Чтение 69–й страницы книги ~Двадцать лет спустя~

Палач глубоко вздохнул.

- Пока я лишал жизни во имя закона и правосудия, мое дело не мешало
мне спать спокойно, потому что я был под покровом правосудия и закона.
Но с той ужасной ночи, когда я послужил орудием личной мести и с гневом
поднял меч на божие создание, с того самого дня... -

Палач остановился и в отчаянии покачал головой.

- Говорите, - сказал монах и присел в ногах кровати, потому что его
внимание было уже привлечено таким необычным началом.

- Ах, - воскликнул умирающий с порывом долго скрываемого и, наконец,
прорвавшегося страдания, - я старался заглушить угрызения совести двад-
цатью годами доброй жизни. Я отучил себя от жестокости, привычной для
того, кто проливал кровь. Я никогда не жалел своей жизни, если представ-
лялся случай спасти жизнь тем, кто находился в опасности. Я сохранил не
одну человеческую жизнь взамен той, которую отнял. Это еще не все.
Деньги, которые я приобрел, состоя на службе, я роздал бедным; я стал
усердно посещать церковь; люди, прежде избегавшие меня, привыкли ко мне.
Все меня простили, некоторые даже полюбили. Но я думаю, что бог не прос-
тил меня, и каждую ночь встает передо мною тень этой женщины.

- Женщины! Так вы убили женщину? - воскликнул монах.

- И вы тоже, - воскликнул палач, - употребили это слово, которое пос-
тоянно звучит у меня в ушах: "убили"! Значит, я убил, а не казнил. Я
убийца, а не служитель правосудия!

И он со стоном закрыл глаза.

Монах, без сомнения, испугался, что он умрет, не открыв больше ниче-
го, и поспешил сказать:

- Продолжайте, я еще ничего не знаю. Когда вы окончите свой рассказ,
мы - бог и я - рассудим вас.

- О отец мой! - продолжал палач, не открывая глаз, словно он боялся
увидеть что-то страшное. - Это ужас, который я не в силах победить, уси-
ливается во мне в особенности ночью и на воде. Мне кажется, что рука моя
тяжелеет, будто я держу топор; что вода окрашивается кровью; что все
звуки природы - шелест деревьев, шум ветра, плеск волн - сливаются в
плачущий, страшный, отчаянный голос, который кричит мне: "Да свершится
правосудие божье!"

- Вред, - прошептал монах, качая головой.

Палач открыл глаза, сделал усилие, чтобы повернуться к молодому чело-
веку, и схватил его за руку.

- Бред! - повторил он. - Вы говорите: бред! О нет, потому что именно
вечером я бросил ее тело в реку, потому что слова, которые шепчет мне
совесть, - те самые слова, которые я повторял в своей гордыне. Будучи
орудием человеческого правосудия, я возомнил себя орудием небесной спра-
ведливости.

- Но как это случилось? Расскажите же, - попросил монах.

- Однажды вечером ко мне явился человек и передал приказ. Я последо-
вал за ним. Четверо других господ, ждали меня. Я надел маску, и они уве-
ли меня с собой. Мы поехали. Я решил отказаться, если дело, которого от
меня потребуют, окажется несправедливым. Проехали мы пятьшесть миль в
угрюмом молчании, почти не обменявшись ни одним словом. Наконец они по-
казали мне в окно небольшого домика на женщину, которая сидела у стола,
облокотившись, и сказали мне: "Вот та, которую нужно казнить".

- Ужасно! - сказал монах. - И вы повиновались?

- Отец мой, она была чудовищем, а не женщиной. Говорят, она отравила
своего второго мужа, пыталась убить своего деверя, бывшего среди этих
людей. Она незадолго перед тем отравила одну молодую женщину, свою со-
перницу, а когда она жила в Англии, по ее проискам, говорят, был заколот
любимец короля.

- Бекингэм! - воскликнул монах.

- Да, Бекингэм.

- Так она была англичанка, эта женщина?

- Нет, она была француженка, но вышла замуж в Англии.

Монах побледнел, отер свой лоб и встал, чтобы запереть дверь на зад-
вижку. Палач подумал, что он покидает его, и со стоном упал на кровать.

- Нет, нет, я здесь, - поспешно подходя к нему, произнес монах. -
Продолжайте. Кто были эти люди?

- Один был иностранец, - кажется, англичанин. Четверо других были
французы и в мушкетерской форме.

- Их звали?.. - спросил монах.

- Я не знаю. Только все они называли англичанина милордом.

- А эта женщина была красива?

- Молода и красива. О, прямо красавица! Я словно сейчас вижу, как она
молит о пощаде, стоя на коленях и подняв ко мне бледное лицо. Я никогда
не мог понять потом, как я решился отрубить эту прекрасную голову.

Монах, казалось, испытывал странное волнение. Он дрожал всем телом.
Видно было, что он хочет задать один вопрос и не решается.

Наконец, сделав страшное усилие над собой, он сказал:

- Как звали эту женщину?

- Не знаю. Как я вам сказал, она была два раза замужем, и, кажется,
один раз в Англии, а второй - во Франции.

- И она была молода?

- Лет двадцати пяти.

- Хороша собой?

- Необычайно.

- Белокурая?

- Да.

- С пышными волосами, падавшими на плечи, не так ли?

- Да.

- Выразительный взор?

- Да, она могла, когда хотела, смотреть так.

- Необыкновенно приятный голос?

- Откуда вы это знаете?..

Палач приподнялся на локте и испуганными глазами поглядел на смер-
тельно побледневшего монаха.

- И вы убили ее! - сказал монах. - Вы послужили оружием для этих низ-
ких трусов, которые не осмелились убить ее сами! Вы не сжалились над ее
молодостью, ее красотой, ее слабостью! Вы убили эту женщину?

- Увы! - ответил палач. - Я говорил вам, отец мои, что в этой женщине
под ангельской наружностью скрывался адский дух, и когда я увидел ее,
когда я вспомнил все зло, которое она мне сделала...

- Вам! Что же такое она могла вам сделать?

- Она соблазнила и погубила моего брата, священника. Он бежал с нею
из монастыря.

- Твой брат бежал с ней?

- Да. Мой брат был ее первым любовником. Она была виновна в смерти
моего брата. Не глядите на меня так, отец мой. Неужели я так тяжко сог-
решил и вы не простите меня?

Монах с трудом справился со своим волнением.

- Да, да, - сказал он, - я прощу вас, если вы мне скажете всю правду.

- Все, все! - воскликнул палач.

- Тогда говорите. Если она соблазнила вашего брата... вы говорите,
она соблазнила его... если она была виновна, да, вы так сказали, она бы-
ла виновна в его смерти. Тогда, - закончил монах, - вы должны знать ее
девичье имя.

- О, боже мой, боже мой, - стонал палач, - мне кажется, что я умираю!
Дайте скорее отпущение, отец мой, отпущение!

- Скажи ее имя, - крикнул монах, - и я отпущу тебе твои грехи!

- Ее звали... господи, сжалься надо мной, - шептал палач, падая на
подушку, бледный, в смертельном трепете.

- Ее имя, - повторял монах, наклоняясь над ним, словно желая силой
вырвать у него это имя, если бы тот отказался назвать его, - ее имя, или
ты не получишь отпущения!

Умирающий, казалось, собрал все свои силы. Глаза монаха сверкали.

- Анна де Бейль, - прошептал раненый.

- Анна де Бейль? - воскликнул монах, выпрямляясь и вздымая руки. - Ты
сказал: Анна де Бейль, не так ли?

- Да, да, так, так ее звали... а теперь дайте мне отпущение, ибо я
умираю.

- Мне дать тебе отпущение? - вскричал монах со смехом, от которого
волосы на голове умирающего стали дыбом. - Мне дать тебе отпущение? Я не
священник!

- Вы не священник! Так кто же вы? - вскричал палач.

- Я это сейчас скажу тебе, несчастный!

- О господи! Боже мой!

- Я Джон Френсис Винтер!

- Я вас не знаю, - сказал палач.

- Погоди, ты узнаешь меня. Я Джон Френсис Винтер, - повторил он, - и
эта женщина была...

- Кто же?

- Моя мать!

Палач испустил тот первый, страшный крик, который все слышали.

- О, простите меня, простите, - шептал он, - если не от имени
божьего, то от своего; если не как священник, то как сын простите меня.

- Тебя простить! - воскликнул мнимый монах. - Бог, может быть, тебя
простит, но я - никогда!

- Сжальтесь, - сказал палач, простирая к нему руки.

- Нет жалости к тому, кто сам не имел сострадания. Умри в отчаянии,
без покаяния, умри и будь проклят.

И, выхватив из-под рясы кинжал, он вонзил его в грудь несчастного.

- Вот тебе мое отпущение грехов! - воскликнул он.

Тогда-то послышался второй крик, слабее первого, за которым последо-
вали стоны.