Там много парков.
тетей Тетой, и с дядей Саулом, и вообще со всеми?
вещами. Дом был продан и пуст; часть мебели тоже продали, а остальную
отправили на Хеврон. Последнюю неделю люди шли сюда сплошным потоком -
родственники, старые друзья, сослуживцы из колледжа и даже кое-кто из
медицинской бригады Рейхса, работавшей с Рахилью в течение восемнадцати
лет. Сейчас улица была пуста. Струи дождя обрушивались на прозрачный купол
ТМП и причудливыми ручейками стекали вниз. Забравшись внутрь, все трое на
мгновение застыли, глядя на покинутый дом. В кабине пахло влажной шерстью
и мокрыми волосами.
чердаке полгода назад, и очень серьезно произнесла:
пригодной для дыхания и превратили несколько миллионов акров песка в
пахотную землю. Существа, которые обитали там раньше, были небольшими,
выносливыми и необычайно осторожными; точно такими же были существа,
завезенные сюда со Старой Земли, в том числе и люди.
за которой начиналась территория пропеченного солнцем кибуца Кфар-Шалом. -
Какие же мы, евреи, мазохисты. Когда началась Хиджра, наше племя могло
выбрать любой из двадцати тысяч исследованных миров, а эти зануды
отправились сюда.
отнюдь не мазохизм. Большая часть Хеврона представляла собой пустыню, но
плодородные его районы были плодородны почти беспредельно. Синайский
университет почитался во всей Сети, а его Медицинский центр притягивал
богатых пациентов и вытягивал из их карманов деньги, шедшие на развитие
кооператива. На Хевроне был всего один терминекс в Новом Иерусалиме:
строить порталы в других местах не разрешалось. Не пожелавший войти в
Гегемонию на правах протектората, Хеврон установил высокую плату за
пользование нуль-терминалом и не разрешал туристам покидать пределы Нового
Иерусалима. Для еврея, ищущего уединения, это было, пожалуй, самое
подходящее место на всех трехстах планетах, заселенных человеком.
Вайнтраубов поселили в отдельном доме - скромном жилище из саманного
кирпича со скругленными углами и голым деревянным полом, из окон которого
открывался прекрасный вид на бескрайние просторы пустыни за апельсиновыми
и оливковыми рощами, - дом стоял на самой вершине холма. Казалось, здешнее
солнце высушило все, думал Сол, даже огорчения и страшные сны, а его свет
словно жил собственной жизнью. По вечерам почти час после заката дом
Вайнтраубов светился розовым.
Ему была мучительна ее растерянность при пробуждении, и он старался, чтобы
первое, что она увидит, было его лицо. Он обнимал ее, а она забрасывала
его вопросами.
а потом еще немножко шли пешком, - привычно отвечал он. - Вообще-то, это
не так уж далеко... но и не близко, так что можешь считать это
приключением.
как мы сюда попали?
отвечал:
больно ушиб голову и несколько дней не мог вспомнить, где живет? Вот и с
тобой случилась такая история.
террасу, где их уже ждала Сара.
ей всегда были рады: знакомясь с ней заново каждый день, никто и виду не
подавал. После занятий дети подолгу играли в саду и носились среди холмов.
работу на книгой. Хеврон гордился тем, что приютил и предоставил
гражданство множеству ученых, художников, музыкантов, философов, писателей
и композиторов. Дом, подчеркивали они, подарен ему государством. Его
пенсия, весьма умеренная по стандартам Сети, была более чем достаточной
для их скромных потребностей в Кфар-Шаломе. Однако Сол, к собственному
удивлению, обнаружил, что ему нравится физический труд. Что бы он ни делал
- работал ли в саду, расчищал ли поля от камней или чинил окружавшую город
стену, - он ощущал, как на его душу и разум снисходит покой, которого он
не знал уже много лет. Он обнаружил, что может полемизировать с
Кьеркегором, ожидая, пока высохнет строительный раствор, и открывал новые
глубины в мыслях Канта и Вандюра, обирая червивые яблоки. В возрасте
семидесяти трех стандартных лет Сол приобрел наконец первые мозоли.
Сарой прогуляться у подножья холмов, оставив Рахиль на попечение Джуди или
еще кого-нибудь из девочек, живших по соседству. Однажды Сол и Сара даже
съездили в Новый Иерусалим. В первый раз с тех пор, как семнадцать
стандартных лет назад Рахиль вернулась к ним, они оказались вдвоем.
посреди ночи, бежал босиком в детскую и заставал там жену, тихо сидевшую
возле спящей Рахили. И едва ли не каждый день, когда они в розоватых
вечерних сумерках купали Рахиль в старенькой керамической ванне или
укладывали ее спать, девочка повторяла одну и ту же фразу: "Мне очень
нравится здесь, папа, только можно мы завтра поедем домой?" Сол согласно
кивал головой, рассказывал ей сказку, пел колыбельную песенку, а потом,
уверенный, что дочка уже спит, целовал ее, на цыпочках крался к дверям и
внезапно слышал из-под одеяла ее сонное: "Счастливо, аллигатор" и поспешно
отвечал: "Пока, крокодил". После этого он долго не мог заснуть и,
прислушиваясь к дыханию спавшей (или притворявшейся спящей) жены, следил
за тем, как бледные полосы света от одной или обеих маленьких хевронских
лун ползут по шершавым стенам, и разговаривал с Богом.
в сущности, делает. Ему стало смешно. Эти ночные беседы ни в коей мере не
были молитвами, скорее, они представляли собой сердитые монологи, которые,
по мере того как обличительные нотки звучали в них все громче, перерастали
в яростные споры с самим собой. Но не только с собой. Однажды Сол осознал,
что темы этих ожесточенных дебатов столь глубоки, вопросы, подлежащие
разрешению, столь серьезны, затронутые спором сферы столь обширны, что
единственное существо, на которое он мог обрушиться с обвинениями в
подобных прегрешениях, никто иной, как сам Господь Бог. Поскольку
представление о Боге как о существе, способном не спать по ночам,
беспокоясь о людях и вмешиваясь в жизнь отдельных индивидуумов, всегда
являлось для Сола абсолютно абсурдным, он, уяснив наконец суть этих
диалогов, усомнился в своем рассудке.
какая-либо этическая система (и более того, целая религия, причем религия
удивительно стойкая, сумевшая пережить все удары судьбы) из приказа Бога
человеку убить собственного сына. То, что повеление было отменено в
последний миг, не играло в глазах Сола ни малейшей роли. Не играло роли
также и то, что повеление было дано лишь с целью проверить готовность
Авраама к послушанию. Именно мысль о том, что пресловутое послушание
позволило Аврааму стать родоначальником всех колен Израилевых, и приводила
Сола в ярость.
Вайнтрауб пришел к непоколебимому убеждению: всякая преданность божеству,
либо концепции, либо общему принципу, которая ставит повиновение кому-то
или чему-то превыше справедливого обращения с невинным человеческим
существом, есть зло.
насмешливый и слегка раздраженный голос, с которым он привык ассоциировать
свои ночные споры.
Рахиль".
Трубников Александр
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Корнев Павел
Афанасьев Роман