Чтение 69–й страницы книги ~Зона зла~

встретил в пустыне и даровал ему жизнь.

- Кто вы, сэр?

- Мое имя вам ничего не даст, майор. Допустим, скажу - полковник
Иванов. Или заявлю, что друг полковника Эшли. Вы о таком слыхали?

Эшли был известным в военных кругах офицером-наемником, и Кэмпбел о нем
хорошо знал.

- Откуда вам, русскому, как я понял, известен полковник Эшли?

- Мы вместе воевали. Не один против другого, а рядом, плечом к плечу.

- Хотите, чтобы я поверил в это?

Крюков усмехнулся.

- Что изменится от того, поверите вы мне или нет? Сейчас решается не
моя участь.

- И все же, полковник?

- В Намибии. На стороне армии ЮАР.

Вам это о чем-нибудь говорит?

- Да, полковник Эшли там был. Как наемник.

- Я тоже. И почти год мы бродили рядом...

* * *

Мишин лежал на спине, и тело его казалось необычайно худым и длинным.
Лукин направил луч фонарика ему в лицо.

- Сережа, я сейчас перевяжу тебя.

Лукин заторопился, доставая из кармана разгрузочного жилета
индивидуальный пакет.

- Не надо, Леша. - Голос Мишина еле слышался. - Ты, Леша... ты...
руку... дай...

Лукин взял холодеющую ладонь. Ощутил, как дрогнули слабеющие пальцы
Мишина.

Видимо, он старался их сжать.

- Леха... с тобой... не прощаюсь... мы еще встретимся... железно....

- Конечно, Сережа, не сомневаюсь.

Обескровленные до синевы, губы Мишина дрогнули. Он пытался улыбнуться.

- Конечно... не сомневайся. Встретимся...

в аду... А теперь отойди. Я хочу поговорить... с Верой...

Лукин выпустил руку приятеля, но она не упала. Ее взяла Верочка.
Наклонилась к Мишину. Тот приоткрыл глаза, но взгляд его был настолько
отрешенным, что казалось - он смотрит куда-то внутрь себя.

- Я здесь, Сережа.

- Вера, ты прости... Я грешен. Баб не любил. Считал, что они во всем
виноваты... Все зло от них... А оно от нас... От мужиков... сволочи мы...

Он запнулся, не зная, как еще объяснить свой грех. Пробормотал нечто
невнятное.

- Ты говори, Сережа, будет легче.

- Легче не будет. Меня, Вера, убили...

- Зачем ты так? - Она сжала его вялые пальцы. - Все обойдется.

- Не надо, я не боюсь. Сам убивал. Меня убили. Добро дошао... до
пекао...

Верочка не сразу поняла, в чем дело, и подумала - он бредит. Потом
вдруг вспомнила фанерку с кроваво-красной надписью, поздравлявшей с
пришествием в ад - в зону зла.

Спазм жалости сжал горло. Она не плакала, когда хоронила мужа и сына.
Она просто умерла вместе с ними - вся, без остатка. Сейчас вместе с
Сергеем умирала еще какая-то часть ее души, отогревшаяся и оттаявшая в
общении с Лукиным.

- Вера, - голос Мишина был просящим. - Сволочь я. Сам знаю... но ты за
меня пошла бы? Скажи...

Она сжала его руку сильнее.

- Конечно, Сережа.

- Спасибо, Вера... Ты теперь иди заЛукина...

Она хотела что-то сказать, но он закрыл глаза. Рука его слабо дернулась
и застыла...

Крюков стоял над телом Мишина, опустив ствол автомата к земле. Он
молчал, строго поджав губы. Он не знал, что переживают остальные члены
группы, собравшиеся рядом с убитым товарищем, но никогда и никому не
признался бы, что не испытывал при этом никаких особых чувств.

Крюков был безразличен к случившемуся, принимал его как неизбежное зло,
которое в одинаковой мере могло коснуться любого из них, в том числе и его
самого. Конечно, Крюков сожалел, что произошло несчастье. Оно не только
снижало боевую силу и без того небольшого подразделения, ко всему
создавало неудобства, связанные с необходимостью хоронить товарища. Иных
чувств полковник себе позволить не мог и не позволял. Он знал, что слова
"Добро пожаловать в пекло", которые они совершенно случайно обнаружили в
начале пути, очень точно отражали истину, правящую на любом полигоне
смерти, именуемом полем боя.

Сказать, что Крюков был жесток к своим людям, - неверно.

У военных особый склад ума и характера.

Для них жизнь и смерть - явления довольно абстрактные, описываемые не в
эмоциональных образах, а цифрами. Планируя боевую операцию, командиры
заранее предполагают, сколько человек должны поразить бомбы, сколько -
снаряды, и выбирают условия, чтобы жертв было как можно больше. Они не
жестокив таком поиске. Они -рациональны. Ведь в то же самое время они
подсчитывают, сколько потребуется укрытий для своих, чьи жизни необходимо
сохранить и сколько надо подготовить врачей и коек в госпиталях для тех,
что окажутся ранеными.

Что поделаешь, люди, чьей профессией стала война, живут не чувствами, а
рассудком, холодным, безжалостным. Командир не может позволить себе
привязываться к подчиненным, поскольку такая привязанность делает его
слабым. А проявлять слабость Крюков не имел права: операция еще не
окончена, под его рукой остались люди, которых необходимо вывести в
безопасную зону, которым он не должен позволить расслабиться.

- Все! Собрались! Уходим!

Подталкивая Галеба стволом автомата в спину, Лукин подвел его к Крюкову:

- Вот еще один. Что с ним делать?

Крюков взглянул на Кэмпбела.

- Кто этот человек?

- Коллега. - Кэмпбел тяжело вздохнул. - Салах эт Дин.

- Говорит по-английски?

- Да, говорит.

Это ответил сам Салах эт Дин. Крюков посмотрел на него.

- Тем лучше. Нам будет проще договориться.

- Я не намерен ни с кем договариваться. - Салах эт Дин демонстрировал
строптивость и дерзость.

- Поначалу выслушайте. - Крюков говорил спокойно. - Нам от вас ничего
не нужно.

Просто вам самим предстоит выбрать жизнь или смерть. Мы сейчас уходим.
Единственное условие - вы дадите слово не стрелять нам вослед.

- Мистер Салах, я уже дал им такое согласие. - Кэмпбел говорил с
усталой обреченностью. - Мы проиграли, это надо признать.

- Согласен. - Салах эт Дин мрачно кивнул Крюкову. - Ваша взяла.

Крюков повернулся к Кэмпбелу. Приложил два пальца к шлему.

- Мои лучшие пожелания вашей невесте.

- Спасибо.

Верочка мельком взглянула на англичанина, но не узнала в нем щеголя,
который все время сопровождал генерала Хейга, и они часто встречались в
Брюсселе.

Кэмпбел, в свою очередь, не узнал в моложавом мужчине женщину, на
которую не раз обращал внимание...

Демин тем временем прихватил канистру и облил стены домика комсостава
бензином.

Поджег бумажку, швырнул к окну. Пламя занялось сразу, с подвыванием и
хрустом стало пожирать барак.

Кэмпбел стоял, прикрыв глаза ладонью, как козырьком, и смотрел на
огонь. Трудно сказать, что он думал в ту минуту, но проигрыш явно не
подарил ему радости.

- Удачи, майор. - Крюков сел в машину. - Встретите Эшли, передайте
привет от Питера Райта. Не забудете?

- Такое не забывают... полковник Иванов.

Крюков повернулся к Верочке.

- Тронулись!

Вспыхнули фары дальнего света. Их лучи заметались по дороге, бросаясь
то влево, то вправо, высвечивая ее крутые изгибы. Когда джип подъезжал к
воротам базы, Крюков тронул Лукина за плечо.

- Давай отходную, Алексей!

Оранжевый клуб огня вспух над ангаром.

Дымный гриб, кучерявясь и разрастаясь в размерах, поднялся к небу.

Они уже спускались в долину Тузлава, а над плато все еще бушевало пламя
пожара.

Оно бешено металось по сторонам, бросая отсветы на низкие брюхатые
тучи. Пласты смолистой сажи взлетали над огромным кострищем и кружились
над ним, будто стая голодного воронья.

При выезде в долину Кривудава, преграждая машине путь, стояли два
солдата в касках и бронежилетах - один справа от проезжей части, другой -
слева от нее.

Дорога шла на подъем, и позиционное преимущество охраны было
неоспоримым. Однако ничто не действует на солдат так разлагающе, как
чувство пребывания в глубоком тылу.

Открой охранники огонь, хотя бы предупредительный, прорваться через