- Но как же, однако, я могу угадать, если вы не решаетесь высказаться?
- То-то вот и есть, вы всегда подкосите вот этою вашею логикой, чорт... ну,
чорт... эта "светлая личность", этот "студент" - это Шатов... вот вам и
вс¬!
- Шатов? То-есть как это Шатов?
- Шатов - это "студент", вот про которого здесь упоминается. Он здесь
живет; бывший крепостной человек, ну, вот пощечину дал.
- Знаю, знаю! - прищурился Лембке, - но, позвольте, в чем же собственно он
обвиняется и о чем вы-то, главнейше, ходатайствуете?
- Да спасти же его прошу, понимаете! Ведь я его восемь лет тому еще знал,
ведь я ему другом может быть был, - выходил из себя Петр Степанович. - Ну,
да я вам не обязан отчетами в прежней жизни, - махнул он рукой, - вс¬ это
ничтожно, вс¬ это три с половиной человека, а с заграничными и десяти не
наберется, а главное - я понадеялся на вашу гуманность, на ум. Вы поймете и
сами покажете дело в настоящем виде, а не как бог знает что, как глупую
мечту сумасбродного человека... от несчастий, заметьте, от долгих
несчастий, а не как чорт знает там какой небывалый государственный
заговор!..
Он почти задыхался.
- Гм. Вижу, что он виновен в прокламациях с топором, - почти величаво
заключил Лембке; - позвольте, однако же, если б один, то как мог он их
разбросать и здесь, и в провинциях, и даже в Х-и губернии и... и наконец
главнейшее, где взял?
- Да говорю же вам, что их, очевидно, всего-на-все пять человек, ну,
десять, почему я знаю?
- Вы не знаете?
- Да почему мне знать, чорт возьми?
- Но вот знали же, однако, что Шатов один из сообщников?
- Эх! - махнул рукой Петр Степанович, как бы отбиваясь от подавляющей
прозорливости вопрошателя; - ну, слушайте, я вам всю правду скажу: о
прокламациях ничего не знаю, то-есть ровнешенько ничего, чорт возьми,
понимаете, что значит ничего?.. Ну, конечно, тот подпоручик, да еще
кто-нибудь, да еще кто-нибудь здесь... ну, и может Шатов, ну, и еще
кто-нибудь, ну, вот и все, дрянь и мизер... но я за Шатова пришел просить,
его спасти надо, потому что это стихотворение - его, его собственное
сочинение и за границей через него отпечатано; вот что я знаю наверно, а о
прокламациях ровно ничего не знаю.
- Если стихи - его, то наверно и прокламации. Какие же, однако, данные
заставляют вас подозревать господина Шатова?
Петр Степанович, с видом окончательно выведенного из терпения человека,
выхватил из кармана бумажник, а из него записку.
- Вот данные! - крикнул он, бросив ее на стол. Лембке развернул; оказалось,
что записка писана, с полгода назад, отсюда куда-то за границу, коротенькая
в двух словах:
"Светлую Личность отпечатать здесь не могу, да и ничего не могу; печатайте
за границей.
Лембке пристально уставился на Петра Степановича. Варвара Петровна правду
отнеслась, что у него был несколько бараний взгляд, иногда особенно.
- То-есть это вот что, - рванулся Петр Степанович, - значит, что он написал
здесь, полгода назад, эти стихи, но здесь не мог отпечатать, ну, в тайной
типографии какой-нибудь - и потому просит напечатать за границей...
Кажется, ясно?
- Да-с, ясно, но кого же он просит? вот это еще неясно? - с хитрейшей
иронией заметил Лембке.
- Да Кириллова же, наконец; записка писана к Кириллову за границу... Не
знали что ли? Ведь что досадно, что вы, может быть, пред мною только
прикидываетесь, а давным-давно уже сами знаете про эти стихи, и вс¬! Как же
очутились они у вас на столе? Сумели очутиться! За что же вы меня
истязуете, если так?
Он судорожно утер платком пот со лба.
- Мне, может, и известно нечто... - ловко уклонился Лембке; - но кто же
этот Кириллов?
- Ну да вот инженер приезжий, был секундантом у Ставрогина, маньяк,
сумасшедший; подпоручик ваш действительно только, может, в белой горячке,
ну, а этот уж совсем сумасшедший, - совсем, в этом гарантирую. Эх, Андрей
Антонович, если бы знало правительство, какие это сплошь люди, так на них
бы рука не поднялась. Всех как есть целиком на седьмую версту; я еще в
Швейцарии да на конгрессах нагляделся.
- Там, откуда управляют здешним движением?
- Да кто управляет-то? три человека с полчеловеком. Ведь на них глядя
только скука возьмет. И каким это здешним движением? Прокламациями что ли?
Да и кто навербован-то, подпоручики в белой горячке да два-три студента! Вы
умный человек, вот вам вопрос: Отчего не вербуются к ним люди значительнее,
отчего вс¬ студенты да недоросли двадцати двух лет? Да и много ли? Небось,
мильон собак ищет, а много ли всего отыскали? Семь человек. Говорю вам,
скука возьмет.
Лембке выслушал со вниманием, но с выражением, говорившим; "Соловья баснями
не накормишь".
- Позвольте, однако же, вот вы изволите утверждать, что записка адресована
была за границу; но здесь адреса нет; почему же вам стало известно, что
записка адресована к господину Кириллову и, наконец, за границу и... и...
что писана она действительно господином Шатовым?
- Так достаньте сейчас руку Шатова, да и сверьте. У вас в канцелярии
непременно должна отыскаться какая-нибудь его подпись. А что к Кириллову,
так мне сам Кириллов тогда же и показал.
- Вы, стало быть, сами...
- Ну да, конечно, стало быть, сам. Мало ли что мне там показывали. А что
эти вот стихи, так это будто покойный Герцен написал их Шатову, когда еще
тот за границей скитался, будто бы на память встречи, в похвалу, в
рекомендацию, ну, чорт... а Шатов и распространяет в молодежи. Самого,
дескать, Герцена обо мне мнение.
- Те-те-те, - догадался, наконец, совсем Лембке, - то-то я думаю:
прокламация - это понятно, а стихи зачем?
- Да как уж вам не понять. И чорт знает для чего я вам разболтал! Слушайте,
мне Шатова отдайте, а там чорт дери их всех остальных, даже с Кирилловым,
который заперся теперь в доме Филиппова, где и Шатов, и таится. Они меня не
любят, потому что я воротился... но обещайте мне Шатова, и я вам их всех на
одной тарелке подам. Пригожусь, Андрей Антонович! Я эту всю жалкую кучку
полагаю человек в девять - в десять. Я сам за ними слежу, от себя-с. Нам уж
трое известны: Шатов, Кириллов и тот подпоручик. Остальных я еще только
разглядываю... впрочем, не совсем близорук. Это как в Х-и губернии; там
схвачено с прокламациями два студента, один гимназист, два двадцатилетних
дворянина, один учитель и один отставной майор, лет шестидесяти, одуревший
от пьянства, вот и вс¬, и уж поверьте, что вс¬; даже удивились, что тут и
вс¬. Но надо шесть дней. Я уже смекнул на счетах; шесть дней и не раньше.
Если хотите какого-нибудь результата - не шевелите их еще шесть дней, и я
вам их в один узел свяжу; а пошевелите раньше - гнездо разлетится. Но дайте
Шатова. Я за Шатова... А всего бы лучше призвать его секретно и дружески,
хоть сюда в кабинет, и проэкзаменовать, поднявши пред ним завесу... Да он
наверно сам вам в ноги бросится и заплачет! Это человек нервный,
несчастный; у него жена гуляет со Ставрогиным. Приголубьте его, и он вс¬
сам откроет, но надо шесть дней... А главное, главное - ни полсловечка Юлии
Михайловне. Секрет. Можете секрет?
- Как? - вытаращил глаза Лембке, - да разве вы Юлии Михайловне ничего не...
открывали?
Прозоров Александр
Никитин Юрий
Никитин Юрий
Зыков Виталий
Конан-Дойль Артур
Сертаков Виталий