантировать стабильность Европы". Новые
веяния в Санкт-Петербурге - таинственные, неуловимые - носили характер
англофильский; Германию хотели оттеснить, завязав на шее Берлина "жгут
англо-русско-французской дружбы".
персонифицированной, авторитарной, то есть г о с у д а р е в о й, Берлин
решил сыграть именно на этом, доказав Царскому Селу, что лишь
правительство Кайзера понимает заботы Самодержца, в то время как
британский Эдуард раздавлен парламентом, бесправен и является пешкой в
руках франкмасонов, а уж о Париже, где в кабинете министров всевластвуют
социалисты, и говорить нечего.
протягивал руку Санкт-Петербургу - за государем оставалось руку эту
дружескую принять.
медленно и туго раскручиваться в Берлине, начавшись в общем-то с того, что
Дзержинский придумал и осуществил комбинацию против Гартинга,
представлявшего не протокольные (как Остен-Сакен), а истинные интересы
российского трона.
против священной особы", в ответ на угрозу Берлина, а может, и не угрозу,
а твердо принятое решение - выдать России арестованных и никак не мешать
Гартингу и впредь ш п и о н и т ь, в рейхстаге с протестом выступил юрист
социал-демократии Германии профессор Гаазе.
здешнему русскому посольству, поручено его правительством следить за
действиями и происками находящихся в Германии русских анархистов.
Устранение существующих условий представляется канцлеру ненадлежащим; это
в интересах нашей империи, чтобы за происками иностранных анархистов
следили органы их отечественного государства - без осуществления публичной
должности. Я охотно объявляю, что мы никоим образом не намерены оказывать
содействия взбунтовавшимся подданным дружественного государства, мы не
имеем никаких оснований заявлять о каком бы то ни было участии к
фанатичным врагам существующего правового строя в этом соседнем
государстве. В общем, это не только в интересе России, но в интересе всех
цивилизованных государств - бороться с анархическими происками. Вы не
можете требовать, господа депутаты, чтобы со столь опасными индивидами мы
обращались в бархатных перчатках. Я думаю, что наш долг заключается в том,
чтобы содействовать самому тесному соприкосновению полицейских
установлений различных соседних государств в их борьбе против террора.
Русских анархистов невозможно препровождать ни в какое другое место, кроме
как на русскую границу - для передачи по надобности. Не думаете ли вы, что
прием высланных русских анархистов доставит удовольствие какому-нибудь
третьему соседнему государству? "Чего не хочешь, чтобы делали тебе, не
делай другому". При решении такого серьезного вопроса, как вопрос об
анархистах, никакая сентиментальность не у места. Мы задерживаем этих
людей, когда они становятся особо опасными, и переправляем их через ту
границу, которая представляется нам наиболее целесообразной. Если они не
желают быть выданными - пусть ведут себя смирно. Мы не принуждаем их, и
никто их не принуждает быть анархистами. Если, однако, они желают быть
таковыми, то они должны быть готовы к последствиям своих деяний. Конечно,
этим господам удобно пребывать здесь, у нас, где они себя чувствуют лучше,
чем в своем собственном отечестве. При этом они желают носить венец
политического мученичества. Поощрять это мы не имеем никаких оснований -
ни сейчас, ни в будущем.
аморальным" и немедленно организовал кампанию в социал-демократической
прессе: материалы с новыми фактами готовил Дзержинский.
пресмыкательским заявлением, что реакция будет столь единодушной, начиная
от социал-демократов и кончая буржуазными радикалами. Называя "анархистами
и нигилистами" социал-демократов, которые никакого отношения к террору не
имели и не имеют, но которые не отрицают своей работы в области пропаганды
идей гуманизма и классового равенства, барон Рихтгофен упустил из виду,
что даже господин Петр Струве со своим умеренно-буржуазным журналом
"Освобождение"
в Берлине его не называют иначе, как "консерватор". Выступление барона
Рихтгофена свидетельствует о том, что правительство пошло на поводу у тех
сил, которым само слово "прогресс" представляется анархизмом. Однако, к
счастью, прогресс неодолим - в России тоже!
законам "больших охватов". Он ждал, что реакция на выступление Рихтгофена
будет именно такой, какая и планировалась. Он не торопился "ударять" и на
этот раз, он давал страстям накалиться.
спорил до хрипоты с варшавскими "анархистами-коммунистами".
повторяете Нечаева, а ваши слова немедленно подхватывают буржуа и тычут
носом неподготовленного читателя: "Смотрите, что вам готовят
"анархо-коммунисты", они ведь "Интернационалом" клянутся - не чем-нибудь!
Поэтому я повторяю, и теперь уже в последний раз: либо вы прекратите
безответственную болтовню, спекулируя святым именем "Интернационала" и
"Коммуны", либо мы обрушимся против вас, как против наемников реакции,
именно наемников! Услужливый дурак - опаснее врага! Мы станем бить
наотмашь, мы пойдем на сокрушительное и окончательное размежевание,
заклеймив вас худшими пособниками буржуазии!"
и Витько возражать не посмели: глаза Дзержинского горели открытой,
нескрываемой яростью.
на содержании Департамента полиции, получая ежемесячное вознаграждение за
публикацию своих "возмутительных брошюр".)
крепкого кофе, а?
мы пьем редко. Хотите пива?