Чтение 69–й страницы книги ~Русь Изначальная том1~

быка, бараний или свиной окорок, бедро лошади - все равно, голод не
разбирает.

Толстые бурдюки с растопыренными ногами, мохнатые, как козлы, вызвали
слабое, но искреннее оживление. Вино имело приятный привкус и мужественный
аромат. Дубленая кожа хранилища сообщала вину темно-желтый оттенок и
запах, ценимый знатоками. Для обитателей Теплых морей вино служило не
только для наслаждения плоти. Узнать н+бом и носом родину лозы было
искусством, благородной тонкостью, отличавшей ромея от варвара. В грязной
таверне нищий оборванец кичился изысканностью вкуса, и люди бились о
заклад последнего обола.

Перед рассветом Красильщика разбудило сознание необычайного. Когда он
был центурионом Георгием, он, кажется, думал об отдыхе. После двадцати лет
строя начинает казаться весьма соблазнительным обеспечение, обещанное
законом. Домик на куске земли с сотней виноградных лоз, дюжиной оливок,
двумя десятками груш и яблонь, грядкой-другой овощей. Если прибавить к
этому десяток солидов выслуженной пенсии, жизнь будет, право же, сладкой.
В казармах легионов далеко не всегда вспоминают прежние победы и стремятся
к новым, как утверждают вербовщики. При всей расточительности солдат у
иного копится кое-что из добычи, подхваченной на пути славы, то есть
ободранной с тел на полях сражений и отнятой у мирных жителей.

Когда Георгия уволили, он не нашел себя в списках выслуги. Он
встречал нищих с рубцами ран, с мозолями на челюстях от чешуи каски,
бывших ветеранами. Но с ним самим, думал Георгий, так не получится.

Судья, обязанный защитить Георгия, обрушил на него тексты законов, в
которых ничего нельзя было понять, и за неосторожное слово обвинил
жалобщика в неуважении к базилевсу. Судья взял все имущество - сто
восемьдесят солидов, но по доброте душевной вышвырнул нищего Георгия
целым, сохранив ему пальцы, нос, уши и глаза.

Вычеркнут из списков живых! Пустяк. Людей вычеркивали даже из списков
мертвых. Это значило выполнить работу божества, значило превратить
человека в безыменную пыль, собрать которую для восстановления истины не
властен никто.

В сущности, отставной центурион отделался легко. Вскоре после того,
как его ощипал судья, в Филадельфию Лидийскую, где совершилось это
заурядное событие, прибыл новый префект Иоанн, прозванный
Максилоплюмакиосом за уродливое лицо с челюстями, как у гиппопотама.
Иоанн, по слухам, купил у Юстиниана свою должность за пятьдесят
кентинариев золота.

Хорошо, что Георгий догадался отдать все сразу. В Филадельфии жил на
покое заслуженный легионер Диомид, при Анастасии получивший почетное
звание евокатуса*. Максилоплюмакиос обложил Диомида на двадцать статеров,
хотя по закону евокатусы не платили налогов. Старик упорствовал, защищая
свое достоинство, а когда он стал ссылаться на бедность, ему не поверили.
Доведенный до отчаяния ежедневным сечением розгами, Диомид обещал выдать
золото, якобы припрятанное в доме. Георгию довелось видеть, как Диомид
плелся в окровавленных лохмотьях под надзором двух тюремщиков. В своем
домике Диомид спустился в погреб, куда тюремщики поленились последовать.
Но им пришлось побеспокоиться, так как старик успел задушиться. В
бешенстве тюремщики разграбили жалкое имущество Диомида, а тело выкинули
на городскую свалку. Боясь Максилоплюмакиоса, люди оставили в пищу воронам
тело бывшего ипасписта базилевса Анастасия.

_______________

* Е в о к а т у с - избранный; почетное звание лучших

легионеров, особо заслуженных.

Диомид был хотя человек известный, но простого звания. Префект не
пощадил и сенатора Петрония, обладателя коллекции рубинов, сапфиров,
изумрудов, камей. По рассказам, они сохранились в роду от тезки Петрония,
его предка, любимца Нерона. Максилоплюмакиос велел заковать Петрония и
сечь розгами, пока он добровольно не отдаст камни. Филадельфийский епископ
Ананий в полном облачении прибыл ходатайствовать за Петрония. Префект
выгнал святителя с площадными ругательствами.

Затем по городу были расклеены выписки из законов Юстиниана:

"Пусть подданные платят налоги правильно и безнедоимочно, со всей
преданностью, чтобы тем самым показать свою признательность базилевсу.
Пусть начальники управляют честно, и тогда произойдет
прекрасно-гармоничное сочетание между высшими и низшими".

А внизу новый префект прибавил от себя:

"Принимая должность, я поклялся, чтобы за плохое управление меня
постигли участь иудина, проказа Гиезия, и трепет каинов, и вся строгость
Страшного Суда".

Сообразив, что дешево отделался, Георгий бежал из Филадельфии. Уже
окрасив руки до локтя, бывший центурион узнал, что этот азиатский город
был ограблен дочиста и почти обезлюдел.

Орудуя деревянными лопатами в дымящихся чанах, отжимая горячие ткани,
Георгий постигал тайны империи. Конечно же, варвары для базилевса удобнее
своих. Их можно держать, как зверей, в клетках, а рвать они будут, кого им
укажут. Стоят они подешевле своих, их меньше нужно. Среди ипаспистов
Велизария ромеев немного. Сейчас Красильщик вспоминал одиннадцатый легион
с чувством, подобным жалости. Где-то теперь Анфимий Заяц, сохранил ли он
шкуру?

Схватив ртом морщинистое горло меха, Красильщик высосал остатки вина.
Будто очнувшись со светом, северо-восточный открыл зев бури, посыпался
пепел. Где-то кричал человек. Окоченевшие мятежники просыпались со
стонами, с ворчаньем, с ругательствами.

Вода в мандракии порта, защищенная стеной от берегового ветра, лежала
как в чаше. Щепки, поленья, обломки корзин, лохмотья, сор, дохлые рыбы
валялись, как на грязной площади города.

Стая голубей, срезав зубцы стен, упала на доски пристани. Птица
привыкла находить зерна в щелях. Толстоголовый самец семенил, тесня
голубку и требуя ласки.

Три египетских судна, на которых возят хлеб, казались продолжением
причала. Ни одного челнока, ни лодочки. Вчера беглецы захватили все. На
островке, поставленном самим морем для защиты Контоскалия, торчала башня и
виднелись коромысла катапульт.

По мертвой воде разошелся круг. Всплыл спиной раздувшийся труп
человека... Нет покоя и в смерти.

"Кто я? - спрашивал себя Красильщик Георгий. - И все эти товарищи по
мятежу?"

Для империи люди охлоса те же варвары. Но у варваров есть где-то
родина, и могилы отцов, и семьи, и гордые предания.

- Охлос! - крикнул Красильщик. Вместо знамени он поднял меч палача.
Неплохо для руки в неотмываемом пурпуре.

Самочинное войско отправилось за делом и хлебом. Вслед, шатаясь,
пьяные лезли из подвала. Опоздав подняться на ноги, иные тащились на
четвереньках. Даже в хмелю каждому было страшно отстать и оказаться в
одиночестве.

Ближайшие к Палатию кварталы почти до площади Быка считались
крепостью венетов; хотя в многоэтажных домах кишели плебеи, их заработок
зависел от богатых, и они привыкли занимать трибуны вправо от кафизмы.
Влияние венетов перекидывалось за городские стены, где свободные работники
в их виллах-поместьях носили цвета своих хозяев.

Венеты пострадали от первых пожаров, очагами которых послужили
тюрьмы, дома судей. Море огня, разделившее охлос и Велизария, охватило
кварталы Дагистей и Артополий с окрестностями портов Гептоскалия и
Контоскалия. Тут много венетов имели доходные дома, лавки, склады.
Громадные убытки вызывали и отчаяние, и ярость. Потерпевшие проклинали
базилевса Юстиниана Разорителя, проклинали и себя. Но что сейчас можно
сделать! Только желать свержения Поджигателя в надежде возместить хотя бы
часть убытков милостями нового базилевса.

Прасины преобладали по Правой и Левой Месе, за улицей Палатия,
которая пересекала полуостров от порта Елевферия до Палатийских ворот на
Золотом Роге. Около портов Юлиана, Гептоскалия и Контоскалия на южном
берегу сидели гнезда прасинов - работников и ремесленников, обслуживавших
порты и корабли. По берегу Золотого Рога прасины как бы заходили в тыл
венетов, заселяя узкий, но плотный квартал Друнгарий, вытянутый по самому
берегу у подножия городской стены.

Можно подумать, что строители Византии нарочно убрали за черту стены
бедный, деятельный и беспокойный люд моряков, рыбаков, вязальщиков сетей,
канатодельцев, лодочников, строителей челнов и кораблей. Отсюда в город, в
кварталы венетов, можно было пройти и проехать мощеными дорогами через
ворота Ректора, Неория, Виглийские, Перама и Платийские. Во время ссор с
венетами друнгарийские прасины или защищали эти проходы, или прорывались в
квартал Виглы. Иногда им удавалось потеснить виглийских венетов и
добраться даже до площади Тавра.

Как в италийском Риме лица высших сословий иногда переходили на
сторону плебеев, так и в Византии в среде прасинов оказывались сенаторы,
богачи, патрикии. Но там они были перебежчиками и изменниками своему
сословию, а здесь представлялись политиками. Наследственная аристократия
истощилась вместе со своими традициями.

Утром шестого дня мятежа видные венеты и прасины продолжали
переговоры, остающиеся до сих пор бесплодными. Могущество стихийного
мятежа потрясало, но никто не мог предложить способа овладеть руководством
охлоса. Разрушение для разрушения - это бессмыслица!

Перебирали прошлые обиды. Сенатор Ориген то уходил проповедовать
ненависть к Юстиниану, то возвращался и призывал к единству венетов и