не знал, где он выпрыгнул, но понимал, что если будет идти в
направлении, противоположном тому, куда ушел поезд, то придет в
Макондо. После более чем трех часов пути, промокнув до костей и
испытывая страшную головную боль, он увидел в рассветной
полумгле первые дома города. Привлеченный запахом кофе, он
вошел в кухню, где какая-то женщина с ребенком на руках стояла,
склонившись над очагом.
-- Я Хосе Аркадио Второй Буэндиа.
убедиться в том, что он жив. И хорошо сделал, так как женщина,
увидев в дверях мрачного, истощенного человека, запачканного
кровью и отмеченного печатью смерти, решила, что перед ней
привидение. Она узнала Хосе Аркадио Второго. Принесла одеяло,
чтобы он завернулся, пока она высушит у очага его одежду,
согрела воду, чтобы он мог промыть свою рану -- у него была
только содрана кожа, -- и дала ему чистую пеленку перевязать
голову. Потом поставила перед ним небольшую чашку кофе без
сахара, которую, как ей рассказывали, пьют Буэндиа, и развесила
одежду у огня.
кофе.
собрался на станции.
мертвых, -- возразила она. -- Со времен твоего родича,
полковника Аурелиано Буэндиа, в Макондо ничего не случалось". В
трех кухнях, где побывал Хосе Аркадио Второй, прежде чем
добрался до своего дома, ему сказали то же самое: "Не было
мертвых". Он прошел через привокзальную площадь, увидел
нагроможденные один на другой столы для фританги и не обнаружил
никаких следов бойни. Улицы под непрекращающимся дождем были
пустынны, в наглухо закрытых домах не было заметно даже
признаков жизни. Единственным свидетелем того, что здесь есть
люди, был звон колоколов, призывавший к утрени. Хосе Аркадио
Второй постучал в дверь дома полковника Гавилана. Беременная
женщина, которую он до этого видел много раз, захлопнула дверь
у него перед носом. "Он уехал, -- сказала она испуганно. --
Вернулся к себе на родину". У главного входа в
электрифицированный курятник, как всегда, стояли двое местных
полицейских, в своих плащах и клеенчатых шлемах они были похожи
на каменные изваяния под дождем. На окраинной улочке антильские
негры распевали хором псалмы. Хосе Аркадио Второй перепрыгнул
через ограду двора и вошел в кухню дома Буэндиа. Санта София де
ла Пьедад сказала ему шепотом: "Смотри, чтоб тебя не увидела
Фернанда. Она уже встала". Как будто выполняя некое тайное
соглашение, Санта София де ла Пьедад отвела сына в "горшечную
комнату", застелила для него полуразвалившуюся раскладную
кровать Мелькиадеса, а в два часа дня, когда Фернанда легла
спать, передала ему в окно тарелку с едой.
дождь, и в три часа дня он все еще ждал, когда прояснится.
Санта София де ла Пьедад по секрету сообщила ему о появлении
брата, и он пошел в комнату Мелькиадеса. Аурелиано Второй тоже
не поверил ни в историю о бойне на площади, ни в ночной кошмар
с нагруженным трупами поездом, который шел к морю. Накануне
вечером в Макондо было оглашено чрезвычайное заявление
правительства, сообщавшее, что рабочие подчинились приказу
покинуть станцию и мирными колоннами разошлись по домам. В
заявлении также доводилось до сведения народа, что вожаки
профсоюзов, проникшись высоким патриотизмом, свели свои
требования к двум пунктам: реформа медицинского обслуживания и
постройка отхожих мест при бараках. Позже Аурелиано Второй
узнал, что, уладив дело с рабочими, военные власти поспешили
известить об этом сеньора Брауна, и он не только согласился
удовлетворить новые требования, но даже предложил устроить за
счет компании трехдневное народное гулянье и отпраздновать
примирение. Однако когда военные спросили его, на какое число
можно назначить подписание соглашения, он поглядел в окно, на
озаряемое вспышками молний небо, и сделал жест, выражавший
полную неопределенность.
дождей мы приостанавливаем всякую деятельность.
Но как только сеньор Браун объявил о своем решении, во всей
банановой зоне хлынул тот самый проливной дождь, что захватил
Хосе Аркадио Второго по дороге в Макондо. Ливень продолжался и
через неделю после этого. Официальная версия, которую тысячи
раз повторяли и вдалбливали населению всеми имевшимися в
распоряжении правительства средствами информации, в конце
концов была навязана каждому: мертвых не было, удовлетворенные
рабочие вернулись к своим семьям, а банановая компания
приостановила работы до конца дождей. Военное положение
сохранялось на тот случай, если непрекращающиеся ливни вызовут
какое-нибудь бедствие и понадобится принимать чрезвычайные
меры, но войска были отведены в казармы. Днем солдаты, засучив
штаны до колен, бродили по улицам, превратившимся в бурные
потоки, и пускали с ребятишками кораблики. Ночью, после
наступления комендантского часа, они вышибали ударами прикладов
двери, вытаскивали подозреваемых из постелей и уводили туда,
откуда не было возврата. Все еще велись поиски и уничтожение
преступников, убийц, поджигателей и нарушителей декрета номер
четыре, но военные отрицали это даже перед родными своих жертв,
переполнявшими приемную начальника гарнизона в надежде узнать о
судьбе арестованных. "Я уверен, что вам это просто приснилось,
-- твердил начальник гарнизона. -- В Макондо ничего не
произошло, ничего не происходит и никогда ничего не произойдет.
Это счастливый город". Так были уничтожены все профсоюзные
вожаки.
феврале, двери дома затряслись от ударов. Стучали прикладами --
этот стук ни с чем нельзя было спутать. Аурелиано Второй,
который все еще ждал, когда прояснится, чтобы выйти из дому,
открыл дверь и увидел шестерых солдат во главе с офицером в
мокрых от дождя плащах. Не сказав ни слова, они обыскали дом,
комнату за комнатой, шкаф за шкафом, и гостиные, и кладовые.
Урсула проснулась, когда зажгли свет в ее комнате, и, пока шел
обыск, лежала затаив дыхание, но сделала из пальцев крест и все
время направляла его туда, куда переходили солдаты. Санта София
де ла Пьедад успела разбудить Хосе Аркадио Второго, спавшего в
комнате Мелькиадеса, однако ему сразу стало ясно, что пытаться
бежать слишком поздно. Санта София де ла Пьедад снова заперла
дверь, а он надел рубаху и ботинки, сел на постель и стал
ждать, когда они появятся. В этот момент они обыскивали
ювелирную мастерскую. Офицер приказал отпереть висячий замок,
быстрым взмахом фонаря обвел помещение, увидел рабочий стол,
стеклянный шкаф для флаконов с кислотами, инструменты, лежавшие
на тех же местах, где их оставил хозяин, и, казалось, понял,
что в этой комнате никто не живет. Но тем не менее коварно
спросил Аурелиано Второго, не ювелир ли он, тот объяснил, что
здесь была мастерская полковника Аурелиано Буэндиа. "Так!" --
сказал офицер, зажег свет и отдал приказ произвести тщательный
обыск, от которого не укрылись восемнадцать золотых рыбок, --
оставшись нерасплавленными, они лежали в жестяной банке, за
флаконами. Офицер высыпал их на стол и внимательно рассмотрел
каждую, после чего заметно смягчился. "Я бы хотел взять себе
одну, если вы позволите, -- сказал он. -- В свое время они были
опознавательным знаком мятежников, но сейчас это реликвия". Он
был совсем молодой, почти юноша, но держался очень уверенно, и
только теперь стало заметно, что в нем есть нечто
привлекательное, располагающее. Аурелиано Второй подарил ему
золотую рыбку. У офицера радостно, как у ребенка, заблестели
глаза, он спрятал рыбку в карман, а остальные бросил в банку и
поставил ее на место.
Аурелиано Буэндиа был одним из наших самых великих людей.
профессиональное поведение. Перед дверью в комнату Мелькиадеса
Санта София де ла Пьедад прибегла к последней оставшейся у нее
в запасе уловке. "Здесь уже почти сто лет никто не живет", --
сказала она. Офицер заставил открыть комнату, пробежал по ней
лучом фонаря, и Аурелиано Второй и Санта София де ла Пьедад
увидели арабские глаза Хосе Аркадио Второго в тот момент, когда
блик света скользнул по его лицу, и поняли, что это конец одной
тревоги и начало другой, спасение от которой только в смирении.
Однако офицер продолжал водить лучом фонаря по комнате и не
проявил никаких признаков заинтересованности, пока не обнаружил
семьдесят два горшка, сложенных штабелями в шкафу. Тогда он