Иланафа? Усталый и злой Эгин погладил по страдальческой морде своего
жеребца - третьего за третий день. Как и предыдущие, - краденого. Может,
им еще и на него нужно будет представить документы? Что, мол, служит князю
и истине верой и правдой, а кличку имеет такую-то. Смеркалось.
Пиннарина на полдня раньше, чем требовал Лагха. Но не пошли ли его труды
под хвост столичным котам?
сотника. - Вот, извольте видеть, моя подорожная.
сотника коллега из Опоры Писаний, он даже в темноте распознал бы подмену.
К счастью, сотник был офицером князя, но не Свода.
на левом зрачке сотника, и Сорок Отметин Огня перекочевали в руки власть
предержащего лентяя.
натешится магической игрушкой, произведенной Шотором в поистине
сверхкороткие сроки. Ждать пришлось долго. Поворачивая Секиру то так, то
эдак, сотник, похоже, не преследовал никаких Целей, кроме эстетических.
убедиться в том, что я и мой сарнод освобождены от досмотра, - с нажимом
отвечал Эгин. Пусть этот придурок почувствует разницу между офицерами
Свода и офицерами князя.
дружок.
шавок? Желваки на скулах Эгина хищно задвигались. Подорожная вновь
оказалась у самого носа сотника. Долго, очень долго офицер рассматривал
ее, то приближая к свету, то отдаляя. Все это время Эгин, пытавшийся
понять, что же именно снова насторожило офицера, пришел к выводу, что
сотник, вдобавок ко всем своим достоинствам, читает из рук вон плохо. И
был прав.
соседнюю комнатенку, где и покоились пресловутые списки "допущенных в
столицу в эти судьбоносные дни", как выражался гнорр на первом листе
списков.
Вещей. А аррум - это уж извините!
то не сносить тебе головы, дружок!
это была за неделя. Наши люди в Главной Канцелярии не поспевают портить
бумагу записями о повышениях, понижениях, переводах. Понял?
вон коллеги заждались.
ворота столицы захлопнулись за его спиной с недружелюбным лязгом
проржавленных петель. Он был очень зол, и любой аррум Опоры Вещей был бы
зол на его месте.
ругались все кому не лень. Близлежащие улицы уже по эту сторону были пусты
и безлюдны Эгин шел медленно, ведя за повод совершенно убитого дорогой
коня. Он успел вовремя. Но это не самое важное. Самым важным было то, что
Убийца отраженных может преспокойно начинать жить своей жизнью.
девками лижется. Причем лижется с большим успехом!" - сплюнул Эгин наземь.
Если бы в его голове сейчас не теснилась сотня рассуждений, куда более
важных, чем вопрос о статусе Иланафа и его житейских политиках, он,
пожалуй, нашел бы эти рассуждения забавными.
его к своему воплощению. По существу, Эгин чувствовал себя наполовину
мертвым. А так как вторая половина была еще жива, последний серебряный авр
пошел в уплату хозяину приличной гостиницы, которая располагалась в
двадцати минутах ходьбы от Дома Скорняков на набережной Трех Горящих
Беседок. Оставшаяся в живых половина должна была вкусить от сна под
шелковым балдахином и ароматного завтрака, прежде чем отправиться
исполнять поручение гнорра.
он не сделал этого. Чего было в этом больше - вольного разгильдяйства,
самоуправства, детского упрямства или желания просто выспаться, сам Эгин
не знал. Но понимал, что если не упадет в постель сейчас же, то уснет на
пороге Дома Скорняков, так и не дождавшись привратника. Сколь бы ни были
велики его таланты бороться с дремой, но после двух дней непрерывной
безостановочной скачки даже они были исчерпаны. Голова начинала кружиться,
а земля уплывать из-под ног, колени не гнулись, язык не ворочался, а
где-то на краю сознания Эгин стал различать голос Овель, басовитый рокот
покойного наставника по логике Вальха и гоготание Иланафа. Он решительно
схватил колотушку у гостиничной двери и закрыл глаза в предвкушении
отдыха. Впрочем, даже если бы Эгин оставил глаза открытыми, он едва
различил бы в уличной темноте две фигуры, словно по команде замершие за
высоким крыльцом ближайшего строения, когда остановился он сам.
перепуганному насмерть хозяину.
и постоялые дворы закрыты на неопределенный срок.
велика была его находчивость и словоохотливость в такие моменты. Но в этот
раз...
принят под уздцы и сопровожден в стойло, да и сам Эгин в некотором роде
тоже.
первым этажом гостиницы. И вторым тоже. Но первый был куда лучше, несмотря
на то, что комнаты, располагавшиеся там, по традиции были гораздо хуже
верхних.
эфемерной вещи: Скорпиона, ожидающего своего часа в его сарноде. Отчего-то
Эгину подумалось, что если Скорпион оживет, то покинуть первый этаж ему
будет гораздо легче, чем второй. Глупость, конечно, но Эгину, не чующему
под собой ног в ту ночь, это соображение глупым вовсе не показалось.
у Эгина просто не было сил.
оттого, что действительно полагал, будто кому-то будет не лень наблюдать
за ним из окон противоположного дома или с улицы. На то, чтобы проверить,
так ли это в соответствии с принятыми в Своде уловками, его уже не
хватило.
роскошном клоповнике обнаженная Овель исс Тамай собственной персоной, он,
пожалуй, не пошел бы дальше одного изысканного поцелуя в шею. Или двух
поцелуев в шею.
из сарнода первыми.
пота, скатившаяся с Эгинова носа, не успела достичь пола. Скорпион теперь
мог ходить, бегать, карабкаться и юрко семенить из угла в угол. Правда,
всего этого он не делал. Он оставался на месте, ибо ноги и туловище - это
еще не все, что нужно Убийце для того, чтобы убивать отраженных.
Лайна - их пришлось оставить в трактире, в конюшнях которого свершилось
второе по счету конокрадство, - приникло к остальным частям Убийцы
отраженных, словно бы никогда от них не отделялось.
Скорпиона последней. Что ж, теперь тварь была... тварь была жива.
злоключений последнего месяца. Не успел подивиться тому, сколь ярко горят
глаза на зловещей скорпионьей голове и как поблескивают синие камни на его
клешнях. Ибо Скорпион, свернув хвост дугой, метнулся в неосвещенный угол
Лондон Джек
Андреев Николай
Доценко Виктор
Березин Федор
Контровский Владимир
Лукьяненко Сергей