рот открой -- ее как галушку хап -- и нету!
дочь широким ремнем. Жену, бросившуюся защитить единственное дитя, тоже
хотел по старорежимному правилу отстегать за то, что не укараулила дочь, но,
поразмыслив, намерением попустился -- жалел он свою жену, истасканную им по
военным клопяным баракам, по дальним гарнизонам, даже в сражение с японцами
на Хасане ее втянул, в качестве санитарки. Едва живые они из того сражения
вышли, сразу и зарегистрировались и вскоре ребенка сотворили. Где? Да там
же, "на водах" в Сочи, может, в том же самом греховодном военном санатории.
лейтенантиком, с ходу поймали пудового тайменя -- и душа помягчела. Когда
похлебали ушки, под ушку-то дернув хорошо, песню боевую запели, обниматься
начали. У матери Натальи любимейшим произведением был рассказ Бунина
"Солнечный удар", который она еще в молодости, до запрещения и изъятия из
обихода Бунина, прочла будущему супругу вслух. Так вот тут тоже солнечный
удар. Сочинский. Против великой литературы не попрешь. Военный санаторий не
закроешь. Сотворили ребенка -- воспитывайте. Растили Ксюшку, однако, дед с
бабой, нежили и баловали ребенка, потому как зятя перевели в еще более
отдаленный район, чуть ли не в дикую Монголию сунули. К этой поре супруги
Зарубины как мужчина и женщина испепелили любовный пыл, более имеете делать
было нечего, связывала их лишь военная нуждишка, боязнь гарнизонного
одиночества, самого волчьего из всех одиночеств.
отослали изучать особенности новейшей баллистики в саму академию, аж в
Москву. Наука оказалась тонкая и длинная. Когда Зарубин вернулся в гарнизон
с дипломом и со званием старшего лейтенанта, то застал в доме своем
заместителя, чином и годами гораздо старше его. Ксюшка зимогорила у бабки и
дедки, а здесь, держась за лавку, по комнате шлепал голозадый пареван с
выразительным петушком наголо, раскладывал лепехи на пол и нежно их ладошкой
размазывал. Влетевшая в дом Наталья, увидев, как Александр Васильевич
обихаживает будущего воина столичной газетой "Красная звезда", отрешенно
молвила:
ладонями лицо, -- для Красной Армии... -- начерпывая в кухне воду из кадки в
таз, громче добавила: -- Не переводя дыхания второй уже лягается в животе,
да так, что с крыльца валюсь, боец тоже...
тазом в руках, мимоходом полюбопытство- вала Наталья.
советским защищена. Вот в кого такая уродилась, спрашивал.
был. Бабку-бурятку из кибитки украл. Турчанки да персиянки далеко... Так он
бурятку свистанул.
кровь.
таков!
Обскажи ему, где был, чему научился. А он тебе поведает, как тут воинский
долг исполнял.
глушь, на пыльные бури, весь начищенный -- куда Зарубину против такой
сокрушающей силы. Да и Наталья вроде бы чем-то уже надломленная, сказала:
дуэли не будет -- она недостойна того, чтобы один из блистательных советских
офицеров ухлопал другого, да и учтено пусть будет уважительное
обстоятельство -- скоро станет она многодетной матерью, родители ж ее в
возрасте, замуж с таким приданым ее не возьмут, да и не хочется ей больше
замуж.
замуж-то, лохматый, зубы у него кривые, лапа с когтями... -- повествовала
Наталья. -- А я вот бесстрашная удалась.
выставила, себе -- бутылку молока -- она все еще кормила ребенка и вроде бы
не должна была забеременеть, "замена" какая-то должна быть. "На меня никакой
биологический процесс не действует! -- махнула Наталья рукой, -- из
кочевников происхожу".
искусства в гарнизонных клубах и приносила оттуда забористые анекдоты.
Например, о том, как в тридцатые годы на общем колхозном собрании
постановлено было: к каждой советской бабе прикрепить по два мужика. Один
отсталый старик возмутился таким постановлением, но старуха, подбоченясь,
заявила: "И че такова? И будете жить, как родные братья..."
остались друзьями -- хочу, -- вы ж у меня разумники-и! -- и горстью нос
утерла.
переселились в мирное небесное место. Ксюшка веревочкой металась за отцом по
военным гарнизонам. Наталья в письмах писала, где, мол, два, там и трое,
вывезет -- воз-то свой не давит. Но Ксюшка уж больно строптива, плечиком
дергает: "Не хочу!"
маме. Как они там, в далекой Сибири, в студеном Забайкалье? Александр
Васильевич часто писал дочери, увещевал ее, на путь наставлял. Она ему в
ответ:
ни полслова, будто ее на свете вовсе нет. Вот ведь оказия! Он, взрослый
человек, давно простил жене все, да и чего прощать-то? "Без радости была
любовь, разлука без печали". А девчушка-соплюха характер показывает.
которому-то уцелеть. На малых детей у моторной Натальи силы и юмора
достанет, а вот на взрослых..."
давно ли были письма из дому? На этот раз оказалось -- давно. Продвинулись к
реке стремительно, тылы поотстали, военные почты с громоздкой,
сверхбдительной военной цензурой -- тоже.
все майор и майор?
переплюнешь! Она, брат, в письмах как напишет про деток да про себя.
Обхохочешься.
тебя грызут. Отчего? Ну... Ну, в общем-то, понятно. Характерец! Не ко
времени ты и не к месту, что ли?
совершенно не тронутом немцем лесном хуторке. Здесь, по окраинам
березановских болот добрые люди в сорок первом году прятали и спасали
раненых советских бойцов и до недавнего времени располагался штаб
партизанской бригады, которая переместилась за реку и готовилась ко
встречным, вспомогательным действиям. И еще Лахонин сказал, должна быть
выброшена в помощь партизанам десантная бригада. Отборная, С начала войны в
тылу сидела да с учебных самолетиков сигала, готовилась к ответственной
операции.
сосредоточены, переправившись через реку, хорошо бы с первого же плацдарма
рвануть на простор, к границе, а там и до логова недалеко.
обманываем, опять хотим врасплох его застать?
удар здесь не будет главным. Великокриницкий плацдарм -- скорее всего
вспомогательная операция.
распутаться. И такие понесем потери, что без запутывания обошлось бы вдвое,
может, и втрое легче.
уменья, да вспомогательные службы отладить.
людей на них тратится, что больше никуда не хватает.
Ведь на каждого вояку по два стукача, на командира до пяти.
вскормленный дивизионный парикмахер.
начальника политотдела. Ты знаешь, Мусенок в тридцать седьмом, будучи корром
"Правды", пересадил весь челябинский обком.