вводить его в курс дела. Все шло прекрасно до тех пор, пока он не
заговорил о тебе. И вот тут-то, принцесса, все резко изменилось...
и ответил - не сразу, нехотя:
крайней мере, он дал мне это понять. И я понял, что ты опасным образом
разбередила прежние чувства и что Альваро был бы совсем не против, если бы
все вернулось на круги своя. - Он нахмурился, помолчал. - Должен признать,
Хулия, все это взбесило меня до такой степени, ты не можешь себе
представить. Альваро испортил два года твоей жизни, а мне приходилось
сидеть и слушать, как он нагло строит планы снова ворваться в нее... Я
прямо сказал ему, чтобы он оставил тебя в покое. Он посмотрел на меня, как
на старого нахального педераста, сующего свой нос туда, куда не следует.
Мы начали ругаться. Не буду вдаваться в подробности - скажу только, что
все это было крайне неприятно. Он обвинил меня в том, что я лезу не в свое
дело.
тебя этот мерзавец... - Он издевательски усмехнулся в пустоту, как будто
призрак Альваро, уже бессильный и безобидный, находился тут же, смотря на
них. - И тогда, пока мы ругались, я почувствовал, как во мне просыпается
моя прежняя ненависть, она так и ударила мне в голову, как стакан твоей
подогретой водки. То была, моя девочка, такая ненависть, какой, насколько
я помню, я никогда ни к кому не испытывал: хорошая, крепкая,
восхитительная латинская ненависть. Так что я встал и, думаю, немного
изменил хорошему тону, поскольку адресовал ему изысканнейшую порцию
отборных оскорблений, которые обычно приберегаю для особых случаев...
Сначала моя вспышка удивила его. Потом он зажег трубку и рассмеялся мне в
лицо. Он сказал, что ваши отношения рухнули по моей вине. Что это я
виноват в том, что ты так и не повзрослела. Что мое присутствие в твоей
жизни - он назвал его нездоровым и навязчивым - всегда мешало тебе жить
своим умом. "А хуже всего то, - добавил он с оскорбительной улыбкой, - что
в глубине души Хулия всегда была влюблена в тебя - именно в тебя,
символизирующего для нее отца, которого она почти не знала... И так всю
жизнь, по сей день". Сказав это, Альваро сунул руку в карман брюк, пососал
свою трубку и взглянул на меня, сощурив глаза, сквозь клубы дыма. "Ваши
отношения, - заключил он, - это просто не доведенное до конца
кровосмесительство... К счастью, ты гомосексуалист".
осталась как бы незаконченной, и погрузился в молчание, которое девушка,
пристыженная, смущенная, не осмеливалась прервать. Когда она наконец
собралась с духом, чтобы снова посмотреть на него, антиквар пожал плечами,
точно ответственность за то, что ему еще оставалось рассказать, лежала уже
не на нем, а на другом.
Он продолжал сидеть передо мной, спокойно покуривая, но, в сущности, был
уже мертв. Не из-за того, что он сказал - в конце концов, это было его
личное мнение, заслуживающее уважения не менее, чем любое другое, - а
потому, что его суждение открыло мне меня самого, словно он отдернул
занавес, на протяжении долгих лет отделявший меня от действительности.
Может быть, это суждение просто подтвердило те мысли, которые я всегда
старался загнать подальше, в самый темный уголок мозга, не желая озарить
их светом разума и логики...
взглянул сперва на Хулию, затем на Муньоса. Потом улыбнулся как-то странно
- робко и в то же время двусмысленно - и, снова поднеся к губам стакан,
отпил небольшой глоток.
глоток, стерло с его губ эту непонятную улыбку.
выстроился законченный план. Каждая деталь, бывшая до этого момента сама
по себе, отдельно от других, точно и четко встала на свое место. Альваро,
ты, я, картина... И этот план охватывал также самую темную часть моего
существа, дальние отзвуки, забытые ощущения, уснувшие до поры до времени
страсти... Все сложилось в считанные секунды, как гигантская шахматная
доска, на которой каждый человек, каждая мысль, каждая ситуация имели
соответствующий ей символ - фигуру, свое место в пространстве и времени...
То была Партия с большой буквы, великая игра всей моей жизни. И твоей
тоже. Потому там было все, принцесса: шахматы, приключение, любовь, жизнь
и смерть. А в конце всего гордо стояла ты - свободная от всего и от всех,
прекрасная и совершенная, отраженная в чистейшем из зеркал - зеркале
зрелости. Ты должна была сыграть в шахматы, Хулия, это было неизбежно. Ты
должна была убить нас всех, чтобы наконец стать свободной...
ударил его в затылок обсидиановой пепельницей, которая стояла у него на
столе, я уже не ненавидел его. Это была просто неприятная формальность.
Неприятная, но необходимая.
он оценивал, насколько способны стать причиной смерти эти длинные белые
пальцы с тщательно ухоженными ногтями, с таким небрежным изяществом
державшие сейчас стакан с джином.
окончив этот осмотр. - Просто рухнул - без единого стона, все еще с
трубкой в зубах... Потом, когда он уже лежал на полу... В общем, я
удостоверился в том, что он действительно мертв. С помощью еще одного
удара, лучше рассчитанного, чем первый. В конце концов, если уж делаешь
что-то, так делай как следует, а иначе не стоит и браться... Остальное
тебе уже известно: душ и все прочее - это просто были штрихи
художественной ретуши. Brouillez les pistes [запутывайте следы (фр.)],
говаривал Арсен Люпен... Хотя Менчу - мир праху ее - наверняка приписала
бы эти слова Коко Шанель. Бедняга... - Сесар отпил маленький глоток в
память Менчу и снова застыл, глядя в пустоту. - Потом я стер свои
отпечатки пальцев носовым платком и на всякий случай прихватил с собой
пепельницу: ее я выбросил в мусорный бак - совсем в другом месте, далеко
оттуда... Нехорошо говорить такое, принцесса, но для первого раза, для
такого новичка в области преступлений, каким был я, моя голова сработала
тогда просто великолепно. Прежде чем уйти, я забрал информацию о картине,
которую Альваро собирался переслать тебе, и на его машинке напечатал твой
адрес на конверте.
стоило опять возвращаться за карточками, поэтому я зашел в магазин
канцелярских товаров и купил другие, такие же. Но это было несколько дней
спустя. Прежде мне нужно было спланировать партию, чтобы сделать каждый
ход совершенным. Однако, поскольку ты назначила мне встречу у себя вечером
следующего дня, я решил убедиться, что ты получила все документы по
картине. Было необходимо, чтобы ты знала все, что касается ее.
пробовал себя в качестве трансвестита, да меня это и не привлекает... Пару
раз, еще в юности, мне случалось переодеваться женщиной - так просто, для
забавы, как будто собираясь на карнавал или маскарад. Всегда без
свидетелей - только я и зеркало... - Сесар усмехнулся при этом
воспоминании: удовлетворенно, лукаво и снисходительно. - И вот, когда
понадобилось переслать тебе конверт, мне показалось забавным повторить
этот опыт. Это было нечто вроде старого каприза, понимаешь? Нечто вроде
вызова, если тебе угодно рассматривать его с более... более героической
точки зрения. Посмотреть, способен ли я обмануть людей, в порядке игры
говоря им - определенным образом - правду или часть ее... Так что я
отправился за покупками. Достойного вида кабальеро, покупающий женский
плащ, сумочку, туфли на низком каблуке, белокурый парик, чулки и платье,
не вызывает подозрений, если делает это с самым естественным видом, да еще
в большом магазине, где всегда много народу. Любой скажет: это для жены. А
все остальное сделали хорошее бритье и макияж - грим у меня в доме
водился, и теперь мне ничуть не стыдно в этом признаться. Ничего слишком -
ты же знаешь меня. Только самую малость. В почтовом бюро никто ничего не
заподозрил. Признаюсь, это был довольно забавный опыт... и поучительный.
нахмурился.
легкомысленным тоном, - это была та часть дела, которую мы можем считать
игровой... - Он взглянул на Хулию пристально, сосредоточенно, как будто
подбирал слова, находясь перед невидимой, более многочисленной и солидной
аудиторией, на которую считал нужным произвести хорошее впечатление. - А
дальше начались настоящие трудности. Я должен был сориентировать тебя
надлежащим образом как в первой части игры - разгадке тайны, так и во
второй, гораздо более опасной и сложной... Проблема заключалась в том,
что, так сказать, официально я не умел играть в шахматы; мы с тобой вместе
должны были заниматься исследованием картины, но у меня оказались связаны
руки, я не мог помочь тебе. Это было ужасно. Кроме того, я не мог играть
против самого себя: мне нужен был противник. Шахматист высокого класса.
Так что не оставалось ничего другого, кроме как найти Вергилия, способного