экипажа:
- Взлетать!
Подтвердите разрешение на взлет.
поняли?
вжимая ствол "глока" в висок летчика.
подходящего момента.
все быстрей и быстрей заскользила по бетонке.
автобуса. Он был слишком далеко, чтобы разглядеть лицо, но по пластике
крупного матерого тигра я безошибочно узнал Сивопляса.
и стал деловито прилаживать на плече что-то до боли знакомое, почти родное.
разгоняться.
притормозил.
напряженно всматриваясь в Сивопляса, который стоял несокрушимо, как памятник
самому себе.
горизонтали - пять тысяч двести метров...
Воспользовавшись этим вполне житейским обстоятельством, я отобрал у него
"глок", слегка успокоил, а потом попросил его телохранителей аккуратно
положить на пол "узи", а самим тоже лечь в проходе и не шевелиться. Один
послушался, а другой пошевелился. Больше он шевелиться не будет.
камнепад. Что-то ахнуло, долбануло, аварийные люки выбило, и в самолет
черным горохом сыпанули десантники в "ночках".
сказал:
случайности.
рассеянно поигрывая пистолетом-пулеметом АЕК919К "Каштан" калибра 9
миллиметров с начальной скоростью пули 315 метров в секунду и темпом
стрельбы 900 - 1000 выстрелов в минуту. Артист объяснил:
было древним грекам: лавки каменные, солнце печет, посиди-ка. - Он подумал и
самокритично добавил: - Возможно, есть и более научное объяснение. Но я до
него не доучился. Поэтому многое осталось загадкой. Вот, например, разницу
между комедией, драмой и трагедией я понял, а чем отличается фабула от
сюжета, до сих пор точно не знаю. Догадываюсь, конечно, но очень смутно. В
искусстве вообще много загадочного.
трагедией? Артист разъяснил:
примчаться менты и вызволить героя и трепетную героиню из рук бандитов.
Может, как в нашем случае, подоспеть спецподразделение антитеррористического
центра и в лице младшего лейтенанта Ковшова поставить финальную точку в
драме, произнеся универсальное выражение "ексель-моксель". Или, как в добрые
старые времена, о которых в театральном мире ходят легенды, на партсобрании
может встать седоусый токарь-многостаночник и сказать: "А вот я, товарищи,
считаю, дык, что это не по-партейному". А в трагедии - без вариантов. Герою
обязательно придет п....ц. И он это знает. Но он клал на это с прибором.
Поэтому он и герой.
ты ни прожил, от этого черточка между датой рождения и датой смерти не
станет длинней. Нет, не станет.
что же, собственно, он сказал и как это соотносится с реальной жизнью,
которая окружала нас в виде просторной подземной лаборатории с компьютерами
на стендах и осколками винных и водочных бутылок на бетонном полу. В дальнем
от нас углу в кресле-коляске сидел, нахохлясь, как сыч, генерал-лейтенант
Ермаков, похожий сейчас не на президента Рузвельта, а скорей на Наполеона
Бонапарта в ожидании отправки на остров Святой Елены.
вопросы не бытия, а быта. Поэтому он спросил:
уже не трагедия. Из главных действующих лиц мы перешли в разряд греческого
хора. Не путать с греческим залом. Функция хора - при сем присутствовать и
выражать свое отношение к действию. Возвещать: "Почувствовавши к творчеству
влеченье, поэт одну задачу положил себе - чтоб нравилось его созданье
публике. Но видит, что. совсем наоборот". Дальше не помню.
превратились в охрану, это точно. Освобожденный из темницы полковник
Голубков сразу же развил бурную деятельность. Вместе с прибывшим на место ЧП
генерал-майором Дьяковым Николаем Дементьевичем, под началом которого мы два
года воевали в Чечне, он быстро вник в обстановку, сложившуюся на борту
"Руслана" в момент несостоявшегося взлета, и сделал вывод, что мои действия
были правомерными.
поражение, достаточно было ранить террориста в руку, а не засаживать ему
пулю в глаз, но генерал-майор Дьяков похлопал полковника Голубкова по плечу
и сказал: "Нормально, Константин. Нормальный выстрел". Чем и отпустил мне
грех за нарушение какой-то заповеди со скрижалей строителя коммунизма (если
она была на этих скрижалях). Впрочем, никакого греха и не было. Была работа.
Я ее сделал. И все. И точка.
него секьюрити заперли на гарнизонной губе, экипажу велели сидеть в
гарнизонной гостинице и ждать прибытия военного прокурора, чтобы дать ему
свидетельские показания, а инженера Фалина положили под капельницу в
санчасть. Туда же перевезли Муху, хотя он уверял, что уже здоров, и рвался в
родной коллектив. А нам вернули наши "каштаны" и приказали обеспечить
безопасность генерал-лейтенанта Ермакова. После чего полковник Голубков
оставил нас наедине с подопечными и убежал заниматься другими делами.
доверить это не мог, так как генерал формально не был арестован. "Черные"
для этой роли тем более не годились. Сивопляс, за лояльность которого мы
клятвенно поручились, горячо вызвался постеречь своего шефа, но полковник
решительно отверг его предложение. И правильно, между прочим, сделал. Он,
конечно, не знал, что и у нас к этому господину есть свой счет, но в
конечном итоге оказался прав: под нашей опекой генерал-лейтенант был в
полной безопасности. Хотя атмосферу, окружавшую его, вряд ли можно было
назвать дружественной.
Тимашук, генерал-лейтенант запаса Ермаков был твердо убежден, что материя
первична.
появился полковник Голубков, закончивший неотложные дела на поверхности, и
придал действию импульс.
получил санкцию военной прокуратуры на ваш арест.
Бонапарт.
документацию, составляющую государственную тайну.
что продавать. Документация не имеет грифа секретности.
не помнит, это не мои проблемы. Я протестую против моего задержания. Требую
немедленно известить о нем представителя президента в "Госвооружении"
генерала армии Г.
Кого-нибудь из администрации президента? Может быть, бывшего председателя