национальный напиток Энгельса! - Либкнехт улыбнулся. - Что вы такой
взъерошенный?
бурей:
Бебель.
с нашей правдой. Он вышел на трибуну схватки неподготовленным.
Мне кажется, вы сейчас подобны тетеревам на току - увлеклись, поете,
радуетесь победе. Надо готовиться к продолжению борьбы. Надо, Карл. Я, во
всяком случае, готовлюсь. Готовлюсь, - упрямо повторил он, чувствуя
внутреннее несогласие Либкнехта с его словами.
позволил торжествовать победу своим врагам, он не спешил, предупредив
Царское Село, что "схватка еще только начинается".
окольными путями в том направлении, что даже если Бюлов одержит в конце
концов победу, то критика, которая сейчас раздается на страницах
германской прессы, нанесет серьезный удар по престижу империи: "Победа
будет куплена ценою унижения".
дражайшей супругою; она советовала: "але мит вайле", что значит "поспешай
с промедлением".
надежности Берлина, когда на заседании прусского ландтага было зачитано
обвинительное заключение, доказывавшее, что арестованные "анархисты,
нигилисты и бомбисты, коих поспешили взять под защиту германские
социал-демократы, на самом деле есть шайка садистов, злодеев, растленных
мерзавцев, для которых нет ничего святого".
- здесь магнаты и помещики провалили на выборах социал-демократов; все
депутаты были имущими) поддерживали два члена кабинета: Шенштедт, министр
юстиции, и министр внутренних дел Хаммерштайн.
"анархистов-коммунистов", из заявлений русских эсеров, восславлявших
террор, брошюр Пилсудского, который призывал к "уничтожению всех и всяких
представителей России в Польше". Курьезным, впрочем, было то, что, как
самый ударный пункт обвинения, приводились слова "Варшавянки" в следующем
переводе: "Вперед, к кровавой борьбе! Повстанцы, вешайте магнатов, топите
их в крови!" Речи прусских министров были рассчитаны на бюргерство, на
средние слои, на обывателя - это действовало. Министры красок не жалели,
рисовали фантастические ужасы, пугали призраком кинжалов, выстрелов в
спину, тайных судилищ и виселиц. Сработало.
так же дружно открестились от него, примкнув к Шенштедту и Хаммерштайну.
России увенчалась успехом безумная попытка поднять бунт с помощью
анархических, террористических и нигилистических сочинений, то это бы
имело немедленную обратную реакцию на Пруссию: Поэтому я возглашаю: "Туа
рес агитур!" - "Так или иначе, но дело идет о нас!")
которые помянули прусские министры. Вывод его был точным и кратким. На
совещании, которое собрал у себя Либкнехт, Дзержинский сказал:
трибуны, показала следующее: Хаммерштайн и Шенштедт выделили из
захваченной литературы лишь прокламации русских
социалистов-революционеров, польских "анархистов-коммунистов" и ППС.
Однако, как явствует из описи захваченной литературы, подавляющее
большинство принадлежало перу русских и польских социал-демократических
публицистов, которые выступают как раз п р о т и в положений товарищей
эсеров и анархистов. Приведены цитаты из сочинений ППС, но ни слова не
сказано о польской социал-демократической литературе, принадлежащей перу
Розы, где ППС разоблачается как сила, чуждая идеям революции, как
организация заговорщиков, и г р а ю щ и х в террор! Там, где "улик" не
хватало, цитаты переписывались прусской полицией с помощью того же
Гартинга и еще коллеги Выводцева, сидящего в должности консула Российской
империи в Кенигсберге, - полное смыкание дипломатии с жандармским
ведомством!
Либкнехта. Его доводы были неопровержимы. Однако в стране уже начался
неуправляемый психоз; буржуазная пресса травила германскую
социал-демократию, как "пособницу русских и польских террористов". Бебель
вернулся на свое место под улюлюканье бюргерских, банковских и
клерикальных депутатов. Бюлов, чувствуя, что момент его торжества настал,
медленно поднял руку, испрашивая слово у президента рейхстага.
правительству, - медленно начал он, - а не чужеземным нигилистам или их
советчикам из среды нашей социал-демократии. Ни в какой стране мира не
могут быть терпимы безобразия со стороны иностранцев. Ни в какой другой
стране иностранцы не могут себе позволить ничего подобного. Сострадание и
внимание нужны, если они к месту; терпимость и защита гарантирована для
тех, кто подчиняется нашим законам и соблюдает их, для тех, кто ведет себя
прилично. Однако мы в Германии еще не зашли так далеко, чтобы позволить
бунтарям и заговорщикам водить нас за нос. Весь шум, который сейчас
подымает социал-демократия, имеет одну задачу - рассорить нас с Россией.
того, чтобы мы здесь, в Германии, были осчастливлены "царством будущего" -
каторжным порядком и диктатурой Бебеля. Мы не допустим, чтобы на немецкой
почве строились враждебные махинации против русского государства.
своих мест, устроив фон Бюлову овацию. Схватка, казалось, была выиграна,
Царское Село должно было оценить политическую дальновидность Берлина,
который по-настоящему надежен в борьбе против крамолы, не в пример
французским, английским или швейцарским правителям.
Люксембург вечером того же дня. Он не знал и не мог, естественно, знать о
том, что происходило сейчас в Шарлотенбурге и Царском Селе, но острая
реакция политика, революционера, стратега подсказывала ему - если не
предпринять сокрушительного контрудара, то мутная волна газетной грязи
испачкает идею, за которую он и его товарищи готовы были отдать жизнь.
(это было как взрыв бомбы), ушло в суд. Ждали всего, но только не этого:
человек, апеллирующий в суд, должен иметь такие доказательства своей
правоты, которые опрокинут фон Бюлова, иначе незачем огород городить.
Европы. Я согласен - весь цивилизованный мир обратил теперь свои взоры к
Кенигсбергу, - начал Карл Либкнехт свое выступление в суде. - Но почему?
Потому, что здесь сделана первая попытка наказать социал-демократов, всех
борцов освободительного движения за то, что они принимают участие в
страданиях угнетенного русского народа. Русская история, как никакая
другая, писана кровью, пролитой царской династией в борьбе против рабочих.
Не от петербургских студенческих беспорядков 1899 года, не от "Народной
воли" ведет свое начало революционное движение но от декабристов, от
петрашевцев. Прошло больше трех поколений, как Сибирь удобряется
благороднейшей кровью России. Если мы обозрим русские условия - абсолютное
бесправие народа, развращенность и кровавую жестокость бюрократии,
необузданную карательную систему, "судебное разбирательство", избиения,
расправы над народом, - то мы увидим, что над новейшей историей России
надписаны слова: "Сибирь и Шлиссельбург". Это и есть истинные эмблемы
царского великолепия.
стакана, сухо покашливал, то и дело поправлял волосы, словно стоял на
ветру.
Народовольцы считали необходимым принести себя в жертву интересам
человечества. Кто решится стать их судьей, если серьезно проанализировать
побудительные мотивы, толкнувшие их в террор?! Кто откажет им в
человеческом участии? Первоклассные русские литераторы прославляют их, как
героев. Самым захватывающим документом в этом отношении является
тургеневское стихотворение в прозе", посвященное Софье Перовской,
участвовавшей в убийстве Александра Второго. Я хочу напомнить его
содержание. Перовская, молодая красивая девушка, стоит перед завесой, за
которой темнота и леденящий холод, она намеревается поднять завесу и
переступить через порог. Она слышит обращенный к ней голос: "Готова ли ты
оставить своих товарищей, переносить голод и жажду?" - "Да", - отвечает
она. "Готова ли ты оставить отца, мать, сестер, братьев, ожидающее тебя
впереди счастье любви и материнства?" Она отвечает: "Да". - "Хочешь ли
пожертвовать жизнью, подвергнуть себя ненависти, презрению, забвению?" Она
отвечает: "Да!" И подымает завесу. Из глубины раздается: "Безумная". Но
сверху доносится: "Героиня, святая!" У меня нет оснований для морального
негодования по поводу тех актов отчаяния, которые вполне понятны при
тогдашнем положении России. С развитием русской индустрии, с появлением
промышленного пролетариата в России родилась почва для прогрессивных и
социал-демократических учений. Стихийно растет могучее рабочее движение.
Для социал-демократии миновала эпоха прежнего отчаяния. Совершенно
Свержин Владимир
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Суворов Виктор
Куликов Роман
Распопов Дмитрий