глубокий поклон.
сколько тонн оборудования в одночасье свалились с его плеч. Он все-таки
сделал это! Последний камушек мозаики встал на свое законное место.
повысил голос и обратился к старшему Форкосигану: - Вы не ответили на
первую часть моего вопроса, Эйрел.
самому страшно подумать, что он может натворить. Нужно ограничить порывы
моего сына рамками заведения, где он будет занят с утра до ночи, и притом
под надзором внимательных глаз, - он выдержал эффектную паузу. - Я
предлагаю в качестве такого заведения Императорскую Военную Академию.
сосредоточены лишь на том, чтобы выскользнуть из-под опускающейся на него
гранитной плиты закона Форлопулоса. Он не был уверен, что останется в
живых, и уж тем более не мечтал о награде. Да еще о такой награде...
адмирал Нейсмит. Кстати, я до сих пор не поздравил вас с повышением по
службе.
чувство власти над людьми, сумеешь ли ты заставить себя подчиняться? Быть
разжалованным - горькая пилюля, проглотить ее не так просто, - он
многозначительно усмехнулся.
Ничего, сумею...
Форкосиган?
Но если измученные командиры не придушат его за чрезмерную... э-э...
инициативу, то в один прекрасный день он станет отличным офицером
Генштаба.
взглядами.
оправдательный приговор. Сам Грегор во время голосования перешел в правую
половину зала вместо обычного для императора центра, где по традиции
оставались воздержавшиеся. Даже старые политические противники Форкосигана
последовали за императором, хотя сделали это с таким видом, словно идут
против совести.
не сомневаться, что он не связан с Фордрозой - иначе попытался бы замести
следы.
еле успевая раскланиваться в ответ на сыпавшиеся со всех сторон
поздравления. - С его убеждениями я вряд ли соглашусь, но его убежденности
можно позавидовать.
ничто не угрожает.
Форкосиган-Сюрло, уже подернулись светлой зеленью. Теплый ветерок поднимал
легкую рябь, и она рассыпалась по воде сверкающими блестками... Майлз
где-то читал, что у некоторых народов существует обычай класть серебряные
монеты на глаза усопших. Он представил, как солнечные блики монетками
опускаются на дно озера, серебряный слой растет, растет и вот на
поверхности возникает серебряный остров...
оттаять. Майлз выбросил из ямы еще одну лопату промерзшей земли. Он копал
с утра и теперь чуть не падал от усталости.
сделать то же самое за пять секунд с помощью плазменного пистолета.
спиной о толстый ствол и залюбовалась озером. Бетанское воспитание,
подумал Майлз. Часами может не отрываясь смотреть на открытые, вольные
пространства...
Майлз нажал кнопку на гравитационной панели, и гроб медленно опустился к
месту вечного успокоения Ботари. Сержанту всегда приходилось терпеливо
дожидаться, пока Майлз закончит свою работу, и сегодня он ждал снова - в
последний раз.
чем вырыть. Надгробье, заказанное отцом, было еще не готово. Да это и
неудивительно - ручная работа, как и все надгробья фамильного кладбища
Форкосиганов. Здесь же, неподалеку, лежит прах его деда - рядом с
бабушкиным. Бабушку по отцовской линии Майлз никогда не видел - она
погибла во время гражданской войны.
сухие веточки горного можжевельника и прядь его волос. Потом достал из
кармана тот самый цветной шарф, бережно развернул его и положил в сосуд
упругий черный локон. Мать добавила пучок жестких седых волос с головы
графа Форкосигана и медно-рыжую прядь - от себя. Родители отошли в сторону
и, взявшись за руки, безмолвно глядели на свежий земляной холмик.
мечтал, - виновато прошептал он. - Но Бога ради не думай, что я хотел
посмеяться над тобой. Баз ведь действительно любит ее, и он позаботится о
ней... Легко давать слово, но гораздо труднее его сдержать. И все же... -
он бросил в сосуд несколько кусочков ароматической коры, - тебе будет
тепло здесь лежать. Ты будешь слышать плеск волн, будешь видеть, как
волнуется наше озеро... Снова придет зима, а за ней опять наступит
весна... Никаких войск, никаких парадов - тишина и покой. Здесь даже в
безлунную ночь не бывает темно. В таком месте Бог обязан тебя заметить. И
на тебя, старый верный пес, хватит его милости.
глоток.
я и сам назначил бы на это время, подумал Майлз. Вместе с другими
курсантами он бежал по коридорам орбитальной станции. Завтра утром для их
группы заканчивался четырехнедельный кошмар тренировок в условиях
невесомости. Но сладкие мечты об увольнительной на планету, составлявшие
прошлой ночью основную тему разговоров в офицерском кубрике, были не для
него...
еще одним курсантом. Лицо инструктора напоминало бесстрастную маску. Зато
курсант Костолиц с оскорбительным любопытством оглядел его с головы до
ног:
кинжал, висевший у Майлза на поясе.
Барраяра и знал, что классовая неприязнь процветала среди офицеров
имперской армии: иногда в явной форме, как в случае с Костолицем, иногда -
завуалированно. Следовало не просто решить эту проблему, но научиться
решать ее творчески, если он хочет, чтобы будущие подчиненные служили ему
как должно.
насквозь, как на экране диагностического аппарата - со всеми ее
комплексами, недугами и язвами затаенных обид. Терпение, убеждал себя
Майлз, только терпение. Клиническая картина ясна, и как только подвернется
возможность, мы займемся терапией. А пока будем наблюдать и набираться
опыта.