опаской, выкрикивал худой мужик в рваном зипуне, с медным крестом поверх.
пожитков сиял пузатый самовар и мокла канарейка в клетке.
тоном экскурсовода прокомментировал извозчик. - Ничего, мы с бокового входа
заедем.
расписанную китайскими драконами. Он подтащил ее к мусоровозу,
приткнувшемуся за шаландой, и с натугой метнул. Ваза раскололась над
разинутым ковшом, сполз бурый потек, запахло отвратительно и характерно.
здание чрезвычайно напоминало Зимний Дворец. Не то чтобы вовсе Зимний, но
сходство было. Даже крыльцо с атлантами высилось дальше по фасаду.
руках, - сказал извозчик, превращаясь в доцента-шестидесятника. - Только они
и не воруют - руки заняты. Как насчет шестидесяти рублей, командир? Все же
крюк сделали.
пасла вход и киоск с сэндвичами и глянцевыми журналами.
к ближайшему охраннику.
стойке "смирно" почтительность с небрежностью бывалого служаки, - но не
здесь.
Позвольте проводить.
подхватившие его руки.
трансляцией, объявил:
немедленного принятия решения, он скакнул к телефону, поддерживая одной
рукой брюки, и заорал в трубку все, что мог пока сообразить к исполнению:
что сигнальщик несколько погорячился, хотя зрелище было действительно
эффектным. Из-за Боровицкой площади в прояснившемся голубом небе полз в их
направлении громадный неуклюжий самолет. Шесть прозрачных пропеллерных
дисков на округлых крыльях размахом с (казалось) футбольное поле отсвечивали
солнечной пылью. Еще два пропеллера вращались над фюзеляжем с обоих концов
приподнятой мотогондолы. Это восьмимоторное чудовище выглядело страшно и
миролюбиво одновременно, как мог бы выглядеть раздобревший змей-горыныч в
очках и галстуках, и слало с высоты мягкий приятный рокот синхронизированных
двигателей, работающих на очищенном стооктановом бензине. Кроме размеров и
архаичной конструкции, необычным в аэроплане был цвет - светло-алый, как
отглаженный шелковый пионерский галстук из детства старпома. Снизу во всю
ширь крыльев было выведено ностальгическим шрифтом архивных газет: "МАКС
ГОРЬКИЙ".
два крошечных, как осы, истребителя, надсаживаясь тонким и жестким
металлическим звоном.
событие, не имеющее отношения к кораблю: "Не препятствовать!", но уже
взведший маузер сигнальщик с детским счастьем прицелился и почти очередью в
десять патронов опустошил магазин по курсу воздушной кавалькады.
скоростью около пятисот метров в секунду, и пробивает дюймовую доску на
расстоянии километра. Другое дело, что дальность эта выходит за пределы
прицельной, но если попадет - то пробивает.
один из истребителей через секунду после того, как пуля покинула ствол и
помчалась в его направлении, вошел вверх брюхом в верхнюю точку своей петли
метрах в восьмидесяти над гигантом и вдруг резко клюнул носом, с полуоборота
ринулся в пике, накренился на крыло и врубился в правую плоскость "ГОРЬКОГО"
у самого основания.
отвалилась и планируя закувыркалась вниз, как лист фанеры. Винты еще
продолжали вращаться, и это было особенно жутко, как движения отрубленной
конечности. "МАКС ГОРЬКИЙ" свалился в правый штопор и закувыркался вниз, как
щепка, увлекаемая в водоворот. Мелкие останки истребителя, отблескивая на
солнце, порхали и сыпались рядом с ним.
на высоте сотни метров стал расплываться и окутался черным облаком,
струистый след его подъема превратился в дымную ножку гриба, и все это
напоминало ядерный взрыв в миниатюре. Военные знают, что на учениях атомный
взрыв имитируется подрывом именно бочки бензина. Здесь была скорее
цистерна...
состояние атмосферы.
звучный голос снизу за бортом, произносящий слова очень отчетливо - в этой
отчетливости было со вкусом выражаемое неодобрение:
закрепленный на связанных железных бочках. Он изрядно просел в воду под
грузом.
Всадник в остроконечном шлеме простер тяжкую десницу владетельным
утверждающим жестом.
как две капли воды похож на Юрия Долгорукого и даже обсижен голубями.
Оглушенный явлением Колчак не сразу сообразил, что перед памятником он видит
живого человека, держащего его под чугунные уздцы. Человек был плотен, лыс,
бородат и осанист той барственной государственной осанкой, которая дается
только привычкой к реальной и большой власти и беспрекословию. Одним словом,
сановник.
вежливостью осведомился он.
Москве?
сливки из серебряного сливочника с вензелем. Отпил, промокнул губы: -
Закусывайте, прошу вас. Может быть, хотите водки? Не стесняйтесь.
виде птичьей головки. Ольховский выпил, взял с блюда ломтик лососины и замер
в затруднении: резать рыбу ножом нельзя, но совать ломоть в рот целиком тоже
нельзя. Будь все проклято, в его время в Морском корпусе, в смысле в Первом
высшем имени Фрунзе (какое отношение Фрунзе имел к морю?! - подумал он
злобно), этому уже не учили. Помогая вилке кусочком хлеба, свернул ломтик
вчетверо и отправил в рот, безнадежно упустив момент, когда, выждав
четыре-пять секунд после глотка и давая проявиться послевкусию, надо сделать
легкий полувыдох и послать в рот закуску.
пребывание в Петербурге стало решительно невозможным. Каждую ночь они,
видите ли, штурмовали Зимний дворец. Вся эта, простите, беглая солдатня,
нижние чины флота также, вынужден заметить, неизвестно кем вооруженные
пролетарии палили по окнам, орали, ломали ворота. Вы бы видели, как они
загадили Иорданскую лестницу! И если бы они сами хотели в нем жить - это еще
можно понять, так нет: разобьют прикладом статую, полоснут штыком по
картине, о некоторых деталях за столом умолчу. И ищут министров-капиталистов
и винный погреб! Абсурд, но жить в этом абсурде невозможно. Я понимаю:
страсти, бунт, порыв масс, как выражаются социалисты, но не каждую же ночь,
мои дью! Вполне понятно, что пришлось переехать.
ломтиком поджаренного ржаного хлеба, раздавив по нему шарик масла. Фредерике
жевал белый тостик с апельсиновым мармеладом.
сказал он. - Меня, допустим, это совершенно не касается. Но я убедительно
прошу вас, слышите - убедительно: не надо хоть здесь, в Москве, стрелять по
Ходынскому полю!
воронки? эти ямы?! Вы понимаете, какие следствия, какие губительные
следствия это может иметь для всего царствования нашего монарха? Прибывший
на раздачу подарков народ начал в толпе сталкивать друг друга в эти ямы, с
чего и произошла катастрофа! Согласен: это была необдуманная затея -
бесплатная раздача пряников, не говоря о кружках и платках. Но кому могли
прийти в голову ямы?
надтреснутым, но не лишенным приятности старческим тенорком: "И пряников,
кстати, всегда не хватает на всех". Ольховский вежливо слушал, изображая
удовольствие и подобающую задумчивую грусть. Он не любил Окуджаву, хотя
предпочитал не сознаваться в этом в компаниях.
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Марко Джон
Посняков Андрей
Корнев Павел