облачко, начавшее клубиться над покойной; оно сгущалось, подобно только
что виденной им тени Амфитриона, из пахнущего плесенью тумана проступило
лицо, шея, костлявые плечи... руки, сделавшие непристойный жест...
захлестнули тощую шею старухи, трепеща жалами у исказившегося лица.
прочь от мертвого тела, служившего ей пристанищем столь долгий срок, прочь
от мальчишки, столь ужасно обманувшего ее, прочь от обнаженного бога в
крылатых сандалиях...
доброй воле.
на лбу бога вспухла жила, как бывает при большом напряжении, - что он
услуг не забывает. А от себя добавлю - и я не забываю. До встречи,
лавагет... и спасибо тебе.
исчезающего Гермия, который волочил за собой проклятие Алкида.
приступ. Прямо сейчас.
обращая внимания на слабые протесты последнего; лишь один раз строго
пригрозил: "Выпорю!" - и рассмеялся невесело.
ночи, отказалось служить решительно и бесповоротно, как загнанный конь
ложится наземь, и его больше не поднять никакими посулами или побоями;
Ификл нес отца, как носят сына, или как один мужчина несет другого.
определили, что горит именно их дом. Ификл хрипло вздохнул и прибавил
шагу, вспомнив слова лже-Иолая о пожаре двадцатилетней давности, едва не
стоившем жизни беременной Алкмене; Амфитрион же подумал о том, что все в
жизни повторяется, даже сама жизнь.
призрачные клубы дыма стелются над левым крылом дома, где располагалась
детская половина. Визжали рабыни, три служанки хлопотали над
бесчувственной Алкменой, ведра и кувшины с водой передавались из рук в
руки, но при этом в эпицентр пожара никто особо не стремился,
ограничиваясь суетой и криками. С улицы стекались разбуженные соседи,
пытаясь задавать вопросы кому угодно, включая и самого Ификла - так что
Ификлу пришлось послать двух-трех зевак к Харону, опустить Амфитриона в
безопасном месте у забора и уцепить за край накидки какого-то
словоохотливого бородача с пустым кувшином.
как Ификл страшно, нечеловечески побледнел, сорвал с человека его плотную
шерстяную накидку, закутал ею голову, опрокинул на себя отобранное у
кого-то ведро воды и кинулся в дом.
Амфитрионом, привалившись спиной к забору.
решил бы, что это Алкид-сумасброд. Везет тебе, Иолай, и на погребальный
костер тратиться не надо...
скуле.
шутника, тут же скрывшегося в толпе добровольных помощников.
Алкмене - вспышка гнева сожгла все силы, которые еще оставались -
Амфитрион услышал изумленные крики, донесшиеся от левого крыла. Толпа
расступилась - и дымящийся Ификл, словно лев, вцепившийся зубами в
зарезанного вепря-секача, выволок наружу огромное тело ("Алкид!" - сразу
понял Амфитрион) и, сдав брата на руки челяди, вновь нырнул в огонь.
дверях опять не показался шатающийся человек с обгорелой накидкой на
голове, слепо идущий на толпу.
сторона лица представляла собой сплошной кровоподтек.
Мегара где? Сгорела?!
к матери и там заночевала - но все объяснения прервал грохот рухнувшей
крыши.
сероглазый Теримах, любимец Мегары, крепыш Деикоонт, трехлетний разбойник,
очень похожий на Алкида, следом ковыляет впервые замолчавший Креонтиад, по
обе стороны от которого неслышно движутся оба сына Ификла от Астеропеи...
он, а шестилетний Иолай, убитый дедом, посланным жить во второй раз.
оглядываться, пытаясь понять, что происходит.
окаменевших рук - просто упала на Алкида, сидевшего на земле и
бессмысленно мотавшего головой, и ногтями вцепилась ему в лицо.
узнать прежнюю тихую и ласковую Астеропею. - Будь проклят, чудовище! Люди,
я остановить его хотела - так разве ж его остановишь, быка бешеного!..
всех, всех убил, безумец проклятый, и костер зажег - люди, бейте его,
бейте, во имя невинно погибших! Убийца! Мальчики, мальчики мои...
вдруг встал и медленно пошел к воротам. Люди расступались перед ним, с
испугом глядя на могучие, бессильно повисшие руки, словно ожидая увидеть
на них следы детской крови; люди сторонились безумца, шепчась о проклятии
богов и неизбежном возмездии.
совсем рядом с Амфитрионом.
Гера-мачеха... ой, какая теперь разница! Горе, горе-то горькое...
латаное-перелатанное одеяло неба, насквозь промокшее еще за час до
рассвета; время от времени налетали пронизывающие порывы ветра,
раздраженно сметая листву с зябнущих деревьев, задирая одежду редких
прохожих, завывая в пустынных переулках словно вымерших Фив.
холмами, надавав пощечин обиженно шуршащим кустам - и замер в удивлении,
забыв о врожденной ветрености и дурном настроении.
взявшейся хибары столь странную парочку: юношу в драной хламиде с
капюшоном, из-под которой выглядывает край нарядного щегольского хитона, и
угрюмого шестилетнего мальчишку, с головой завернувшегося в женский
шерстяной пеплос (у матери отобрал, что ли?!) и сосредоточенно жующего
лепешку с чесноком.
трудом определил, что в кувшине - вино. Причем, судя по силе аромата, не
очень-то и разбавленное.
сторону. - Ты что, Эвр [юго-восточный ветер, брат Зефира, Нота и Борея],
думаешь, я тебя не узнал? А ну дуй подальше!
удивляться было теперь некому и нечему.