Чтение 69–й страницы книги ~Ким~

так же легко, как утром, когда она вышла в путь.

-- Я послал весточку хакиму,-- объяснил Ким, в то время
как она приветствовала собравшихся.

-- Он присоединился к идолопоклонникам? Нет, я вспоминаю,
он исцелил одного из них. Он приобрел заслугу, хотя
исцелившийся употребил свою силу во зло. Справедливо Колесо.
Ну, а что же хаким?

-- Я боялся, что тебе худо и... и я знал, что он мудр.--
Ким взял залепленную воском ореховую скорлупу и прочел строки,
написанные по-английски на обороте его записки: "Ваше
уведомление получено. Сейчас не могу покинуть это общество,
проведу их в Симлу. Затем надеюсь присоединиться к вам. Нелегко
сопровождать разгневанных джентльменов. Возвращайтесь той же
дорогой -- догоню! Весьма удовлетворен сообщением, оправдавшим
мое предвидение". Он пишет, святой человек, что сбежит от
идолопоклонников и вернется к нам. Так не подождать ли нам его
в Шемлегхе?

Лама долго и с любовью смотрел на Горы, затем покачал
головой.
из Европы. Бирманский рубин в две рати без порока и бледный
но это запрещено. Я видел Причину Всего Сущего.

-- Почему же? Ведь Горы день за днем возвращали тебе твою
силу? Вспомни, как мы были слабы и утомлены там, внизу, в Дуне.
-- Я стал сильным для того, чтобы сотворить зло и забыть свой
долг. Драчуном и убийцей стал я на горных склонах.-- Ким,
закусив губы, не позволил себе улыбнуться.-- Справедливо и
совершенно Колесо и не отклонетс оно ни на один волос. Когда я
был зрелым мужем, давнымдавно, я совершил паломничество в
Гуру-Чван, место среди тополей (он показал в сторону Бхутана),
где хранится священный конь.

-- Тише, тише!-- всполошился весь Шемлегх.-- Он говорит о
Джам-ЛинНин-Коре, коне, который может обежать вокруг света за
один день.

-- Я обращаюсь только к моему чела,-- сказал лама с мягким
упреком, и все испарились, как иней, тающий утром на южных
скатах крыш.-- В те дни я стремился не к Истине, но к беседам о
догматах. Все иллюзия! Я пил пиво и ел хлеб в Гуру-Чване. На
следующий день один монах сказал: "Мы идем вниз, в долину,
сражаться с монастырем Сангар-Гатаком (заметь еще раз, как
Вожделение связано с Гневом!), чтобы узнать, какой из
настоятелей, их или наш, будет главенствовать в долине, и чтобы
воспользоваться молитвами, которые печатаются в Сангар-Гатаке.
Я пошел, и мы сражались целый день.

-- Но как, святой человек?

-- Нашими длинными пеналами, как я мог бы тебе показать...
Да, мы сражались под тополями, оба настоятеля и все монахи, и
один рассек мне лоб до кости. Гляди!-- Он сдвинул назад шапку и
показал сморщенный белеющий шрам.-- Справедливо и совершенно
Колесо! Вчера этот шрам стал зудеть, и через пятьдесят лет я
вспомнил, как мне рассекли лоб, и лицо того, кто это сделал,
забыл, что все это иллюзия. Что было потом, ты сам видел --
ссора и неразумие. Справедливо Колесо! Удар идолопоклонника
пришелся по шраму. Я был потрясен до глубины души, душа моя
потемнела, и ладья души моей закачалась на водах иллюзии. Не
раньше, чем я попал в Шемлегх, смог я размышлять о Причине
Всего Сущего или проследить за направлением побегов зла. Я
боролся всю долгую ночь напролет.

-- Но, святой человек, ты неповинен ни в каком зле. Да
буду я твоей жертвой!

Ким был искренне расстроен печалью старика, и выражение
Махбуба Али вырвалось у него помимо воли.

-- На заре,-- продолжал тот еще более торжественно,
перемежая медлительные фразы постукиванием четок, бывших при
нем всегда,-- на заре пришло просветление. Оно здесь... Я
старик... в Горах рожденный, в Горах вскормленный, и никогда
больше не придется мне жить среди моих Гор. Три года я
путешествовал по Хинду, но разве может земля быть сильнее, чем
Мать Земля? Оттуда, снизу, неразумное тело мое стремилось к
Горам и горным снегам. Я говорил, и это правильно, что Искание
мое до^ стигнет цели. Итак, в доме женщины из Кулу я обратился
в сторону Гор, обманув самого себя. Хакима не надо осуждать.
Он, повинуясь Желанию, предсказывал, что Горы сделают меня силы
ным. Они укрепили мою силу, чтобы я совершил зло и позабыл о
своем Искании. Я радовался жизни и наслаждениям жизни. Я
радовался крутым склонам и взбирался на них. Я намеренно
отыскивал их. Я мерился силой моего тела, которое есть зло, с
высокими горами. Я смеялся над тобой, когда ты задыхался под
Джамнотри. Я подшучивал, когда ты отступал перед снегами
перевала.

-- Но что тут худого? Мне действительно было страшно. Я
этого заслуживал. Я не горец, и твоя обновленная сила
увеличивала мою любовь к тебе.

-- Не раз, помнится,-- лама горестно оперся щекой на
руку,-- я стремился услышать от тебя и хакима похвалы только за
то, что ноги мои стали сильными. Так зло следовало за злом,
пока чаша не наполнилась. Справедливо Колесо! Весь Хинд в
течение трех лет оказывал мне всяческие почести. Начиная от
Источника Мудрости в Доме Чудес и вплоть до,-- он улыбнулся,--
маленького ребенка, игравшего у большой пушки, мир расчищал мне
дорогу. А почему?

-- Потому что мы любили тебя. Просто у тебя лихорадка,
вызванная ударом. Я сам все еще расстроен и потрясен.

-- Нет! Это было потому, что я шел по Пути, настроенный
как синен (цимбалы) на то, чтобы следовать Закону. Но я
отклонился от этого Закона. Музыка оборвалась. Потом
последовала кара. В моих родных Горах, на границе моей родины,
именно в обители моего суетного желани наносится удар --
сюда!-- (он коснулся лба). Как бьют послушника, когда он
неправильно расставляет чашки, так бьют меня, который был
настоятелем Сач-Зена. Заметь себе, чела, слов не было -- был
удар.

-- Но сахибы не знали, кто ты такой, святой человек.

-- Мы стоили друг друга. Невежество с Вожделением
встречают на дороге Невежество с Вожделением и порождают Гнев.
Удар был мне знамением, мне, который не лучше заблудившегося
яка, знамением, указавшим, что место мое не здесь. Кто может
доискаться причины какого-либо действия, тот стоит на полпути к
освобождению! "Назад на тропинку,-- говорит Удар.-- Горы не для
тебя. Не можешь ты стремиться к освобождению и одновременно
предаваться радостям жизни".

-- И зачем только встретились мы с этим трижды проклятым
русским?!

-- Сам владыка наш не может заставить Колесо покатиться
вспять, но за одну заслугу, приобретенную мною, мне дано и
другое знание.-- Он сунул руку за пазуху и вытащил изображение
Колеса Жизни.-- Гляди! Я обдумал и это, когда размышлял. Почти
все это разорвано идолопоклонниками, и целым остался лишь край
не шире моего ногтя.

-- Вижу.

-- Столько, значит, я пробуду в этом теле. Я служил Колесу
во все мои дни. Теперь Колесо служит мне. Если бы не заслуга,
которую я приобрел, указав тебе Путь, мне предстояла бы новая
жизнь, раньше чем я нашел бы мою Реку. Понятно ли тебе, чела?

Ким уставился на жестоко изуродованную хартию. Слева
направо тянулся разрыв -- от Одиннадцатого Дома, где Желание
порождает ребенка (как рисуют тибетцы), через мир человеческий
и животный к Пятому Дому -- пустому Дому Чувств. На такую
логику возразить было нечего.

-- Прежде чем наш владыка достиг просветления,-- лама
благоговейно сложил хартию,-- он подвергся искушению. Я тоже
подвергся искушению, но все это кончено. Стрела упала на
Равнинах, а не на Горах. Что нам здесь делать?

-- Не подождать ли нам все-таки хакима?

-- Я знаю, как долго мне осталось жить в этом теле. Что
может сделать хаким?

-- Но ты совсем болен и расстроен. Ты не в силах идти. --
Как я могу быть болен, если вижу освобождение?--он, шатаясь,
встал на ноги.

-- Тогда мне придется собрать пищу в деревне. О
утомительная Дорога!-- Ким почувствовал, что и ему нужен отдых.

-- Это не противоречит уставу. Поедим и пойдем. Стрела
упала на Равнинах... но я поддался Желанию. Собирайся, чела!

Ким обернулся к женщине в украшенном бирюзой головном
уборе, которая от нечего делать бросала камешки в пропасть. Она
ласково ему улыбнулась.

-- Я нашла твоего бабу, и он был как буйвол, заблудившийся
в кукурузном поле,-- сопел и чихал от холода. А голоден он был
так, что, позабыв о своем достоинстве, начал говорить мне
любезности. У сахибов нет ничего.-- Она махнула раскрытой
ладонью.-- У одного сильно болит живот. Твоя работа? Ким кивнул