чародей, что наделал ты! Кто же в этот свободный век будет
впредь тебе верить, если ты веришь в подобных
богов-ослов?
делать такую глупость!"
была глупость, -- она достаточно дорого обошлась мне".
подумай же и приложи палец к своему носу! Разве здесь нет
ничего противного твоей совести? Не слишком ли чист дух твой
для этих молений и для фимиама этих святош?"
к носу, -- есть нечто в этом зрелище, что даже приятно моей
совести.
что Бог в этом образе кажется мне еще наиболее достойным веры.
благочестивых: у кого так много времени, тот не спешит. Так
долго и так глупо, как только возможно; с этим можно,
однако, идти очень далеко.
глупостью и безумством. Подумай о себе самом, о Заратустра!
сделаться ослом.
путям? Как доказывает очевидность, о Заратустра, -- твоя
очевидность!"
самому безобразному человеку, все еще лежавшему на земле и
протягивавшему руку к ослу (ибо он поил его вином). -- Скажи,
ты, неизреченный, что ты сделал!
возвышенного облекает безобразие твое, -- что делал ты?
чему? Разве он не был с полным основанием убит?
ниспровергал ты? В чем убеждал ты себя? Говори,
ты, неизреченный!"
-- плут!
-- кто из нас двоих знает это лучше? Я спрашиваю тебя.
этому, о Заратустра: кто хочет окончательно убить, тот
смеется.
Заратустра, ты, скрывающийся, ты, разрушитель без гнева, ты,
опасный святой, ты -- плут!"
плутовскими ответами, бросился ко входу в пещеру свою и,
обращаясь ко всем своим гостям, крикнул громким голосом:
скрываетесь вы предо мной!
что вы наконец опять стали, как дети, благочестивы, --
именно молились, складывали крестом руки и говорили "Боже
милостивый!"
собственную пещеру, где сегодня было столько ребячества.
Остудите на воздухе ваш горячий детский задор и биение ваших
сердец!
это Небесное Царство". (И Заратустра показал рукою
наверх.)
стали мы -- и потому хотим мы царства земного".
-- говорил он, -- вы, странные, вы, высшие люди, как нравитесь
вы мне теперь, --
расцвели: мне кажется, что таким цветам, как вы, нужны новые
праздники,
богослужение и праздник осла, какой-нибудь старый веселый
дурень -- Заратустра, вихрь, который дыханием своим надувает
вам души.
люди! Это изобрели вы у меня, это принимаю я, как
доброе знамение, -- нечто подобное изобретают только
выздоравливающие!
делайте это из любви к себе, делайте также из любви ко мне: и в
мое воспоминанье!"
в прохладную задумчивую ночь; Заратустра же вел за руку самого
безобразного человека, чтобы показать ему свой ночной мир,
большую круглую луну и серебряные водопады у пещеры своей. И
вот наконец они стояли безмолвно все вместе; это были старые
люди, но сердца их утешились, исполнились решимости, и дивились
они про себя, что им так хорошо было на земле; а тайна ночи все
глубже проникала в сердца их. И снова думал Заратустра про
себя: "О, как нравятся мне теперь эти высшие люди!", но он не
сказал этого, ибо чтил счастье их и молчание их. --
долгий изумительный день: самый безобразный человек во второй,
и последний, раз принялся пыхтеть и клокотать, но когда он
добрался до слов, то из уст его вдруг отчетливо и чисто вылетел
вопрос -- хороший, глубокий, ясно поставленный вопрос, от
которого у всех слышавших его шевельнулось сердце в груди.
спросил самый безобразный человек. -- Ради этого дня --
я впервые доволен, что жил всю свою жизнь.
недостаточно. Стоит жить на земле: один день,
один праздник, проведенный с Заратустрой, научил меня
любить землю.
ж! Еще раз!"
смерти, подобно мне: так это была -- жизнь? Ну что ж,
ради Заратустры -- еще раз!" --
к полуночи. И как вы думаете, что случилось тогда? Как только
высшие люди услыхали его вопрос, они вдруг сознали превращение
свое и выздоровление свое и кому обязаны они всем этим, --
тогда они бросились к Заратустре, исполненные признательности,
уважения и любви, целуя ему руки, и, смотря по настроению
каждого, одни смеялись, другие плакали. Старый же прорицатель
плясал от удовольствия; и если, как думают многие
повествователи, он был тогда пьян от сладкого вина, то,
несомненно, он был еще более пьян от сладости жизни; и он
отрекся от всякой усталости. Некоторые даже рассказывают, что
тогда плясал и осел: ибо не напрасно самый безобразный человек
напоил его вином. Это было так, может быть, и иначе; и если
действительно осел не плясал в тот вечер, все-таки случились
тогда еще более великие и диковинные вещи, чем танец осла.
Одним словом, как гласит поговорка Заратустры: "ну так что же!"
человеком, стоял как опьяненный: его взор потух, его язык
заплетался, его ноги дрожали. И кто сумел бы отгадать, какие
мысли бежали тогда по душе Заратустры? Но видно было, что дух
его отступил от него, бежал впереди и находился где-то в
широкой дали, блуждая, как сказано в писании, "над высокой
скалой, между двух морей,
мало-помалу, пока высшие люди поддерживали его, немного пришел