волнения, - будь вы мне родня или вообще кто-нибудь, кого я любил и кому
верил, я бы не удивился. Но как я мог ждать такого вероломства, такого
коварства от постороннего человека?
обдумывала вопрос, на который ей нечего было ответить. Хоть бы этот разговор
поскорей кончился... но, разумеется, конца не будет, пока ее обвинитель, а
ему сейчас и вправду больно и тяжко, не забудет о ее, миссис Тредуэл,
существовании.
сказал Фрейтаг и почти успокоился, внушив себе, что у них с Левенталем и
впрямь установились только что им выдуманные вполне приличные отношения. -
Попробуй мы с ним вступать в разговоры, мы бы, думаю, надоели друг другу до
смерти, так что, скорей всего, и пробовать не станем. Он явно из низов, но я
предпочитаю его этому капитану и всей тупоумной компании за капитанским
столом... он по крайней мере человек порядочный и... - Фрейтаг на мгновенье
замялся, - ...и вполне воспитанный...
сидела и внимательно его слушала. Он тоже сел, наклонился к ней и готов был
опять заговорить, но тут она сказала:
и совсем он мне не нравится, и ни при чем тут, что он еврей; будь он
двадцать раз христианин, все равно бы он мне не нравился, потому что люди
такого сорта не по мне. Можете вы это понять? - спросил он с любопытством,
будто пытаясь объясниться на чужом языке. - Уж поверьте, он не из тех
евреев, какие мне нравятся, - или, может, это слишком сильно сказано?
что достаточно наслушалась резкостей, искупая свою вину перед ним. Пора
вернуться к главному.
Но почему, собственно, вы мне доверились? Я не добивалась вашей
откровенности. Мне и в голову не пришло, что вы доверили мне секрет. Если бы
вы меня предупредили... но вы обвиняете меня в таких низких побуждениях...
знающее стыда и меры волнение в его лице, и горе, и растерянность, и гнев.
Казалось, он еле сдерживается, он так нахмурился, что меж бровей прорезались
новые морщинки. Надулся прямо как Арне Хансен. Наклонил к ней отчужденное
лицо, словно так ему легче ее расслышать, но светло-серые тоскливые глаза
наконец-то отвел.
продолжала миссис Тредуэл. - Я вам не друг, как я могла быть вашим другом?
Будь мы друзьями, я все про вас знала бы и не было бы случая с кем-то
обсуждать вашу жизнь. Чего вы, собственно, от меня ждали? И не враг я вам.
Просто я совсем про вас не думала.
я слишком мало вас знала, потому и не хранила ваши секреты... между прочим,
хоть убейте, не понимаю, почему вы и теперь считаете, что это секрет.
сказал Фрейтаг. - Когда мы вдвоем с женой, все по-другому: у нас никогда нет
уверенности... может быть, вы не знаете, как сейчас в Германии? Положение у
нас сейчас очень шаткое, и становится все хуже...
мной?
а о последствиях не подумал.
кое в чем признаюсь. В тот вечер я выпила целую бутылку вина. Скука одолела,
оцепенение какое-то, все стало безразлично...
Фрейтаг. - Вы хуже злейшего врага. Скука одолела! Да какое у вас право
скучать? Все стало безразлично! Да какое вы имеете право жить среди людей и
нисколько о них не думать? Вы сделали подлость, предали человека, который
вам доверился, от которого вы ничего худого не видели, - и вам наплевать...
вы даже не понимаете, что натворили!
из-за какой-то чепухи.
напомнила она. - И вы чересчур много себе позволяете, и вы глубоко неправы.
На самом деле мне совсем не наплевать, я от всего сердца сожалею о том, что
с вами произошло, - сказала она и сама удивилась этим словам.
- Не забывайте, это все вы наделали, вы во всем виноваты...
возможно, вы правы, осуждайте меня сколько угодно. Но сейчас вы облегчили
мне задачу, так вот, откровенность за откровенность: да, вы и тут правы -
мне надоела вся эта история, не желаю больше про нее слышать, не желаю
расстраиваться по такому поводу, хватит с меня ваших разговоров.
что-то скажет? Пускай последнее слово останется за ним, он имеет на это
право. Внутри у нее все дрожало от негодования; противно было смотреть на
его лицо, окаменевшее в себялюбивом, вызывающем сознании собственной
праведности.
понимаете, что происходит. Дело не в одном этом случае, нет, всю жизнь так,
во всем мире так, и никакой надежды, что когда-нибудь это кончится... Любишь
женщину больше всего на свете, и у тебя на глазах ее втаптывают в грязь
ничтожества, которые подметки ее не стоят! Видели бы вы ее, так поняли бы,
про что я говорю. Миссис Тредуэл, она такая хрупкая, чуткая малютка, вся
золотистая, по утрам она особенно хороша и весела, и она такая чистая душа,
она все преображает вокруг как по волшебству. Когда она заговорит, точно
птичка поет в ветвях!
лице его дыхание, и говорил с огромной силой, черты его страдальчески
исказились, на глазах блестели слезы. Миссис Тредуэл, захваченная врасплох
так внезапно, против воли, сдалась, на минуту прониклась его чувствами,
ощутила его неподдельное, жгучее страдание, поняла, как она виновата, и
приняла в наказание долю не только этой муки, но и всей неохватной,
безымянной, бесконечной человеческой скорби, какая обратилась бы к ней с
укором и обвинением. Она отступила на шаг, бессильно уронила руки вдоль
тела. Да, конечно, она виновата.
Послушайте минутку. - Она тяжело перевела дух. - Я хочу, чтобы вы меня
простили, слышите? Постарайтесь меня простить!
неприятно поражен. Перед тем он даже наслаждался их столкновением, хорошо
было дать выход бешенству, излить на эту женщину все, что накипело в душе,
он хотел оскорбить ее, исхлестать словами, утолить жажду мести, не слушая
никаких возражений. И вдруг, против воли, ощутил жаркий порыв великодушия.
тоже виноват. Если мы будем продолжать в том же духе, нам придется прощать
друг другу...
Тредуэл, - Мы говорим так, будто все это и вправду существует, и, наверно,
так и есть, а мне все кажется, что это страшный, отвратительный сон, я
просто поверить не могу...
ее утешить. - Да вы, кажется, сейчас заплачете?
Тредуэл. - Я никогда не плачу.
рыданиями. Фрейтаг, как человек женатый, привычный к неожиданным женским
порывам, быстро оглянулся - не появились ли в маленькой гостиной непрошеные
свидетели, стал спиной к двери, чтобы загородить плачущую, если кто-нибудь
войдет, и подал ей большой полотняный носовой платок.
глаза и сморкалась. - Вот так-то лучше. И знаете что? Не пойти ли нам с вами
и не выпить ли по стаканчику хорошего коктейля?
жизни накрасилась и напудрилась прилюдно. При одном ли свидетеле или при
целой толпе - это одинаково предосудительно. А ей уже все равно. Она
изнемогла, обессилела и в то же время успокоилась; отвратительны такие вот
мелодрамы, всякие сцены - пошлость, безвкусица, а Фрейтагу доверять нельзя,
он явно по природе своей склонен разыгрывать сцены... однако же (как бы оно
ни получилось, и даже сейчас ясно, что это ненадолго) на душе вдруг стало
необыкновенно легко... Почти беспечно, словно бы махнув на все рукой, она
сказала:
взаимного благожелательства.
преследует одна мысль: забавно было бы стащить эту крысу капитана с мостика
и швырнуть за борт. Но теперь, благодаря вам, я сумею устоять перед
искушением.
нашим капитаном.
в Германию и вывезти оттуда жену и ее мать, только об этом и надо думать, и
Лукин Евгений
Суворов Виктор
Панов Вадим
Круз Андрей
Афанасьев Роман
Русанов Владислав