открытое окно ненавязчиво втекали шум моря, свист ветра и упоительные
запахи юга, когда даже не знаешь, чем именно пахнет - то ли цитрусовыми,
то ли кипарисом. Среди этого потока ароматов Глеб различал только запах
полыни, чуть горьковатый и в то же время на удивление мягкий, не такой,
к которому он привык в средней полосе. К тому же этот запах вызвал у
него воспоминания о хорошем итальянском вермуте, который незадолго до
своего отъезда они пили вместе с Ириной Быстрицкой.
здешнее пространство, в котором, как казалось ему, остановилось отдыхать
даже само время.
как он уже не может определить, сжаты его пальцы в кулак или
распластанная ладонь лежит на покрывале. Как редко ему приходилось
отдыхать! Как редко он мог позволить себе расслабиться! И тем острее
было сейчас ощущение свободы и независимости от чьей-либо воли.
положения. Он мог делать все, что угодно, и поэтому предпочитал
горизонтальное положение и полное бездействие. Видимый мир, звуки уже
ускользали от него, он медленно погружался в сон.
больше не существует, он испугался, сообразив, что сновидение может быть
не только приятным, но и ужасным. А теперь он сам из него без
посторонней помощи вряд ли выберется.
окном уже светает. Уже проступает потолок, но не видно стен. Вот
возникла лампочка на витом, обтянутом материей шнуре, каких ему уже
давно не приходилось видеть.
отбросил эту безумную мысль. В тюрьме не может быть витых, похожих на
веревки, шнуров. И тут же ощутил: эта комната ему знакома. Он даже
вспомнил, в какой стороне находится дверь, уже прорисовались контуры
окна и даже тень от рамы, похожая на немного перекошенный крест, легла
на ровно выбеленную стену.
находилась позади их класса. Странная комната - ее почти всегда держали
запертой, хотя в ней ничего не стояло. И открыли ее на его памяти только
однажды, когда в школе делали ремонт, а он и другие ученики, оставшиеся
в первый месяц каникул в городе, помогали рабочим. В тот день побелили
потолок и стены. Они еще слегка пахли известкой. Большинство ребят
уехали в пионерские лагеря, а у его отца была уйма работы, и
намечавшаяся поездка в Австрию сорвалась и отложилась на следующий
месяц. Хотя нет, вспомнил Глеб, ни стены, ни потолок еще не белили.
раскатать на полу перед завтрашней побелкой бумагу. Кто-то из ребят, чей
отец работал в типографии, принес остатки газетных рулонов - бумагу,
навернутую на картонные трубки. Глеб не спешил, он знал, что отец сейчас
сидит в своем кабинете и у него не найдется времени даже на разговоры.
Он отматывал бумагу, стараясь угадать так, чтобы оторванного куска
хватило ровно от одной стены до другой. И самое странное - это ему
удавалось.
легкие шаги. Дверь приоткрылась, и на пороге возникла Лада - девочка, о
которой он почти что ничего не знал кроме того, что она довольно красива
и сидит на две парты впереди него. Еще он знал, что ее отец крупный
начальник и работает где-то в обкоме. Но ее фамилия стерлась из памяти
Глеба точно так же, как и лицо ее отца, однажды виденного мальчишкой,
когда тот приходил в школу, чтобы забрать Ладу на концерт. Тогда Глеб
позавидовал ей. Ведь его отец никогда не позволял себе заезжать за ним
на машине. А ее поджидала внизу у самого крыльца черная "волга" с
антенной радиотелефона на крыше.
было оставаться и в то же время неловко было уходить сразу, словно бы
она успела подумать что-то не очень приличное. И Глеб прочел ее мысли.
щеках девчонки. Она присела рядом с Глебом на корточки, забавно
придерживая подол платья и плотно сжимая колени, и попыталась помочь ему
отрывать бумагу. Глеб рвал с одного конца рулона, Лада - с другого. И
вот их руки встретились, пальцы коснулись. Оба они замерли всего на
какое-то мгновение. Но его оказалось достаточно, чтобы понять многие
тайные мысли друг друга.
однажды с перемены на урок, обнаружил в своем пенале странную вещь -
чешский кохиноровский ластик, аккуратно разрисованный шариковой ручкой в
два цвета - черный и красный. Ровно очерченное сердце - черный контур,
красный фон, над ним по-английски написанное слово "Love" и довольно
безвкусные розочки по бокам. На другой стороне ластика он обнаружил
собственное имя, написанное латинскими буквами. Конечно же, такая
находка являлась прекрасным поводом устроить увлекательную разборку в
классе со всеобщим смехом и поисками девчонки, подкинувшей в его пенал
бесхитростное признание. Но что-то сдержало его, и ластик исчез в
кармане пиджака. А потом весь урок он смотрел на девочек своего класса,
пытаясь угадать, которая же из них решилась на такой отчаянный поступок.
И он не сумел остановить свой выбор ни на одной из них, решив, в конце
концов, что это пошутил кто-нибудь из ребят. Уже после урока он, сидя в
парке на лавочке, очистил ластик от надписей, и тот стал вновь белым. И
чуть ли не на каждом уроке он лежал на краю его стола.
ластик с надписью "Love" раньше принадлежал ей. А может, он обманулся?
Ведь у него не хватило тогда смелости спросить об этом напрямую. Тогда
он впервые в жизни безошибочно понял, что женщин в этой жизни бояться не
надо, что вся их недоступность - это сплошной блеф. Он взял в свои
ладони холодные пальцы Лады и заглянул в ее глаза. Там он прочел испуг,
но это был испуг человека, решившегося на отчаянный поступок.
Нет, он уже тогда знал, как нужно целоваться, но почему-то вся эта наука
мигом вылетела у него из головы, когда он ощутил под своими губами
теплоту ее губ.
решался. Тогда она слегка отстранилась от него и с наивной улыбкой
произнесла:
раздвинула их языком. А Глеб обнял ее нежно и нерешительно. Когда
поцелуй окончился, он, не глядя девчонке в глаза, спросил:
тоже замолчала.
они абсолютно не были готовы - ни он, ни она. Но тогда Глеб впервые
пережил то, что впоследствии у него вызывало в воспоминаниях сладостную
горечь неосуществленной мечты. Да, потом было всякое - и быстрое, и по
пьяни, но тогда... Именно тот, не совершенный акт остался у него в
памяти. Это видение, связанное с Ладой, возникло и ушло в никуда,
оставив во сне Глеба Сиверова только пустую комнату и предрассветные или
вечерние сумерки в ней.
было сил повернуться. Он чувствовал, как страх комком подкатывается к
сердцу, как делается пусто на душе и леденеют руки. Он знал, что сейчас
к нему приближается смертельный враг. Но сил бежать, сил обороняться не
было. Послышалось шуршание, и на него накинули колючий джутовый мешок, а
затем сильно встряхнули. И Глеб оказался в западне.
ступеньках, и каждый шаг отдавался мучительной болью. Он кричал, просил,
чтобы его выпустили, но в ответ слышался только смех. И он снова кричал.
что он сумел вытащить его из той глубокой ямы ужаса, в которой Глеб
очутился. Перед ним стоял спасатель и довольно скверно улыбался - не
потому, что был зол на постояльца, а скорее всего, потому, что его не
научили улыбаться весело и радостно.
отраженным светом море.
слышу, кричишь, как будто тебя душат.
его в минуту слабости.
Никитин Юрий
Свержин Владимир
Никитин Юрий
Корнев Павел
Суворов Виктор
Афанасьев Роман