Николаева, вполне могла стать классической, как знаменитый "Монастырь"*. Он
даже, ничтоже сумняшеся, придумал ей схожее название - "Мечеть". Обвинения в
плагиате Николаев не опасался. В ремесле контрразведки новое придумать сложно.
успешное противодействие абверу ее руководители - Судоплатов и Эйтингон -
награждены орденами Суворова, к подобной награде представлялись только высшие
военачальники за успешное проведение крупных военных операций, обеспечивших
стратегический перевес в Отечественной войне. Подробнеесм.: П. Судоплатов.
Спецоперации. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2001.
плотный контроль. От них по цепочке прибрать к рукам всю сеть. Нашпиговать ее
своими людьми. Кого-то перевербовать, кого-то пустить в расход. Обеспечить
"неучтенкой" из спецхрана. И играть, играть, играть! А когда придет верховное
повеление, прихлопнуть всех разом. Громкий процесс над пособниками исламского
терроризма и расхитителями культурного достояния - за такое орден Суворова,
конечно, не дадут, Николаев знал меру амбиций, но отблагодарят непременно, в
этом можно не сомневаться.
валяться, лишь бы заполучить операцию в свою контору. В наше время, когда все
куплено, поделено и надежно застраховано, не так много мест осталось, где бы
можно было развернуться во всю ширь и мощь ФСБ. А то, что Арсеньев с Максимовым
могли оказаться не при делах, Николаева нисколько не беспокоило. Допустим,
невиновны, допустим, померещилось. Но как объекты активной игры вполне
сгодятся. И никто спрашивать их не станет.
каракулями-тайнописью набрасывал основные тезисы докладной. Постоял в
нерешительности, раздумывая, как поступить: сунуть в бумагорезку или взять с
собой на встречу, чтобы потом такой же тайнописью набросать конспект беседы,
сверяя по пунктам, что удалось вложить в голову контрагента, а что пришлось
опустить.
комсомольский румянец, а в глазах полыхали пионерские костры. Хоть бери и
снимай на предвыборный плакат молодежной фракции "Единства". Парня Николаев
все-таки подключил к делу профессора Арсеньева, мысленно загадав, что если Коля
не напортачит, то его рейтинг кандидата на переход вслед за шефом в УРПО
возрастет сразу на десяток процентов. Обласканный высоким доверием, Заварзин
старался вовсю.
циферблату. - Где тебя черти раньше носили?
отрапортовал Заварзин.
фальшивую ноту в оркестре. Лешка Парамонов гундел и мотал нервы, как
шотландская волынка, но это выглядело куда естественней, чем оптимизм
Заварзина.
ходил, а КГБ прокопал вокруг Арсеньева на три метра под землю. Вот молодежь...
Думаете, что до вас агентурные сообщения на папирусе писали?
самую суть давай. Мне некогда.
записями в блокноте.
Заварзин. - Но я через райотдел подключил агента установки. Пенсионер, делать
ему нечего, весь день торчит у окна. А окна аккурат на дом Максимова выходят.
жалюзи, включили свет... Я сделал проверочный звонок. Три дня работал
автоответчик, а тут трубку поднял Максимов.
руку из кармана. Времени на детальный разговор не оставалось, а в московских
пробках накуриться можно до одури.
не унимался Заварзин. - В списках пассажиров Максимов и Дымова не значатся.
Конечно, могли вернуться и другим видом транспорта, но улетали-то самолетом.
Подозрительно, правда?
Максимову. Так, предварительные наброски. По собственной инициативе. - Он
выжидающе посмотрел на шефа, как смотрят на небо в надежде угадать завтрашнюю
погоду. - Если вы не против, может, посмотрите? Так сказать, с позиций
руководителя.
излучающем оптимизм лице.
это еще в школе...
требуется, - задумчиво протянул Николаев. - А планчик я твой завтра посмотрю. И
не потому что некогда. А потому что утро вечера мудренее.
самом пороге.
Как же быть?
его на ход, труда не составило догадаться, куда он сейчас клонит. - И не
вздумай по собственной инициативе всю ночь куковать под его окнами! Инициативу
я ценю, но в разумных пределах.
возвращался в "Шанхай".
этот, что подметки на лету режет", - подумал он.
набережной, времени хватит обдумать все: и как жить дальше, и с кем работать.
машин в Москве меньше не стало. Железный поток стекал по Китайгородскому
проезду, выползал на набережную и там замирал, как остываюшая лава. Водители
дрались за каждый сантиметр дорожного полотна. Гаишников, как водится, корова
языком слизнула. И каждый выбирался из этой передряги как мог.
не было. Официально клуб открывался в шесть вечера, но раньше семи нужные люди
в нем не появлялись.
настоящим клубом подвальную забегаловку только из-за того, что работает до
утра. Притоны сексуальных меньшинств, несмотря на всю претенциозность, тоже
язык не повернется назвать клубом. Клуб со времен королевы Виктории - место для
приятного и приватного времяпрепровождения элиты. Но клубов пооткрывали на
каждом углу, вгрохав бездну денег в интерьеры и секьюри-ти, элиты на всех не
хватило. Поэтому возник неологизм "клубиться" - кочевать из клуба в клуб, себя
демонстрируя и затмевая других. Броуновское движение элитных молекул создавало
видимость "светской жизни" в крестьянско-пролетарской стране.
доступ в которые был не менее строго ограничен, чем в масонские ложи. Ни
солидный счет в швейцарском банке, ни родственные отношения с членом
правительства, ни старая дружба с членом Семьи не открывала вожделенные двери.
Эти клубы создавались своими для с в о и х, и лишь принадлежащий к братству,
спаянному служением общему делу и скрепленному общими тайнами, мог рассчитывать
на членскую карточку. Но и ее удостаивался не каждый. Мало ли с кем сведет
служебная необходимость? Формальной принадлежности к узкому профессиональному
мирку мало. Надо быть кастой в этом мирке.
белую книжечку с золотым тиснением он берег не меньше, чем служебное
удостоверение. Кстати, сколько ни выспрашивал, так и не узнал, кто же из мудрых
отцов-основателей клуба предложил белые корочки. Тонко и символично. С намеком
и вызовом. В стране, где с мазохистской страстью впадают в транс при виде
красно-кровавых корочек удостоверений, подлинная элита одним видом клубного
пропуска демонстрировала, что стоит выше крови и фязи. Золото на белом - цвет
брахманов. Касты каст.
Громыко Ольга
Акунин Борис
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Каргалов Вадим