озерного становища.
последней удачей этого путешествия. В Серостанье прибыли к ночи, и Харр,
передавший Дяхону свой богатый плащ, а сам переодевшийся в грубые сандалии и
жесткую подкольчужную рубаху простого воина, угодил вместе с остальными
обережниками в сырую казарму, куда только часа через два начали подавать
объедки с купецких столов. Пришлось уснуть голодным, но тут сразу зашебуршал
дождичек, и камышовая крыша нещадно потекла. Едва дождавшись рассвета, Харр
отправился на поиски Дяхона по бесчисленным закоулкам гостевальной хоромины
и нашел неожиданно скоро - в переходе на чистую половину для именитых гостей
на полу сидела девка, зябко кутаясь в алую накидку. Чем-то она напоминала
Ласоньку - по сей немудреной примете Харр безошибочно определил искомую
дверь.
по-старчески покряхтывая во сне. Комната после вечернего пиршества уже была
прибрана бесшумными вышколенными телесами, но Харр сообразил заглянуть под
пышную (небось впервые в жизни вояке досталась!) постель и тут же обнаружил
под нею четыре припрятанных блюда со всевозможными копченостями да
печеностями; одна беда - вина было маловато, кувшин, видно, стоймя не
поместился, так старина Дяхон налил два полных кубка и лепешками прикрыл.
Лепешки провисли и намокли, от них несло чем-то кислым и чуточку тревожным.
Харр помял в пальцах клейкий комок, но в рот отправить побрезговал, выцедил
только то, что на донышке осталось.
внимания роскошную козью ногу, запеченную в тесте, внимательно оглядел
Дяхоновы покои - и в самом деле, с чего бы это телесам так старательно все
прибирать посреди ночи? И тут его осенило: обыскивали. Вот и мешок
"начальника караванной стражи", где Харр спрятал до обратного пути свои
белые нездешние сапоги и верхнюю одежу, никак не соответствующую принятой им
на себя роли обыкновенного рядового стража, - этот мешок был аккуратно
завязан кокетливым бантиком, на что старина Дяхон с его загрубелыми пальцами
ну уж никак не был способен.
попытался Дяхона растолкать. Не тут-то было: старый вояка только очумело
тряс головой, валился на бок и продолжал храпеть, только теперь
покряхтыванье сменилось постанываньем. Охваченный недобрым предчувствием,
Харр вылетел в коридор и пнул девку:
благо за казенный счет, чтоб больше ничего не клянчила. Но девка, видно,
битая-ученая, сонь свою превозмогла и поднялась, почти не открывая глаз.
голову!
озерной травы должны были отдыхать разнузданные горбани и висеть на крюках
мешки с поклажей. Походя пнул попавшихся по пути стоявших на дозоре - а
точнее сказать, непробудно спавших - стражников, запоминая в лицо, чтобы
потом расквитаться, и влетел во двор.
водорослей у них перед мордами были почти не тронуты. Он с сомнением
покрутил головой, на всякий случай проверил пару мешков - не камней ли
подложили, товар забрав?
назад, старательно оглядывая все уголки сонной хоромины. Спали даже телесы,
как видно, успевшие полакомиться опивками с ратного стола. Но прямой угрозой
ниоткуда не тянуло, хотя в беззащитный дом мог бы зайти кто угодно. Дяхона
он застал уже стоящим на ногах в чем мать родила - мокрое насквозь покрывало
валялось на полу возле ног. Девка, точно выполнившая приказание, опять
пристроилась в углу, примостив себе под голову Дяхонов мешок.
последнего кисета, так что надо проверить, что пропало. А стражам накажи,
чтоб нынче вечером вина - ни-ни!
гостевальной хоромины знаешь что полагается? А что обыскали, то это путем.
Кто хозяин, тот и вправе. Серо-горским пальца в рот не клади...
возразить. Значит, тут такое было в обычае, а чужих обычаев он не касался.
дорогу свободен был.
хрычу старому, до конца доверять нельзя.
входных воротец, отливавших, как и следовало по названию становища,
жемчужно-серым покрытием. И сразу же пожалел о своем решении: двух глотков и
ему хватило, чтобы в сон потянуло неудержимо. Только выучка бывалого
странника, привыкшего не спать, ежели надобно, позволила ему остаться на
ногах. Но намаялся он вдосталь, и челюсть онемела от постоянных зевков. Едва
дождавшись обеденной смены, он забрался в покои Дяхона и, расстелив на полу
плащ - чтобы не вызывать недоумения чересчур дотошных телесов, что
развалился на господской постели, - тут же отключился.
руки пирог, чтобы снова два часа не дожидаться объедков, он побрел на
простолюдную половину. Там уже пили, и по тому, как искоса глянули на него,
он понял: Дяхон велел-таки им воздерживаться. Сейчас они ждали: повторит ли
бывший начальник свой приказ?
полный запрет на выпивку несомненно вызовет подозрение у неведомых ему
соглядатаев.
что, впрочем, не уменьшило скорости поглощения вышеупомянутого пойла.
Зашумела застольная беседа; все, оказывается, уже были в курсе, что торговля
идет хуже некуда, в серокаменном становище лихолетье уже объявлено, но
никакой угрозы пока не наметилось, потому товар продают только за живые
деньги и кубышки зарывают поглубже на случай нежданной беды. Ну, и цены
ломят просто невозможные. Менялы купецкие пока держатся, пугают тутошних,
что товар заберут да подадутся обратно в Межозерье, но тутошние не лыком
шиты, про нужду в железах сразу смекнули; да и межозерские не круглые
дураки, как обратно серостанский караван намылится, сразу поймут, что брать
можно будет и подороже, чем в прошлый раз. А за зелененую монету тут менялы
дают...
притулившись в углу, доспал свое, несмотря на шмелиный гул голосов.
он почувствовал на лице жаркое пряное дыхание - обладательница блудливых
пальчиков, похоже, жевала духмяные листья, возжигающие похоть. Он весьма
некуртуазным движением смахнул с себя распутную даму и поднялся,
потягиваясь.
половине хруста. По мужским разговорам, что порой давали сто очков вперед
бабским, он понаслышке знал, что такое свальный грех, но одно дело - поржать
над чашей забористого хмеля, а другое - вот так продрать глаза и - с добрым
утречком! - понять, что сам чуть было не вляпался. Он бесцеремонно
переступил через какого-то ретивого воина, в кафтане, но без порток,
обихаживавшего одну девку и одновременно придерживавшего за косу вторую -
про запас; обогнул сложносочлененную конструкцию из неравного числа женских
и мужских тел и выбрался наконец в продуваемую ветром галерею, выходящую
прямо на озеро рядом широких, ничем не забранных окон. На фоне начинающего
светлеть неба можно было разглядеть, что на каждом притулился какой-то
несуразный кривобокий кустик. Чтобы выдохнуть из себя всю мерзость своего
пробуждения, Харр сунулся в крайнее окошко - и взвыл от боли: длинные жгучие
шипы, невидимые в полутьме, впились в его щеку. Шипя уже более от злости, он
принялся вытаскивать колючки, время от времени стряхивая с ладони кровь.
Хорошо было бы промыть зудящие царапины вином - с этой мыслью он двинулся в
отведенные Дяхону покои (не к себе же!), но вовремя остановился, не найдя
возле двери вчерашней девицы. Прислушался. Горестно вздохнул - из комнаты
доносилось слюнявое старческое хихиканье. А то!
бы водопойное корыто. Здесь было совсем темно, но по хлестким ударам и
сдавленным стопам он сразу определил, что в дальнем углу кого-то бьют,
причем это не честная драка, а злобный мордобой, где жертва ко всему еще и
зажимает себе рот, чтобы не закричать в голос.
все стороны были простыми телесами. Добрался до угла на ощупь, тронул рукой
- тело беззвучно сжалось, ожидая новой беды.
но теплый плащ он некстати отдал Дяхону, а на крутую Серую гору, на которой
расположилось становище, от озера вползал слякотный пронизывающий туман.