своему. - Подожди... не выдавай, родной мой, солнышко мое ясное... Иль я
тебя в чем прогневила? Иль я тебе не мила более? Иль моя девичья краса тебе
прискучила? Не суши меня безвременно, не снимай с меня головы...
крепком слове положил, да и господу обещал. Настя, выкупи грехи отца твоего,
не поперечь моему слову.
он ходить под рукой великокняжей, - сказал отец, желая понемногу приготовить
ее к жениху-басурману.
татарина... Коли ты в могилку, и я брошусь за тобой... наложу на себя
руки...
мое, дочь моя милая, я помолвил тебя еще хуже, чем за татарина, помолвил за
басурмана-немца, за Онтона-лекаря.
своей.
суженый ее! Не ошибся ли слух? В беспамятстве не проговорила ли сама это
имя?.. Она силится скрыть восторг свой и не сможет: он проникает в
судорожном трепете, в движениях, даже в слезах ее.
ноги.
тревожных ласках дочери чувство, которого он никогда и подозревать не мог.
Боярин благодарил господа, что это чувство покрывается венцом и вместе
искупает душу басурмана от плена адова. Так переменились обстоятельства в
палатах Образца.
выздоровел ли он и готов ли на суд божий (были уж такие посылки не однажды и
до этого). Мамон отвечал: "Готов и жду". С ответом послали нарочного гонца в
Тверь.
ГЛАВА ПЯТАЯ
ею. Едва верил счастию своему. Исполняя волю Образца и еще более
собственного сердца, решился он переехать завтра ж к Аристотелю, а от него
на другой двор, какой ему назначат. Ныне ж мог еще ночевать под одною
кровлею с Анастасией. Смеркалось уж, когда он, простясь с своим благодетелем
и сватом, вышел из двора его. Было идти далеко. Лошади не прислал Курицын,
как обещал. Он спешил.
довольно большой перелесок. Становилось все темней и темней. Месяц привстал
только с земли и светил лениво, то глядя сонным лицом в глаза путнику, то
перебирая листьями дерев, как блестящею гранью алмазов, то склоняясь за
дерево, опозоренное грозой. Наконец и он, утомленный своим путем, готов был
упасть на грудь земли. Один Кремль, вспрыснутый последним его сиянием,
вырезывал на небе кровли своих домов и кресты своих церквей; все же кругом
распростерлось во мраке у ног его, как рабы у ног своего падишаха.
испещренное то облаками, то струями облаков, стояло над ним мраморным
куполом. Курево тумана побежало по роще, и деревья, казалось, встрепенулись,
приняли странные образы и зашевелились. Березы закивали кудрявыми головами
или пустили по ветру длинные косы; черные сосны вытянули свои крючковатые
руки, то с угрозой вверх, то преграждая дорогу; зашептала осина, и кругом
путника стали ходить те причудливые видения, которые воображение
представляет нам в подобных случаях. Как будто ведьмы в шабаш свой,
слетелись сюда рои летучих мышей и подняли воздушные пляски почти перед
самым носом путника. Под стать им ночной рифмач и деревенский леший, сыч,
рассыпался своим адским хохотом. Было отчего трухнуть и не робкому. Но Антон
спешил под свою кровлю, в первый еще раз так прекрасную, под кровлю, где он
будет с своею невестой. Ему было тепло, ему было не страшно. На случай
встречи недобрых людей стилет у боку и кистень, оправленный в острое железо,
который дал ему Афоня - все это в руках мощного и отважного молодца могло
служить надежным щитом.
самого Чертолина выехал со стороны на его дорогу и все следил его в
нескольких саженях.
делал и неотвязчивый путник. Окликал, не было ответа. Он вспомнил слова
Курицына и, сам-третей с двумя оружиями, ловчился на защиту свою в случае
нападения. Наконец ему наскучили опасения без всяких следствий. "Верно,
путник боится меня, а я его трушу", - подумал Антон и пошел себе без
оглядки, прислушиваясь к топоту лошади, его провожавшему, как
прислушиваетесь к жужжанию мухи, которая около вас беспрестанно вертится, не
кусая вас. Сладкие минуты, ожидающие его в будущем с Анастасией, зароились в
его сердце и воображении. Что не было она или к ней не относилось, не
занимало его. Он весь погружен был в мечты свои, когда из дымного клуба
тумана кто-то осторожно окликнул его по имени.
схватив Антона с необыкновенною силой за рукав, увлек в кусты и повалил.
Хищная птица не быстрее с налета хватает свою жертву. - Ради бога, -
прибавил он шепотом, - не шевелись и молчи.
поверить чудному незнакомцу. Этот пароль напомнил ему случай в Праге, когда
он избавил жида Захария от ожесточенных животных, которые готовы были его
истерзать; знакомый выговор изобличил возничего, который привез Антона на
Русь. Ничего не понимая и покоряясь его убедительной воле, он не шевелился и
молчал.
человека. Тут Антону крепко пожали руку. Немного погодя послышался свист;
отвечали свистом в овраге.
звали его на Руси. - В нескольких саженях ждет тебя разбойничья засада.
Голова твоя куплена Поппелем.
чащу перелеска, в разрез его, далее и далее, и потонули в нем. Только
вожатый нередко останавливался, чтобы дать перемежку шороху, который
производили они руками и ногами, пробираясь между кустов и дерев. Он желал,
чтоб этот шорох приняли за шум ветерка, бегающего по перелеску.
звезду, едва мерцавшую на востоке, - моли бога, чтобы она не скрывалась.
выбрались из перелеска. Перед ними болото. Оно показалось им ямою, в которой
жгут уголья, так дымилось оно от тумана. В это самое время ветерок донес до
них крики: "Сгинул... пропал... рассыпься! лови окаянного!" И топот лошадей
разлился по разным сторонам, по дороге в Чертолино, по опушке перелеска.
Сердце у жида хотело выскочить из груди; оробел и Антон. Жаль было ему
расстаться с жизнью в лучшее время ее: ужасно умереть под дубиною или ножом
разбойника!
Разойдемся, ты влево, я вправо... поищем ее... найдешь - кашляни; я сделаю
то же... Гать, или мы пропали!
условленный знак. Жид к нему. То место, где под темной полосой туман
образовал сизый свод, указало гать. Вот уж беглецы на ней. К этой же
стороне, по опушке перелеска, неслись всадники... жарче и жарче топот коней
их... Слышен пар утомленных животных...
схватив Антона за руку. - Сейчас мост через ручей... а там...
присутствие духа и физически ослабел. Он в самом деле готов был упасть. Его
стало, чтобы начать подвиг, но робкой его природе недоставало силы кончить
его. Напротив, разумная отвага молодого человека только что и развилась во
всей силе в минуты величайшей опасности. Он схватил Захария, потащил его,
перенес через мостик и положил почти бездыханного на сухом берегу. Потом
воротился к мостику - одно бревешко долой, в ручей, протекающий через
болото, другое, третье, - и переправа уничтожена. Туман скрыл беглецов. Они
были спасены: в виду их посад выставлял из паров земных углы своих кровель.
Они слышали, как заговорила гать под ногами лошадей и вдруг замолкла.
Раздались крик и стоны: просили о помощи, слышались увещания и проклятия.
Вероятно, лошадь попала в прорыв мостика и увлекла своего седока.