вперед, чтобы помешать им. Знал ли я его? Знал ли голос этого pequenino,
прежде чем он распался в визг агонии и смерти? Уже не узнаю. Его убили.
Ее. Убили ее. Жену. Никогда не виданную им жену. В таком случае, мы уже
почти что в центре леса, а этот великан - это материнское дерево.
начали наклоняться, валиться, ломаться у самых корней. Какое-то
мгновение Грего думал, что это люди их срубывают, но заметил, что
поблизости никого нет. Деревья ломались сами, бросались в объятия
смерти, чтобы своими стволами и ветками раздавить людей-убийц, чтобы
спасать материнское дерево.
или даже два из них прижали или даже пленили падающие деревья. Но
наконец рухнули все, которые могли, а материнское дерево все еще стояло
посреди поляны. По стволу проходили волны, как будто это сжимались
кишки, как будто дерево кого-то проглотило.
в чем не виновно!
дошло, что лес способен ответить ударом на удар, что это уже не кровавая
забава в справедливость и месть, но истинная война, и обе стороны
ужасны...
деревьев вытягивались в сторону материнского дерева; их зажигали, и они
занимались пламенем. Кое-кто из людей понял, что огонь, охватывающий
материнское дерево, сожжет и раненых, лежащих под братскими деревьями.
Их пытались спасать. Только большинство людей было охвачено бешенством
триумфа. Для них материнское дерево было Поджигателем, убийцей; оно было
всем тем, что являлось для них чужим в этом мире, врагом, замкнувшим их
внутри ограды, управителем, без всяческой причины держащим их на
маленьком клочке земли на столь обширной планете. Материнское дерево
было сейчас палачом и повелителем, чудачеством и угрозой. И вот сейчас
они его победили!
огонь, отчаянные вопли тех, которых огонь уже достал, торжествующую
песнь людей, совершивших это убийство.
видел, чувствовал и слышал: ярких, оранжевых языков пламени, вони
горящего тела, треска живого дерева в огне.
пожара, чтобы извлечь раненых из под ветвей. Он был весь в ожогах, один
раз на нем занялась одежда, но резкая боль не имела ни малейшего
значения, она была чуть ли не милостью, поскольку являлась тем
наказанием, которого он заслужил. Он обязан погибнуть здесь. Грего,
возможно, и поступил бы так, бросился бы в огонь, чтобы уже не выйти из
него, пока не очистится от своего злодеяния, пока от него не останутся
только кости и зола... Но раненые люди до сих пор ожидали, чтобы их
вырвали из пожара, все еще оставались те, которых он должен был спасать.
А кроме того, кто-то потушил огонь у него на плече, кто-то помог поднять
дерево, чтобы лежащий под ним парень выполз на свободу, и как же мог он
умереть, ибо был частью всего этого, когда спасал ребенка?
отодвигаясь от пламени как можно подальше.
толпу сюда. Это ты натворил, подумал Грего. Это ты оторвал их от меня.
ноги, прижимая голову к бедру. - Дядя Грего!
его за линию пожара, подальше в темноту, где было холодно. Все люди
направлялись в эту сторону, куда их спихивал огонь, ветер, подгонявший
пламя. Большинство было как и Грего: обессиленные, перепуганные,
обожженные на пожаре или же при спасении других людей.
они были обожжены огнем внутренним, тем самым, который развели на
площади Грего и Нимбо.
маленькие водоворотики в широком потоке... только сейчас он уже несет
ветви, факелы из горящего сердца леса. - За Квимо и Христа! За Либо и
Пипо! Никаких деревьев! Долой деревья!
Нимбо, не мог позволить, чтобы мальчишка шел сам, не мог ожидать его, но
не мог и оствить здесь. Нельзя же оставить в горящем лесу сына
собственного брата. Потому-то он нес мальчика, а уже через мгновение, с
ногами и руками, сведенными от боли усилий, с плечом, словно белое
солнце страдания на месте ожога, вышел из леса на покрытое травой
пространство перед старыми воротами, где тропинка выбегала из чащи на
встречу с дорожкой из лаборатории ксенобиологов.
какой-то причине они не приближались к двум отдельным деревьям, стоящим
на страже: к Человеку и Корнерою. Грего протиснулся меж людьми. Он все
еще нес Нимбо на руках. Сердце билось как сумасшедшее, оно было
переполнено страхом и гневом, но в нем теплилась и искорка надежды.
Грего уже понимал, почему люди с факелами остановились, а когда
пробрался вперед, то понял, что был прав.
последних отцовских деревьев. Они были маленькие, и у них не было ни
малейшего шанса, тем не менее, поглядывали они вызывающе. Они будут
сражаться до тех пор, пока не погибнут, но не допустят, чтобы эти два
дерева сгорели... Но они сгорят, если чернь того пожелает, ведь свинксы
не смогут помешать толпе, переполненной жаждой убийства.
сравнению с pequeninos. Он был безоружен, но разложил руки, как будто
желая всех их защитить, а может быть - удержать. И хриплым,
невразумительным голосом он бросал вызов толпе.
убейте меня! Точно так же, как они убили Квимо! Убейте!
должны исчезнуть с лица земли. И все эти свинтусы, если у них нет
достаточно ума, чтобы убежать.
пылала злостью, по крайней мере - некоторые. Но многим уже было
достаточно, многим же вообще было стыдно, в глубинах собственных сердец
они открывали чудовищные деяния, которые совершили нынешней ночью, когда
собственные души они отдали во владение толпы. Грего до сих пор
чувствовал это, он до сих пор был объединен с ними. Он знал, что сейчас
они могут склониться в ту или иную сторону: распаленные яростью еще
способны раздуть последний пожар... но может перевесят и другие,
остывшие, или же другие, которых разогревал только лишь румянец стыда.
вины. Поэтому-то он и вышел, с Нимбо на руках.
руку апротив этих братьев и этих деревьев.
уже погибло людей и pequeninos. - Он выговаривал слова хрипло, дыхание
было прерывистым от ядовитого дыма в легких. Но его слышали. - Лес,
который убил Квимо, растет далеко отсюда, и Поджигатель все так же стоит
целехонький. Сегодня ночью справедливость не восторжествовала. Были
только убийства с резней.