зрелых лет, - и ей захотелось немного прогуляться. И вот, позавтракав, она
надела шляпу и направилась к церкви. Было девять часов, люди, перекусив, уже
вернулись на работу, и едва ли она могла бы кого-нибудь встретить на дороге.
Зная, что Фанни похоронили в углу кладбища, предназначенном для отверженных
(как говорили в приходе: "позади церкви"), в том месте, которого не было
видно с дороги, она не удержалась от искушения поглядеть на могилу, хотя
испытывала какой-то неизъяснимый страх. Она не могла отделаться от мысли,
что огонек, мелькавший ночью между деревьями, имеет какое-то отношение к ее
сопернице.
углублением и надгробный памятник из мрамора с нежными прожилками, весь
забрызганный, грязью, ту самую картину, на которую два часа назад смотрел
ушедший отсюда Трой. С другой стороны могилы стоял Габриэль. Его взор был
тоже устремлен на памятник; Батшеба подошла так бесшумно, что он не заметил
ее. Она не сразу разглядела имя Фанни на величавом обезображенном памятнике
и оглядывалась по сторонам, разыскивая убогий холмик, какой в таких случаях
насыпают над могилой. Потом она проследила глазами за взглядом Оука и прочла
начальные слова надписи:
"ПОСТАВЛЕН ФРЭНСИСОМ ТРОЕМ
удивило, что памятник поставлен Троем, и ему хотелось знать, как она к этому
отнесется. Но она была не слишком взволнована; душевные потрясения,
казалось, стали заурядным явлением в ее жизни. Она поздоровалась с Габриэлем
и попросила его взять оставленную Троем лопату и засыпать углубление землей.
Пока Оук исполнял ее желание, Батшеба подобрала цветы и принялась их
рассаживать, расправляя корешки и разглаживая листочки с той нежной
заботливостью, с какой женщины обычно обращаются с растениями, которые
словно чувствуют это и хорошо принимаются. Затем она велела Оуку сказать
церковному сторожу, чтобы тот отвел в сторону нависший прямо над ними
свинцовый желоб под пастью химеры, во избежание в будущем подобного
несчастья. Чувствуя, что у нее в сердце нет любви и осталась одна лишь
горечь, вызванная инстинктивной ревностью, Батшеба нарочито проявляла
великодушие; под конец она даже стерла с памятника пятна грязи, как будто ей
нравились написанные на нем слова, и отправилась домой.
ГЛАВА XLVII
пристанища где угодно, только не в Уэзербери: и отвращение к однообразной
жизни фермеpa, и горестное воспоминание о той, что лежала на кладбище, и
раскаяние, и неприязнь к жене. Вспоминая печальные обстоятельства кончины
Фанни, он знал, что никогда не забудет этой картины и теперь ему уже
невозможно жить в доме Батшебы. К трем часам дня он приблизился к гряде
однообразных холмов, которая тянется вдоль берега моря, образуя барьер,
отделяющий обработанную область внутри страны от сравнительно пустынной
прибрежной полосы. Прямо перед ним вставал склон холма в добрую милю длиной,
на который взбегала прямая белая дорога; передний и задний склоны постепенно
сближались, смыкаясь на уходящей в небо вершине конуса, примерно на высоте
двух миль. На всем протяжении этого унылого косогора нельзя было обнаружить
в этот ослепительный день ни одного живого существа. Трой взбирался на холм
по крутой дороге, усталый и подавленный, - такого состояния ему уже много
лет не приходилось переживать. Воздух был теплый и влажный, и вершина холма,
казалось, все отступала, по мере того как он поднимался.
вдруг поразила его, как некогда поразил взор Бальбоа открывшийся перед ним
Тихий океан. Необъятное море, кое-где прочерченное легкими линиями, словно
выгравированными на его стальной глади, расстилалось до самого горизонта, а
справа близ порта Бедмут заходящее солнце разметало по морю свои лучи; на
его блистающей, словно отполированной, поверхности медленно гасли краски. Ни
в небе, ни на земле, ни на море глаз не улавливал ни малейшего движения,
кроме вскипанья у ближайших скал молочно-белой пены, обрывки которой, как
языки, лизали прибрежные камни.
Трой стряхнул уныние, решил отдохнуть и выкупаться, а потом уже идти дальше.
Он разделся и бросился в воду. Трой был умелым пловцом, ему стало скучно
плавать в закрытой бухте со стоячей, как в пруде, водой и захотелось
покачаться на волнах океана; он быстро проплыл между двумя огромными
утесами, которые можно было назвать Геркулесовыми столбами этого
миниатюрного Средиземного моря. На его беду, мимо бухты проходило течение, о
котором он даже не подозревал; не представляя трудностей даже для самого
легкого суденышка, оно было чревато опасностями для пловца, подхваченного им
невзначай. Трой почувствовал, что его повлекло куда-то влево, а затем мощным
рывком выбросило в открытое море.
один бедняга, рискнувший здесь купаться, молил бога послать ему смерть на
суше, но его мольбы, как и мольбы Гонзало, оставались безответными. Трой
начал уже смутно опасаться, что и его постигнет такая же участь. Кругом не
было ни одного суденышка; только вдалеке над морем вставал Бедмут, казалось,
равнодушно взиравший на его отчаянные усилия, а по соседству с городом
неясно вырисовывалось беспорядочное сплетение снастей и мачт у входа в порт.
Трой выбился из сил в бесплодных попытках проникнуть обратно в бухту и
теперь от слабости держался в воде на несколько дюймов глубже, чем обычно,
стараясь дышать носом; то и дело он переворачивался на спину, плыл
баттерфляем и прибегал к другим приемам, наконец он решил испробовать
последнее средство - лечь на воду в слегка наклонном положении и постараться
где-нибудь достичь берега, постепенно легкими толчками прорываясь сквозь
течение. Это не требовало особенных усилий... Он не знал, где ему удастся
выбраться на сушу, так как берег медленно и безнадежно проплывал мимо него;
все же он явно приближался к оконечности длинной косы, выступавшей справа на
фоне залитого солнцем неба. Взгляд пловца был прикован к этой косе, то была
его последняя надежда в нашем мире, полном загадок. Внезапно что-то
пронеслось мимо оконечности косы, это была шлюпка, направлявшаяся в открытое
море, там сидело несколько матросов.
воду правой рукой, он стал махать левой, бить ею по воде и кричать что есть
мочи. Из шлюпки можно было разглядеть его белую фигуру в уже потемневшей на
востоке воде, и матросы сразу же заметили его. Повернув шлюпку, они дружно
налегли на весла, и она понеслась в его сторону; через пять-шесть минут двое
матросов втащили его на корму.
Заметно похолодало, Трой весь продрог, и матросы дали ему кое-что из одежды.
Они обещали отвезти его на берег поутру и, не теряя времени, - час был уж
поздний, - взяли курс на рейд, где стояло их судно.
там, где береговая линия делала извилину, уходя к горизонту длинной темной
полосой, начали загораться цепочкой желтые огоньки, возвещая о том, что
здесь находится город Бедмут и на его главной улице зажигают фонари. Над
водой только и слышно было что скрип весел, шлюпка летела вперед, и по мере
того как сгущались сумерки, свет городских фонарей становился все ярче, их
отсветы, падавшие на море, рассекали волны, как пылающие мечи. Наконец перед
ними выросли смутные очертания кораблей, и через минуту они подплыли к
своему судну.
ГЛАВА XLVIII
при этом она испытывала чувство облегчения, однако ничто не могло вывести ее
из состояния холодного безразличия. Она знала, что навсегда связана с Троем,
не видела никакого выхода из создавшегося положения и не могла рассчитывать
ни на какую случайность. Батшеба больше не думала о своей красоте и
равнодушно, как бы со стороны, взирала на ожидающую ее печальную участь;
будущее рисовалось ей в одних мрачных тонах. Ее юная гордость была уязвлена,
но вместе с тем утихли и ее тревоги о будущем, ибо всякие опасения допускают
и хороший и дурной исход, а Батшеба уже не ждала ничего хорошего в жизни.
Рано или поздно, - вероятно, не слишком поздно - ее муж вернется домой. И
тогда дни их аренды Верхней фермы будут сочтены. Вначале агент по аренде
поместий проявлял известное недоверие к Батшебе, преемнице Джеймса Эвердина,
полагая, что женщине, да еще такой молодой и красивой, не по силам управлять
фермой; но завещание дядюшки было составлено столь необычно, перед смертью
он не раз восхвалял ее хозяйственные способности, а она сама так энергично и
разумно распоряжалась многочисленными отарами и стадами, неожиданно
попавшими ей в руки еще до заключения арендного договора, что в ее силы
поверили, и больше не возникало возражений. В последнее время она стала
сомневаться, не отразится ли как-нибудь факт ее замужества на ее юридическом
положении; однако перемена фамилии, по-видимому, прошла незаметно, и ясно
было лишь одно: в случае, если по ее вине или по вине мужа в январе месяце
не будет внесена арендная плата, с ними не очень-то станут церемониться, да
они и не заслуживают снисхождения. А если придется покинуть ферму, им не
миновать нищеты.
необоснованные надежды; энергичная и предусмотрительная, она отличалась от
легкомысленных, избалованных особ, которые никогда не расстаются с
надеждами, как иной человек с часами, - если их накормят и приютят, у них
сразу поднимается настроение. Прекрасно сознавая, что она совершила роковую