завсегдатаи прозвали: "Лопай и хлопай!", и где служанка, сорокалетняя
разбитная девица, как говорят, произвела впечатление на чувствительного
Смоллуида, для которого, как для подмененных эльфами детей в сказках,
возраст не имеет значения. Ведь этот преждевременно развившийся юноша уже
овладел вековой мудростью сов. Если он когда-нибудь и лежал в люльке, то,
наверное, лежал в ней, облаченный во фрак. Глаза у него, у этого Смоллуида,
старые-престарые; пьет и курит он по-обезьяньи; шея у него сдавлена тугим
воротником; его не проведешь - он знает все обо всем на свете. Словом, суды
Общего права и Справедливости так его воспитали, что он сделался чем-то
вроде древнего, допотопного чертенка, а если теперь и живет на земле, то
лишь потому, как острят в канцеляриях, что отцом его был Джон Доу, а матерью
единственная женщина в семействе Роу *, что же касается первых его пеленок,
то их выкроили из синего мешка для хранения документов.
трактира - подмазанную белилами цветную капусту и битую птицу, корзинки с
зеленым горошком, прохладные спелые огурцы и куски мяса, нарезанные для
вертела, мистер Смоллуид ведет спутников за собой. Здесь его все знают и
уважают. Он кушает только в своем любимом отделении, требует себе все газеты
и ругает тех лысых старцев, которые читают их дольше десяти минут. Ему не
подашь начатого хлебного пудинга и не предложишь куска мяса из вырезки, если
это не самый лучший кусок. А насчет качества подливки он тверд как алмаз.
Гаппи советуется с ним относительно выбора блюд для сегодняшнего банкета и,
устремив на него молящий взор, в то время как служанка перечисляет яства,
спрашивает:
фасоль" и, демонически подмигнув старообразным оком, добавляет:
пинты портера пополам с элем. Вскоре служанка возвращается и приносит нечто
похожее на модель вавилонской башни, а на самом деле - стопку тарелок и
плоских оловянных судков. Мистер Смоллуид, одобрив все, что поставлено перед
ним, подмигивает ей, придав своим древним очам благостно-понимающее
выражение. И вот среди беспрестанно входящих и выходящих посетителей и
снующей взад и вперед прислуги, под стук посуды, под лязг и грохот
подъемника, спускающегося в кухню и поднимающего оттуда лучшие куски мяса из
вырезки, под визгливые требования новых лучших кусков мяса, передаваемые
вниз через переговорную трубу, под визгливые выкрикиванья цены тех лучших
кусков мяса, которые уже съедены, в испарениях горячего кровяного мяса,
разрезанного и неразрезанного, и в такой невыносимой жаре, что грязные ножи
и скатерти, кажется, вот-вот извергнут из себя жир и пролитое пиво,
триумвират юристов приступает к утолению своего аппетита.
его цилиндра так залоснились, как если бы улитки избрали их своим любимым
местом для прогулок. Та же особенность свойственна некоторым частям его
сюртука, особенно швам. Вообще вид у мистера Джоблинга поблекший как у
джентльмена в стесненных обстоятельствах; даже его белокурые бакенбарды
несколько пообтрепались и уныло никнут.
Джоблинг питался отнюдь недосыта. Он так стремительно управляется со своей
порцией паштета из ветчины и телятины, что одолевает ее раньше, чем его
сотрапезники успели съесть половину своих, и мистер Гаппи предлагает ему
заказать еще порцию.
ли мне еще.
Джоблинг, наполовину опустошив вторую тарелку, перестает есть, чтобы с
наслаждением отпить портера с элем из кружки (также наполненной заново),
вытягивает ноги и потирает руки. Заметив, что он сияет довольством, мистер
Гаппи говорит:
новорожденным младенцем.
ли мне ранней капусты.
Смоллуида): "Только без слизняков, Полли!" И капусту приносят.
степенно, но с наслаждением.
удается сделать как раз к тому времени, когда мистер Гаппи и мистер Смоллуид
кончают свою, и, таким образом, он в превосходном стиле достигает финиша,
без труда обогнав двух других джентльменов на один ветчинно-телячий паштет и
одну порцию капусты.
Гаппи.
а? Спасибо, мистер Гаппи, но я, право, не знаю, хочется ли мне пудинга с
костным мозгом.
близится к совершеннолетию. Затем, по приказанию мистера Смоллуида, подают
"три сыра-честера", а потом "три рома с водой". Счастливо добравшись до этой
вершины пиршества, мистер Джоблинг кладет ноги на покрытую ковром скамью (он
один занимает целую сторону отделения) и, прислонившись к стене, говорит:
стесняешься Смоллуида?
насчет вербовки в солдаты?
дорогой Гаппи, а что я думаю до обеда - это совсем другое. Но даже после
обеда я спрашиваю себя: что мне делать? Чем мне жить? Иль фо манжет
{Искаженное французское il faut manger - нужно питаться.}, знаете ли, -
объясняет мистер Джоблинг, причем произносит последнее слово так, как будто
говорит об одной из принадлежностей мужского костюма. - Иль фо манжет. Это
французская поговорка, а мне нужно "манжет" не меньше, чем какому-нибудь
французику. Скорей даже больше.
чем в тот день, когда мы с тобой, Гаппи, махнули в Линкольншир и поехали
осматривать дом в Касл-Уолде...
мне кто-нибудь, что я окажусь в таком отчаянном положении, в какое буквально
попал теперь, я... ну, я бы его отделал, - говорит мистер Джоблинг, глотнув
разбавленного водой рома с видом безнадежной покорности судьбе. - Я бы ему
шею свернул!
мистер Гаппи. - Ты тогда в шарабане только про это и твердил.
действительно был в пиковом положении. Но я надеялся, что авось все
сгладится.
шероховатости "сгладятся"! Не в том, что их обстрогают или отшлифуют, а в
том, что они "сами сгладятся"! Так иному сумасшедшему все вещи кажутся
полированными!
Джоблинг, слегка заплетающимся языком выражая свои мысли, которые тоже,
пожалуй, заплетаются. - Но пришлось разочароваться. Ничего не наладилось. А
когда дошло до того, что кредиторы мои принялись скандалить у нас в конторе,
а люди, с которыми контора имела дела, стали жаловаться на какие-то пустяки
- будто я занимал у них деньги, - ну, тут и пришел конец моей службе. Да и
всякой новой службе тоже, - ведь если мне завтра понадобится рекомендация,
все это в нее запишут, чем доконают меня окончательно. Так что же мне с
собой делать? Я скрылся во мраке неизвестности, жил скромно, на огородах; но
какой толк жить скромно, когда нет денег? С тем же успехом можно было бы
жить шикарно.
всегда были моей слабостью, и мне наплевать, если кто-нибудь об этом знает,
- говорит мистер Джоблинг. - Это - возвышенная слабость, будь я проклят,
сэр, возвышенная. Ну! - продолжает мистер Джоблинг, с вызывающим видом
глотнув еще рома, - что же мне с собой делать, спрошу я вас, как не
завербоваться в солдаты?
разъясняет, что именно, по его мнению, можно сделать. Он говорит серьезным и
внушительным тоном человека, который еще ничем себя не уронил в жизни -
разве что сделался жертвой своих нежных чувств и сердечных горестей.
делает глоток.)