поступать со мной, ты не можешь...
оно стояло посреди комнаты около маленького столика, на котором лежало с
полдюжины малоинтересных книг и журналов: "Садовые семена", "Сэтердэй
ивнинг пост", ежемесячник "Наука для всех" и прочее, - и, опершись локтями
о колени, сжала подбородок ладонями. Она старалась уйти от мучительных,
беспорядочных мыслей, но они не оставляли ее. Почувствовав озноб, она
взяла с кровати одеяло, закуталась, потом раскрыла каталог садовых семян и
тотчас отбросила его.
не допустит. Ведь Клайд столько раз повторял, что с ума сходит по ней,
влюблен в нее до безумия, и они ездили вместе по разным чудесным местам!
кровати и сидела, опершись локтями на колени и подбородком на руки, то
стояла перед зеркалом, то тревожно вглядывалась в темноту за окном - не
начинает ли светать. Настало шесть часов, потом в половине седьмого
забрезжил рассвет и скоро уже надо было одеваться, а она все бродила от
кресла к кровати, от кровати к зеркалу. Она приняла только одно твердое
решение: как-то удержать Клайда. Только бы он не покидал ее. Этого не
должно случиться. Что-то нужно сказать или сделать, чтобы он любил ее
по-прежнему, если даже... если даже придется позволить ему навещать ее
иногда - здесь или где-нибудь еще... Может быть, переехать в другое место,
на квартиру, где она могла бы принимать Клайда, сказав, что он ее брат...
Да, хотя бы так...
несговорчивость и внезапно овладевшее им злобное упрямство, следует
вспомнить Канзас-Сити и то время, когда он попусту ходил на задних лапках
перед Гортензией Бригс, а затем и то обстоятельство, что ему пришлось
отказаться от Риты - и притом понапрасну. Правда, теперь положение было
совсем другое, и он не имел права обвинять Роберту в том, что она ведет
себя с ним нечестно и мучает его, как это было с Гортензией; но ведь это
факт, рассуждал он, что девушки - все девушки вообще - упрямы, и чересчур
заботятся о себе, и всегда ставят себя выше мужчины, и стараются заставить
его всячески им угождать, и ничего не желают дать взамен! Притом Ретерер
всегда говорил ему, что с девушками он ведет себя глупо: он слишком
податлив, слишком быстро выдает себя и показывает, что влюблен. А между
тем, как объяснял Ретерер, у Клайда есть козырь: он недурен Собой. С какой
же стати ему бегать за девушками, которые не слишком в нем нуждаются? Это
соображение и Комплимент Ретерера тогда произвели большое впечатление на
Клайда. Потерпев фиаско в отношениях с Гортензией и Ритой, он был теперь
настроен гораздо решительнее. И, однако, ему вновь грозит такая же
неудача, как и тогда.
ухищрения явно ведут к отношениям незаконным, которые могут впоследствии
оказаться опасными. Неопределенно и хмуро он думал о том, что, добиваясь
связи, на которую Роберта в силу своих предрассудков и воспитания не может
смотреть иначе как на грех, он дает ей известное право рассчитывать на его
внимание в будущем - право, с которым, пожалуй, трудно будет не
считаться... Ведь в конце концов зачинщик тут он, а не она, и поэтому, как
бы там все ни сложилось дальше, она, пожалуй, сможет требовать от него
больше, чем он захочет дать. Разве он собирается на ней жениться? В
глубине его души звучал тайный голос, который даже сейчас подсказывал ему,
что он никогда не захочет жениться на Роберте - да и не сможет, принимая
во внимание его высокие родственные связи в Ликурге. А если так, следует
ли ее добиваться? Ведь тогда он едва ли сможет впоследствии избежать
претензий с ее стороны?
чувства, но в основном они были именно таковы. И, однако, его слишком
неудержимо влекло к Роберте, и вопреки предчувствиям и настроениям,
которые, казалось, подсказывали, как опасно ему упорствовать в своем
требовании, он твердил себе, что расстанется с нею, если она не позволит
ему приходить к ней домой, прекратит с нею всякое знакомство: в нем
побеждало желание ею обладать.
женщины, будь то брак или нет, разыгралась на следующий день на фабрике.
И, однако, ни слова не было сказано ни с той, ни с другой стороны. Хотя
Клайд и воображал, что очень влюблен в Роберту, на самом деле чувство его
было не столь глубоким, - свойственные ему эгоизм, тщеславие и стремление
поставит!" на своем определяли все его поступки и побуждения. И он решил
принять позу оскорбленного, не сохранять добрых отношений с Робертой и не
идти ни на какие уступки, если она сама ему не уступит.
поглощенного вопросами, не имеющими отношения к тому, что случилось
накануне вечером. Однако он вовсе не чувствовал уверенности, что такой
образ действий не кончится для него новой неудачей, и в глубине души был
подавлен и встревожен. Ведь Роберта, бледная и рассеянная, была все же
очаровательна, как всегда, работала с обычной энергией, и вид ее не давал
оснований рассчитывать на близкую или даже отдаленную победу. Зная ее, - а
Клайд воображал, будто знает ее неплохо, - он очень мало надеялся, что она
уступит.
она, в свою очередь, посматривала на него; сначала, когда он не смотрел на
нее; потом она убедилась, что его глаза то прямо, то исподтишка следят за
нею, но словно не узнавая. К горькому разочарованию Роберты, Клайд решил
не только пренебрегать ею, но впервые с тех пор, как они увлеклись друг
другом, стал довольно ясно и как бы не намеренно оказывать внимание другим
девушкам, которые всегда восхищались им, всегда только и ждали (так
воображала Роберта) малейшего знака, чтобы сделать для Клайда все, что он
пожелает.
нему свое широкое лицо со вздернутым носом и мягким подбородком, и Клайд
что-то объясняет ей; вряд ли это непосредственно касается работы, так как
оба беззаботно улыбаются. А немного позже он подошел к Марте Бордалу и
наклонился над нею, едва не касаясь ее полных плеч и обнаженных рук; в
этой пышной француженке было что-то непривычное, чуждое американскому
глазу, но все-таки она могла нравиться. И Клайд пытался с нею шутить.
американку; Роберта замечала, что он и раньше на нее посматривал. Но, как
бы то ни было, она не могла поверить, чтобы он, Клайд, мог
заинтересоваться кем-нибудь из этих девушек. Не может этого быть!
Однако для других у него находится и шутка и веселый взгляд. О, как
горько, как жестоко! И как ненавидела она всех этих девушек, которые
откровенно заигрывали с ним и старались отнять его у нее! Ужасно! Конечно,
он теперь враждебно относится к ней, иначе он не мог бы вести себя так...
после всего, что было между ними... после их любви, поцелуев...
лихорадочно нетерпелив в своих желаниях и болезненно переносил отсрочки и
разочарования: это свойственно людям самого различного склада, когда они
одержимы какими-либо честолюбивыми мечтами. Его ежечасно мучила мысль, что
он должен либо потерять Роберту, либо подчиниться ее желаниям, чтобы ее
вернуть.
теперь было самой малой из ее тревог), сколько сомнение: удовлетворится ли
Клайд тем, что она позволит ему заходить к ней в комнату? Между ними
должны сохраниться строго приличные, дружеские отношения - и только, на
большее она не согласится. Никогда! И все же эта неизвестность... Его
мучительное равнодушие... Невыносимо медленно шли минуты, часы. Наконец,
около трех часов, негодуя, что сама навлекла на себя такую пытку, она ушла
в гардеробную и, подобрав на полу клочок бумаги, написала огрызком
карандаша короткую записку:
поговорите со мной. Я очень жалею о вчерашнем, страшно жалею, правда! Я
хочу встретиться с вами сегодня в 8:30 в конце Элм-стрит, если вы сможете.
Мне нужно кое-что сказать вам. Пожалуйста, приходите. Посмотрите на меня и
скажите, что придете, даже если сердитесь. Вы не пожалеете! Я так люблю
вас, вы это знаете!
свернула бумажку и, возвращаясь в штамповочную, прошла вплотную мимо
конторки Клайда. В это время он как раз сидел, склонившись над какими-то
бумагами. Быстрым движением она бросила записку ему в руки. Клайд взглянул
на нее, и взгляд его темных глаз, до этой минуты суровых и недовольных,
полных тревоги, боли и решимости, вдруг смягчился; увидев записку и
удалявшуюся Роберту, он сразу успокоился, удивление, довольство и радость
охватили его и отразились на его лице. Он развернул записку и прочитал ее.
И мгновенно почувствовал, словно все его тело пронизали теплые,
расслабляющие лучи.
за нею, настороженно и беспокойно огляделась. Клайд смотрел прямо на нее
торжествующим и все же покорным взглядом; улыбка играла на его губах; он
радостно кивнул ей в знак согласия. И Роберта внезапно почувствовала
головокружение, как будто ее судорожно сжатое сердце и натянутые нервы
вдруг ослабли и кровь снова свободно потекла по жилам. И все иссохшие
русла и потрескавшиеся и обожженные горем берега ее души, иссякшие ручьи и
озера мгновенно были залиты щедрой, бьющей ключом силой жизни и любви.