старомодный индивидуализм действовал на Николаса успокаивающе. Кроме того,
из окна поезда можно увидеть больше, чем просто серьге облака, похожие на
клочья седой бороды. И как эта штука вообще держится в воздухе?
другими. Последний бизнесмен сошел в Кобе, и теперь Николас видел вокруг
себя людей земли. Напротив сидел человек в синем комбинезоне и высоких
ботинках с толстыми подошвами. Скрестив на тощем животе мозолистые руки и
уронив подбородок на грудь, он вытянул ноги и скрестил лодыжки. У него были
очень короткие седые волосы и жесткие черные усы. Наверное, рабочий с фермы;
возвращается домой. Через проход мирно посапывала с полуоткрытым ртом
толстая женщина в ярком бело-малиновом кимоно. Рядом с ней высилась стопка
коричневых бумажных пакетов. Двое ребятишек в европейских костюмах забрались
с ногами на сиденье и строили гримасы каждому, кто проходил мимо.
выражаться как матрос. Почему, например, ты говоришь "трахаться", а не
"заниматься любовью"?
имею в виду. Ты когда-нибудь занимался любовью, Николас? Расскажи мне, что
это такое.
я трахаюсь с тобой точно так же, как и с остальными. Ты знаешь, как я веду
себя с тобой? Так вот, точно так же я веду себя и с другими мужчинами.
Например, с Сайго. - Зачем она сейчас вспоминает о нем? - Я кончаю у него на
ладони...
внимания, и я?
наблюдать через двойное стекло, как раскачивается соседний вагон. "Господи,
- думал он, - неужели она собиралась подогреть меня такими рассказами? Что
за дикая мысль". Он почувствовал озноб и легкую тошноту и оперся рукой о
дверь вагона.
Должно быть, Курасики. Вот-вот покажется северный край Сэто Найкай -
Внутреннего моря. Родители часто возили его туда в детстве, и оно всегда
казалось ему бесконечно тихим и добрым.
темно и жутко. Потом так же внезапно снова ворвалось солнце и сосны
отступили, открывая отвесный склон. Внизу сверкало Внутреннее море, словно в
нем танцевали тысячи кривых золотистых сабель.
подойти к нему сзади, обнять и извиниться. Но с какой стати? И все же он
ждал. Неисправимый романтик.
холмистые и плоские. В детстве Николасу говорили, что во Внутреннем море
больше суши, чем воды. Острова были покрыты сложным узором террас:
плодородная земля в Японии в большой цене.
одного острова на другой, помогать людям работать на этих крохотных полях, а
потом разговаривать с ними за едой. Наверно, на это не хватило бы
целой.жизни. Что за мысль! Никогда не возвращаться - только вперед. Каждый
день в новом месте, не такой, как был вчера и как будет завтра. Никогда не
уставать, никогда не скучать. Как теперь? Я слишком для этого молод".
рядится в их одежды.
***
тории, ворота храма Ицукусима. Это место считалось одним из самых красивых
видов Японии. Николас теперь впервые увидел его своими глазами и вспомнил
бесчисленные яркие открытки.
символ старой Японии, вечно напоминающий о ее прошлом.
промышленные здания. В воздухе висела раскаленная тишина, тонкая и хрупкая,
как яичная скорлупа.
теперь занимал высокий худощавый человек в серо-коричневом кимоно. Он был
совершенно лысый, если не считать клочков белой бороды, свисавших с. узкого
подбородка. Его кожа, полупрозрачная, как пергамент, туго обтягивала широкие
скулы; но вокруг глаз и в уголках рта годы собрали множество морщинок.
Старое дерево, возраст которого можно определить по числу годовых колец.
Старик кивнул им, и его глаза ярко сверкнули. Его руки были скрыты в широких
рукавах кимоно.
чувство подавленности усилилось; казалось, воздуха больше нет, и если
открыть окно и высунуть туда голову, окажешься в холодном космическом
вакууме.
небе слышался гул самолета.
показался каркас старой обсерватории, такой, каким он был в 1945 году:
полуобгоревший скелет купола, одинокий и зловещий. Чайки низко кружились над
ним, но никогда не касались, будто повинуясь генетической памяти и инстинкту
самосохранения. Наверно, они и теперь еще чувствовали его обжигающий жар,
шипящие потоки радиации.
уху, когда они оба не сводили глаз со скорбного памятника. - Смотри. Вот так
же и моя душа.
полюс ее непробиваемого цинизма". Но именно эта двойственность больше всего
привлекала его в Юкио. Николас ни на минуту не верил ее напускной простоте.
Он знал, что это не более чем самозащита, и ему мучительно хотелось понять,
что прячется за каменной стеной, которую Юкио возводила вокруг себя с таким
упорством.
Хиросима осталась позади.
могу удержаться от любопытства. Он замолчал, и Николас был вынужден
спросить:
чтобы помнить старый город таким, каким он был до уничтожения.
когда-то Хиросима была моим домом. Теперь кажется, что это было так давно.
Почти как в другой жизни. - Старик снова улыбнулся. - Да так оно и было, в
некотором смысле.
много миль отсюда качались деревья и земля содрогалась как от боли. Ничего
подобного никогда не случалось. Рана, нанесенная Вселенной. Это больше, чем
гибель человека или даже цивилизации.
пересохшим ртом и не сводил глаз со старика.
посмотрел на Юкио.
блюдо. - Не знаю. Это не совсем подходящее слово. Если и можно подобрать
какое-то слово, то это карма. Видите ли, перед самой войной я уехал за
границу. В то время я занимался торговлей, я часто бывал на континенте, в
основном в Шанхае.
необыкновенной длине его ногтей. Они были тщательно ухожены, отполированы и
покрыты светлым лаком. Старик заметил удивленный взгляд Николаса.
которые относились ко мне по-дружески. Теперь я к этому привык настолько,
что даже не замечаю. Впрочем, длина моих ногтей весьма умеренная. - Он
уселся поудобнее, словно собирался рассказать вечернюю сказку своим внукам.
У него был замечательный, хорошо поставленный голос: властный, и в то же
время мягкий. - Однажды, закончив все дела, мы решили отдохнуть и поехали за
город. Я понятия не имел, что меня ожидает: у этих китайцев довольно
странные вкусы. Но занимаясь бизнесом, нужно быть космополитом, особенно в
том, что касается личных пристрастий твоих партнеров. Да, я не думаю, что в
таких делах разумно быть слишком узколобым и упрямо придерживаться
собственных традиций. В мире есть сотни разных культур, не так ли? Кто может
сказать, которая из них лучше. - Старик пожал худыми плечами. - Во всяком
случае, не я.