Чтение 69–й страницы книги ~Вид на битву с высоты~

И я налетел на стену. Просто забыл о том, что пора бы готовиться к встрече
с ней.

Я отскочил от неожиданности.

- Спокойно, мой друг, - сказал Шейн. - Теперь нам надо найти нужное место.

Он пошел вдоль стены, легко перепрыгивая через сучья и обходя крупные
камни.

Мне показалось, что за нами следят.

Я поднял голову - шариков не было видно.

Шейн водил в воздухе растопыренными пальцами.

- Смотрите, Седой, - сказал он. - Здесь дверь. Я подошел к нему и, проведя
пальцами в том месте, почувствовал вертикальную полоску.

- Дверь открывается снаружи, с той стороны. А здесь есть ориентир. Видите
сухое дерево, раздвоенное?

Сухая сосна поднималась за нашими спинами.

- Ее видно снаружи. Я как-то подходил к этой двери.

- А как она отпирается?

- Она не заперта. Она сейчас - одно целое со стеной.

Я толкнул стену за полоской разрыва. Ничего не произошло.

- Что же вы предлагаете делать? - спросил я.

- Я думал, что вы знаете. Вы же просили привести вас сюда. У меня возникло
подозрение, что Шейну известен мой секрет. Чего быть не могло, ведь в Меховске
не осталось ни одного человека, который знал бы о моих московских занятиях.

- Я могу попытаться, - сказал я.

- Вы пройдете сквозь стену?

- Как высоко отсюда до балкона?

- Раньше воюющим сторонам разрешали иметь воздушные шары при условии, что
они поднимаются только на сто локтей. Но кто-то поднимался выше. Такие шары
сбивали. А это, я вам скажу, увлекательное зрелище. С шаров кидают вниз горшки,
наполненные греческим огнем - горючей смесью. Горшки вдребезги, люди горят!

- Значите минимальная высота, на которой живут боги, пятьдесят метров?

- Наверное, чуть больше. Но воздушного шара мне для вас не найти.

- Допустим, я окажусь снаружи. Я смогу открыть дверь?

- Снаружи - сможете.

- А как мне ее отыскать?

- Вам не добраться до балкона.

- Это мои проблемы, граф. Допустим, я оказался там...

- Снаружи... вам покажется, что вы попали на большой старый стадион.
Балкон - правительственная ложа, вынесенная над футбольным полем. А сзади -
коридоры, лестницы, туалеты, служебные помещения... Все, как обычно.

- Дальше!

- Дверь, которая ведет сюда, расположена в платяном шкафу сорок шестой
комнаты под северной трибуной.

- У вас хорошая память, граф.

- Не жалуюсь. Но как вы собираетесь туда попасть?

- Увидите. Я не буду ничего от вас скрывать. Но прошу вас, не удивляйтесь
и не пугайтесь.

- Меня трудно напугать.

- У каждого свои представления о путешествиях. Я смогу попасть на балкон.

Он полез за пазуху, вытащил оттуда сложенную, расшитую позументами
каскетку наподобие бейсбольной, с необычным гербом впереди.

- Это вам может пригодиться снаружи, - сказал он. - Такие носят служители.

- Спасибо. - Я надел головной убор, он был чуть мал.

- И главное, - попросил он, - если попадетесь, не говорите о моем участии
в этой авантюре. Мне хочется еще немного пожить.

- Они обычно пытают или сразу расстреливают?

- Когда как, - обреченно сказал Шейн, который решил, что я его обязательно
выдам. Непроизвольно его рука, рука разведчика, который не любит оставлять
нежелательных свидетелей, потянулась к рукоятке кинжала, заткнутого за пояс.

- Не беспокойтесь, граф, - сказал я, - постараюсь вас не подводить, а если
вам захочется сейчас воткнуть мне ножик в спину, вы этим ничего не добьетесь.
Останетесь один, и вас, по вашим же словам, завтра уберут.

- Вы заблуждаетесь, - ответил граф, - я не собирался причинить вам вред.

- Тогда - счастливо оставаться! Ждите меня у двери через полчаса!

Я отошел на несколько шагов, прикинув, что стены изгибаются внутрь. Мне
надо будет лететь под углом, как круто поднимающийся реактивный истребитель.

А вдруг не получится? Я в этом мире толком еще не летал. И слишком мало
использовал свои способности. Калерия обещала, что со мной займется главный
психолог института Мирский, но Мирский постоянно был занят на симпозиумах, а я
- на заданиях. Так мы и не совпадали.

Я представил, как поднимаюсь над этой мертвой долиной.

- Что вы делаете! - ахнул Шейн. И я понял, что он не притворяется. Он в
самом деле был поражен зрелищем человека, медленно, но уверенно воспаряющего к
облакам.

Все. Получилось.

- Ждите меня, - повторил я сверху. Я понимал, что, когда говоришь с неба,
твои, в общем, банальные фразы приобретают особое звучание. - Через полчаса у
сухого дерева.

Я стал подниматься все быстрее. Мне хотелось достичь облаков и спрятаться
в них.

С каждой секундой поле боя расширялось, и я уже мог охватить взором все -
от нашего города, нарисованного на горизонте, до города ублюдков - его, правда,
было почти не видно, до него втрое дальше, чем до нашей родной столицы. Но он
тоже был нарисован - можете потрогать.

Я видел лысинку графа Шейна. Граф как граф - позументы и страх перед
пенсией. Правда, здесь пенсию дают одновременно с путевкой в крематорий.

Шейн стоял, запрокинув голову, и мне даже с высоты было видно, как
удивленно сверкают его глазки, а рука дергает правый ус.

Теперь мне надо постараться не стукнуться головой о край балкона. Или
правительственной трибуны.

Вокруг меня возникало молоко. Молоко сгущалось, казалось, что стало сыро.
Я проходил облако. Я понимал, что облако не должно быть плотным и толстым. А
над облаком должна нависать трибуна для почетных гостей.

Я быстро пронзил облака и оказался под другим небосводом, и что самое
удивительное - я ждал неба голубого или по крайней мере ночного, в звездах, а
увидел такое же серое небо и такие же бегущие сизые облака.

Впереди, в тумане, было видно закругление трибун гигантского стадиона,
ближе висела правительственная трибуна. Это была далеко выдающаяся вперед
веранда, способная разместить до сотни зрителей и накрытая сверху козырьком
полотняной крыши.

Я взял курс на самый угол веранды. Даже если кто-то и стоит в центре ее, у
меня больше шансов забраться туда незамеченным.

Некоторое время я висел на руках, разглядывая через барьер внутренность
трибуны. Я был практически один. Лишь некто в униформе дремал на стуле у входа
на веранду.

Я медленно и осторожно перебрался через перила балкона, поставил ноги
внутрь и не спеша, но деловито направился к двери наружу, которую я высмотрел с
самого начала.

В дверях я оглянулся.

Человек все так же сидел на табурете в том конце веранды. Ему до меня и
дела не было.

На веранде стояло в ряд несколько кресел - не больше дюжины. Перед каждым
был экран. Экран, пульт перед ним, стопки каких-то бумаг на столиках. Можно
было представить, как сюда собираются астрономы или программисты, весело
обмениваются приветствиями и начинают искать комету, зарегистрированную вчера в
Лос-Аламосской обсерватории.

Все это - неправда. Это места Хозяев.

Я обратил внимание на то, что перед экранами в глубоких мисках кучками
лежали мутные шарики - очевидно, локаторы - маленькие контролеры.

У меня был соблазн усесться за один из компьютеров и поглядеть, как
выглядит сверху перекопанная земля маленькой войны. Но это было бы
неоправданным риском. Ведь я - местный служитель, вряд ли мне положено трогать
приборы.

Ладно, не будем слоном в посудной лавке, сказал я себе. Сейчас я впущу
внутрь графа Шейна, мне нужен проводник по кругам ада.

Спускаясь по лестнице, я обратил внимание на то, что стены ее давно не
крашены, кое-где облупились, ступеньки грязные, везде валяются бумажки и
окурки. Уборкой заняться было некому.

Под краской - я постучал по стенке костяшками пальцев - был бетон. Вернее
всего, они используют здесь для военных игр настоящий стадион. Пахло пылью. С
каждым поворотом становилось темнее.

Мне повстречался человек в такой же, как у меня, каскетке, в скромной
черной куртке и брюках.

Человек нес ящик с бутылками - кажется, пивными.

Он даже не посмотрел в мою сторону. Может, потому, что груз был тяжелым.

Здесь было мирно и тихо, как в ресторане задолго перед открытием. Никаких
войн, грохота, стонов и лязга металла.

Где же прячутся хозяева этой войны в перерыве между сражениями? Похожи ли
они на людей, а если похожи, то на каком языке разговаривают?

Для того чтобы посмотреть на мир, желательно погулять по улице, оставляя
свои пыльные следы на дальних планетах.

Я медленно спустился по широкой лестнице к широким воротам входа.

Будем считать, то у меня в запасе минут десять, прежде чем Шейн начнет
беспокоиться - мало ли что могло меня задержать? Первым ощущением было
безлюдье.

Любой город, даже спящий, издает дыхание. Этот молчал. В небе не было
птиц, насекомых, воздушных шаров, парашютистов, самолетов, драконов - ничего,
что бывает в небесах настоящих или сказочных.

Но это не был сказочный мир. От него исходила реальная злоба медленно
ползущей гюрзы.

Через ворота стадиона я вышел на пустую, растрескавшуюся асфальтовую