порядка наведаться к шустрому другу своему Саше Белову. Может, сей юноша уже
протоптал тропочку к покоям светлейшего князя Черкасского...
у Друбарева был до чрезвычайности испуганный. Он боялся смотреть гостю в
глаза и суетливо переставлял на столе письменные принадлежности, сдувая с
них невидимую пыль.
диковато, кивнул как-то вбок.
но экономка ваша сказала, что он в отсутствии, при этом плакала и клялась,
что ничего не знает.
Оставьте в покое бедную женщину.
клясться, что тоже ничего не знает и знать не хочет, что он человек тихий,
но, однако, защитники и у него найдутся, и прочая, прочая. Большого труда
стоил Лядащеву выведать, что Саша ушел из дому вчера утром, а вскоре
нагрянули драгуны с обыском, перерыли весь дом, требовали Сашеньку и кричали
матерные слова. Хотели было и его, старика, с собой прихватить, но он им
сказал, что он человек тихий, и прочая, прочая...
глаза и умолк, став похож на старую, испуганную сову. Главной заботой его
сейчас было не проговориться этому строгому господину (Саша поведал, на
какой ниве он сеет и пашет! ) о том, что произошло вчера вечером. А
случилась вещь невероятная!
чрезвычайно измученная, а может быть, и больная, пугливая, нервная девица и
назвалась Лизой (страшно вслух произнесть! ), камеристкой беглой Ягужинской.
хватала Лукьяна Петровича за халат, заклинала всеми святыми спрятать ее
где-нибудь и, наконец, упала в обморок.
которых она потонула и не только не могла выпростать руку или ногу, но даже
исчезла в душегрее целиком, словно аистиха, прячущая под крылом голову.
Девице наказали помнить, что если, не приведи господь, опять драгуны, то она
никакая не камеристка и не Лиза, а Наталья и племянница, прибывшая из Ржева.
Ох, грехи тяжкие, как трудно жить на свете!
настроении. Белов всегда был в горячих точках, следовательно, он при деле. А
что драгуны его дома не застали, так это значит -- дело не связано с
Лестоком. Но не эти мысли подействовали "благотворно на Лядащева, не
разговор с Друбаревым, а он сам. Есть еще на свете такие старики... У тебя
все суета, склоки, подозрения, а потом встретишь чистую душу и словно
омоешься ее добротой. Да на месте Друбарева другой бы давно Сашку с квартиры
прогнал, а этот готов все грехи на себя взять, только бы оставили мальчишку
в покое! Ну что ж, поищем Мятлева...
рощицей. Высокий дом с крутой голландской крышей и длинными одноэтажными
пристройками стоял в окружении парка.
был остановлен гайдуком в синем кафтане.
исчез, и вместо него появился другой -- такой же высокий, мрачный, но в
белых одеждах. Лядащеву пришлось повторить свой вопрос, гайдук рассматривал
его крайне подозрительно, морщился, собирал в гармошку лоб, давая
непосильную работу мозгам, в какой-то момент, видно, решил выставить
Лядащева на улицу, но потом смирился.
Хоть что-нибудь, да вызнаю у Амвросия! " Над кустом роз трудолюбиво жужжали
пчелы, Лядащев склонился над пахучим кустом.
возраста и сил, -- зачем звать изволили?
прогуляемся.
первых же вопросов ужас Амвросия Мятлева сменился вдруг глубокой
задумчивостью и такой бестолковостью, что Лядащев с трудом сдерживался,
чтобы не огреть садовника кулаком по могучей спине. Нет, никакого Котова он
не знает и знать не может, понеже он у княгини служит, а у князя двор свой.
Когда князь вернулся из Москвы, он не помнит. Его дело газон стричь да за
оранжереей ухаживать, а более он ничего не знает. Нет, с дворней говорить он
не будет, потому что у них дом особый, господа необычные, а посему здесь и
дворня не такая, как у прочих... После угроз раздраженного Лядащева,
Амвросий стал вести беседу в будущем времени, ладно, сам будет посматривать,
ладно, что увидит, то скажет...
ничего не ответил, только кланялся униженно.
раскинулась на трех холмах на месте уничтоженного когда-то пожаром
чухонского селения. Чухонцы оставили выгоревшие до дна родные гнезда и ушли
неизвестно куда, а на погорелье -- не пропадать же расчищенной от леса земле
-- вскоре поселились вятские крестьяне, согнанные с родных мест для
осваивания новой территории.
срезанной верхушкой холме, храм со стройной розовой колоколенкой увенчал
собой высокую, равнокрутую, как курган, горку, на третьем холме, полого
сбегавшем южным своим склоном к чистой, холодной от подземных ключей речке,
разместилась одноэтажная, крепко сбитая бревенчатая господская мыза.
его легкие, как чудодейственное питье, составленное из компонентов
"Бодрость, Веселье и Жизнерадостность". Сутулая фигура его распрямилась,
лицо разгладилось и похорошело от живого блеска глаз и ласковой, словно
удивленной улыбки. Он, наконец, вернулся домой! Как он не понимал этого
раньше? Петербургский дом, пусть собственный, -- это не то, это просто
жилье, еще не обжитое и потому неуютное, а здесь все родное до слез.
остались слюдяные вставки, но из этих окон открывался простор необъятный:
речка в кудрявых ракитах, поля с золотыми стогами, а дальше до горизонта
сосновые, корабельные леса. А выйдешь на крыльцо, пять ступенек вниз, и ты в
другом, пленительном мире детства.
Кладовая была в детстве постоянным источником любопытства. Там, за двумя
дверьми, одной решетчатой чугунной, закрытой на ключ, и второй, дубовой, с
пудовым замком хранились какието неведомые богатства, к которым Никита не
имел доступа, и когда после смерти матери, он, четырнадцатилетним хозяином,
приехал на мызу и открыл кладовую, то с некой жалостью обнаружил, что за
двумя дверьми хранились всего лишь запасы продовольствия да старая одежда --
пухлые, порченные молью шубы на меху лисьем, куньем, беличьем...
ларями-сусеками для пшеничной и ржаной муки. Потом просторный сарай,
прозванный "ткацким" из-за двух, стоящих в углу станков иностранного
происхождения, их с великим трудом привез из Франции отец. На станках никто
никогда не ткал да и не мог бы, потому что в первый же месяц крестьяне
растащили для своих нужд все съемные детали. Рядом с конюшней приземистый
крепкий сарайкаретник. От каретника вниз уходила мощеная дорога, за воротами
булыжник кончался, и дорога широким устьем вливалась в твердый песчаный
тракт. Отделенная от каретника огородом с парниками стояла людская, а дальше
сад и любимое место детства -- небольшой сарайчик под соломенной крышей --
псарня.
нужным местом в доме. Хозяева мызы любовно и пристально следили за сложным
собачьим бытом. Три дворовых парня под присмотром егеря натаскивали легавых
и гончих. В свои редкие и короткие наезды на мызу князь Оленев всей душой
отдавался охоте -- на волков ходил, зайцев травил, с ружьем гулял в поисках
боровой дичи. Случалось такое счастье, что и Никиту он брал с собой на
охоту.
азарт, и чистопородные легавые, гончие покинули барский холм -- кого
продали, кого подарили, оставшиеся собаки не получали нужного присмотра, и
крестьянские дворняги как-то незаметно поменяли окрас, приобрели неожиданную
легкость бега и сменили сторожевые инстинкты на охотничьи.
всеми забытая сука Милка ощенилась десятью щенками, из которых семь выжили и
превратились в свору веселых и бестолковых псов.
унылый толстый малый, усвоивший из своих обязанностей только привилегии,
которые давало звание егеря, стоял теперь перед барином и с некой душевной
натугой и виноватостью в голосе рассыпал бисер слышанных когда-то охотничьих
терминов. Веселые псы, не понимая, что речь идет об, их великих
Каргалов Вадим
Андреев Николай
Березин Федор
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Контровский Владимир