бы произошло на том конце?
знали, как именно все это происходит на Уррасе, мы бы лучше понимали
опасность. Но опасность заключается как раз в самом процессе.
одной-двумя фразами. Бедап поморщился и опять взглянул на сидевшего рядом
с ним Шевека.
собраниях он обычно вообще вел себя сдержанно и застенчиво, и никакого
толку от него не было, если только что-то не задевало его глубоко, а в
этих случаях он оказывался удивительно хорошим оратором. Он сидел и
смотрел вниз, на свои руки. Но Бедап заметил, что, когда Рулаг говорила,
она обращалась к нему, но то и дело поглядывала на Шевека.
построил передатчик, стал вести передачи на Уррас и принимать их передачи
и публиковать эти переговоры. Все это вы делали вопреки рекомендациям
большинства КПР и усиливающимся протестам всего Братства. Никакие меры ни
против вашей аппаратуры, ни против вас самих до сих пор не приняты,
главным образом, как я полагаю, потому, что мы, одониане, отвыкли от самой
мысли о том, что кто-то может избрать курс, приносящий вред другим, и
упорствовать в этом, невзирая на рекомендации и протесты. Это - редкий
случай. Архистские критики всегда предсказывали, что в обществе, не
имеющем законов, люди будут вести себя с полной безответственностью. По
существу, вы - первые из нас, кто стал себя вести именно так. Я не
собираюсь опять подробно говорить о том, какой вред вы уже причинили,
передавая могучему врагу научную информацию, каждой своей передачей на
Уррас, по сути дела, признаваясь в нашей слабости. Но теперь, думая, что
мы уже привыкли ко всему этому, вы предлагаете нечто гораздо худшее. Вы
скажете: какая разница между разговором с кучкой уррасти на коротких
волнах и разговором с кучкой уррасти здесь, в Аббенае? Какая разница?
Какая разница между закрытой дверью и открытой дверью? Давайте откроем
дверь - вот что он говорит, аммари, знаете ли. Давайте откроем дверь,
впустим уррасти! Шесть-восемь псевдо-одониан на ближайшем грузовике.
Шестьдесят-восемьдесят иотийских спекулянтов на следующем, чтобы
рассмотреть нас и прикинуть, как бы нас получше распределить в качестве
собственности между уррасскими государствами. А в следующий раз прилетят
уже шестьсот-восемьсот военных планетолетов: пушки, солдаты, оккупационная
армия - это будет конец Анарреса, конец Обета. Наша надежда состоит, как
состояла все эти сто семьдесят лет, в "Условиях Заселения": ни тогда, ни
потом - никогда ни один уррасти, кроме Первопоселенцев, не имеет права
покидать корабль. Никакого общения. Никаких контактов. Отказаться от этого
принципа сейчас - значит сказать тиранам, над которыми мы некогда одержали
победу: эксперимент провалился, приходите вновь поработить нас!
эксперимент удался, теперь мы достаточно сильны, чтобы стоять с вами лицом
к лицу, как равные с равными.
затянулся не на долго. Голосования, как обычно, не было. Почти все
присутствующие настаивали на соблюдении "Условий Заселения", и, как только
это стало ясно, Бедап сказал:
никого не примут. По вопросу о прибытии уррасти на Анаррес цели Синдиката,
совершенно очевидно, должны уступить мнению общества в целом; мы
обратились к вам за советом и последуем ему. Но есть и другой аспект той
же проблемы. Шевек?
на много громче бормотания, но продолжал говорить.
И это, очевидно, - вопрос прав личности; собственно говоря, что-то вроде
их проверки. "Условия Заселения" этого не запрещают. Если КПР запретит это
сейчас, с его стороны это будет присвоением власти, ограничением права
индивида-одонианина на инициирование акции, не приносящей вреда другим.
глаз метнулся от Шевека к Бедапу и снова к Шевеку. - Он может отправиться,
когда захочет, если грузовики собственников его возьмут. А вот вернуться
он не может.
борта грузового корабля, выходить за пределы Анарресского Космопорта.
- сказал один из старых советников, Фердаз, который встревал во все, даже
если это противоречило тому решению вопроса, которое его устраивало.
спокойная грузная женщина по имени Трепил.
Бедапом; у него был акцент Северного Взгорья и низкий, сильный голос. -
Если кому-то не нравятся ухищрения, то не угодно ли вот так: если здесь
есть люди, которым не нравится Анаррес, пусть сматываются. Я помогу. Я их
в Порт на руках отнесу, а то и пинками загоню! Но если они попробуют
приползти назад, то здесь их встретит кое-кто из нас, из настоящих
одониан. И пусть не надеются, что мы их встретим улыбками и словами "Добро
пожаловать домой, братья". Мы им зубы в глотку вобьем, а яйца - в брюхо.
Это вам понятно? Это ясно?
пернул. Ясность есть функция мысли. Прежде, чем выступать здесь, ты бы
хоть немного почитал бы Одо.
предатели, и ты, и весь ваш Синдикат! На всем Анарресе есть люди, которые
следят за вами. Думаете, мы не знаем, что Шевека зовут на Уррас, продавать
спекулянтам анарресскую науку? Думаете, мы не знаем, что все вы, нытики,
хотели бы туда полететь и жить богато, и чтобы собственники вас по плечу
похлопывали? Ну и катитесь! Хоть избавимся от вас! Но если вы попробуете
вернуться сюда, здесь вас встретят по справедливости!
Бедапу. Бедап поднял на него взгляд и сказал:
одно и то же!
насилие, то причиной этого будете вы оба. Вы и ваш Синдикат. И оно будет
вами заслужено.
сначала так тихо, голосом, охрипшим от пыльного кашля, что было слышно
лишь немногим. Это был делегат одного из синдикатов рудничных рабочих
Юго-Запада, и не предполагалось, что он будет выступать по этому вопросу.
Он говорил:
заслуживаем всего, всей роскоши, какой когда-либо наполняли могилы умерших
королей, и все мы, каждый из нас, не заслуживаем ничего, даже куска хлеба,
когда мы голодны. Разве мы не ели, когда другие голодали? Будете ли вы
наказывать нас за это? Будете ли вы награждать нас за ту заслугу, что мы
голодали в то время, когда другие ели? Ни один человек не заслуживает
наказания, ни один человек не заслуживает награды. Выбросьте из головы
понятие "достоин", понятие "заслуживает", и тогда вы, наконец, обретете
способность мыслить.
произносил этот слабый, хриплый голос, они производили странное
впечатление: точно говоривший сам обдумывал их, слово за словом, точно они
исходили у него из сердца, медленно, с трудом, как из песка пустыни
медленно-медленно проступает вода.
человека, который подавляет боль. По другую сторону стола, напротив нее,
сидел, опустив голову, Шевек. В наступившей после слов рудокопа тишине он
поднял голову и заговорил.
прилетели на Анаррес не ради безопасности, а ради свободы. Если мы должны
все соглашаться друг с другом, работать все вместе, то мы - всего лишь
машина. Если индивид не может работать в солидарности со своими
товарищами, значит, его долг - работать одному. Его долг и его право. Мы
отказывали людям в этом праве. Мы все чаще и чаще говорили: ты должен
работать вместе с другими, ты должен подчиняться диктату большинства. Но
всякий диктат есть тирания. Долг отдельной личности - не подчиняться
никакому диктату, быть инициатором своих собственных поступков, нести
ответственность. Только в этом случае общество будет жить, и изменяться, и
приспосабливаться, и сможет выжить. Мы - не подданные Государства,
основанного на законе, а члены общества, созданного на основе революции.
Революция - наша обязанность, наша надежда на эволюцию. "Революция
находится в духе отдельной личности - или ее нет нигде. Она - для всех,
или она - ничто. Если рассматривать ее, как нечто конечное, она никогда не
начнется по-настоящему". Мы не можем остановиться здесь. Мы должны идти
дальше. Мы должны рисковать.
которую тебя вынуждают личные мотивы.
пойти я, не имеет права мешать мне сделать это, - возразил Шевек. На миг
их взгляды встретились; оба опустили глаза.