своих, как питомцы французского воспитания приближаются к столице
Франции. Что шаг, то напоминание!.. Проезжают чрез лес Бондийский
(foret de Bondi) - и тысячи приключений, случившихся в нем, по
сказанию романов, представляются воображению их. Увидят Венсен -
и послышат тайное щекотание в сердце: им представляется, как
известный счастливец в любви Ришелье заманивал в этот лес жен и
дочерей маршалов и герцогов, княгинь и княжон; забавлял их
пирами, музыкою, освещениями без ведома их мужей; шалил с ними,
как с аркадскими пастушками, и вовлекал их в приятные глупости
(des folies agreables), и проч., и проч.[8*]. Но с этого времени
окрестности Парижа доставлять будут русским и веем благомыслящим
европейцам воспоминания чистейшие и благороднейшие. Здесь, скажут
они, смотря на Монмартр, Бельвиль, Пантень и Сент-Винсен, здесь
покрыли себя бессмертною славою герои союзных народов в глазах
государей своих! Все села и деревни около Парижа обстроены
хорошо; замки, сады, палаты, рощи, водопроводы, фонтаны и Уркский
канал пестрят и украшают окрестности. Поселяне живы, веселы, поют
и говорят без умолку; живут в красивых домиках. Молодые девушки
гуляют хороводами или прыгают поодиночке с корзинками в руках.
Они не столько прекрасны, как миловидны. Стройная кофточка,
передник и соломенная шляпка или красивый чепчик составляют их
наряд. Словом, около Парижа увидели мы гораздо более довольства,
нежели где-нибудь во Франции. Только по всей дороге к Парижу и в
окрестностях несносный запах часто заставляет зажимать нос.
Тысячи худо зарытых тел и множество совсем не зарытых лошадей,
разрушаясь на жару, заражают воздух. Французы в утешение себе
говорят, что это русские и немцы тлеют на их земле. Да кто бы ни
были, а их надобно погребсти порядочно! Своевольные ветреники
судят по-своему, они говорят: "Это дело правительства!"... Но
дилижанс готов, все садятся - едем в Париж!
-----------------------------------------------------------------
[1*] Бауцен назывался прежде Будисином и на старинных картах под
сим именем означен.
[2] Магазин - вдесь: военный склад для хранения огнестрельных
припасов и продовольствия.
[3*] Генерал Милорадович сделал 200 верст в два дня, когда вел
войска из Калуги к Вязьме.
[4] Шинок (устар.) - небольшой питейный дом.
[5*] Уверяют, что славный актер Тальма учил Наполеона накануне,
как представлять лицо нежного отца и супруга.
[6*] Известно, что Наполеон первые познания в военном искусстве
приобрел в Бриенской школе.
[7*] Этот случай рассказал мне самовидец оного Ахтырского
гусарского полка ротмистр Пороховников.
[8*] Смотри на французском книгу: "Тайные похождения герцога
Ришелье", соч. Рюльера.
---------------------------------------------------------------------
00, Интернет-проект "1812 год". Текст подготовлен Эдуардом Фрелихом.
Он засинелся перед нами, как пространный разлив воды да гладкой
долине или как дремучий лес в отдалении. Многие города блестят
издали кровлями дворцов, палат и раззолоченными главами храмов;
Париж темнеет в густоте теней. На необозримом протяжении над 20
000 как будто вместе слитых домов выказывается готическая
башня-церковь (Notre Dame); возвышается кругловидный Пантеон и
сияет в позолоте купол Инвалидного дома. Все прочее серо и
пасмурно. Мы въехали в старинные ворота Сент-Мартен. Дилижанс
остановился в обыкновенном своем заездном доме. Нас высадили.
Молодой француз Б *, сопутник наш, прыгал от радости, видя себя в
первый раз в Париже!
"Что вам угодно, милостивые государи! Господа путешественники!
Что вам угодно?" - кричали со всех сторон прислужники за деньги.
Нам надобен фиакр (карета) - и явился. Мы положили свои чемоданы
и велели вести себя в улицу Ришелье, в отель де Валуа, что против
Пале-Рояль.
"Так это-то Париж!" - думал я, видя тесные, грязные улицы,
высокие старинные, запачканные домы и чувствуя, не знаю отчего,
такой же несносный запах, как и за городом от тлеющих трупов и
падали. Это-то превозносимый, великолепный, прелестный город!..
Но чем далее в средину, тем лучше и красивее. Наконец
остановились мы подле огромного дома, гостиницы Валуа (hotel de
Valois). Француз Б* выпрыгнул из фиакра и побежал к хозяину
справиться о комнатах, о цене и о прочем. Торг скоро кончен,
чемоданы наши внесены, а деньги с нас за все взяты. И вот мы уже
в Париже и на квартире!.. За три великолепно убранные комнаты со
всеми выгодами, с постельми, диванами, люстрами и зеркалами с нас
берут 15 руб. в сутки. Это дорого, но так берут только с русских!
Французы в обыкновенное время платят за такие квартиры вдвое
меньше: и тогда это дешево!
Нас проводили в комнаты и забыли про нас! Одни, без слуг и без
знакомых, мы бы могли просидеть целые сутки, и никто бы об нас не
позаботился. В немецких трактирах иначе: трактирные служители
входят очень часто к приезжему, предлагают свои услуги,
спрашивают, не надобно ль кофе, пуншу и проч., и проч. Тут опять
совсем другое: в доме, где отдают покои в наем, ничего не держат.
За кушаньем, кофе и проч. посылать надобно своего человека в
ресторации, кофейные домы и проч., а для всего этого и необходимо
иметь лон-лакея. Мы тотчас по приезде спросили об Ипполите,
который служил у адъютантов наших Паскевича и Сакена, но нам
обещали представить его не иначе, как завтра. "Вы видите, -
говорили нам с сердцем, - сегодня в Париже ничего ни найти, ни
достать не можно!"
В самом деле я заметил, что в Париже случилось что-то очень
необыкновенное: в нем не видать было ни того шуму, ни того
движения, которым он обыкновенно наполнен бывает: Париж приутих!
Это случилось с ним в 20 лет в первый раз! Король из уважения к
великому празднику (Fete Dieu) приказал запереть все лавки,
трактиры, питейные домы и даже самый Пале-Рояль; отворить же
велел только одни церкви. Хвала государю, обращающему внимание на
нравственность народа!.. Но при всех важных переменах нужна
чрезвычайная осторожность. Раны на теле закрываются не вдруг, а
постепенно!! Французы теперь очень похожи на спутников Улисса,
превращенных в свиней: купаются в грязи разврата и ропщут за то,
что их хотят сделать опять людьми! Однако, несмотря на
повсеместное закрытие лавок в городе, товарищ наш Б* сбегал в
Пале-Рояль и привел нам человека с готовым платьем. Мы купили
сюртуки, круглые шляпы, чулки, башмаки, тоненькие тросточки и
вмиг нарядились парижскими гражданами. Так все наши делают; ибо
русский офицер в мундире встречает везде косые взгляды и тысячу
неприятностей. Разумеется, что с нас взяли втрое за все, что мы
купили. По записке, которую сделали в Шалоне, узнали мы, что
недалеко от нашей квартиры ресторация Бовилье. Идем к нему
ужинать. Прощай!
Я сейчас был в парижской ресторации и признаюсь, что в первую
минуту был изумлен, удивлен и очарован. На воротах большими
буквами написано: "Бовилье". Вход по лестнице ничего не обещал. Я
думал, что найду, как в Германии, трактир пространный, светлый,
чистый - и более ничего. Вхожу и останавливаюсь, думаю, что не
туда зашел; не смею идти далее. Пол лаковый, стены в зеркалах,
потолок в люстрах! Везде живопись, резьба и позолота. Я думал,
что вошел в какой-нибудь храм вкуса и художеств! Все, что роскошь
и мода имеют блестящего, было тут; все, что нега имеет
заманчивого, было тут. Дом сей походил более на чертог сибарита,
нежели на съестной трактир (Restauration). Хозяйка, как некая
могущественная повелительница в приятной цветочной рощице, среди
множества подле, около и над нею расставленных зеркал, сидела на
Каменистый Артем
Буджолд Лоис
Елманов Валерий
Херберт Фрэнк
Афанасьев Роман
Акунин Борис