Чтение 70–й страницы книги ~Три минуты молчания~

Труба не дослушала, заверещала. "Дед" поморщился, взял у кепа свисток и
заткнул ее. Труба тут же свистнула. Тогда "дед" вынул свисток и вместо него
затолкал ветошь, которой он руки обтирал.

- Грубый ты, - сказал кеп. - Ты хоть кого-нибудь уважаешь?

Я вспомнил про компас - картушка у меня сильно залезла вправо - и
завертел штурвалом.

- Ты что, матрос? - спросил кеп. - Ты лево не ходи. Так и вожак порвать
недолго.

- Есть не порвать.

"Маркони" опять искал базу: "Я восемьсот пятнадцатый, как слышите?", а
когда она откликалась, и мы все замирали, и кеп кидался в радиорубку, вдруг
снова влезал шотландец со своей морзянкой и щебетал, выстукивал. Три точки -
три тире - три точки. Спасите наши души!* Три точки - три тире - три точки.
Мне страшно, несет на скалы, глубина под килем... координаты... Я зову вас,
а вы не откликаетесь!

* Сочетание "SOS" не содержит никакого шифра. Все расшифровки - как
английские: "Save Our Souls" ("Спасите наши души") или "Send Our Succour"
("Пошлите нам помощь"), так и русская: "Спешите Оказать Содействие", -
придуманы позднее, чем был установлен этот сигнал, выбранный лишь потому,
что он легко распознаваем среди других и достаточно несложен, чтоб его мог
отстучать любой член экипажа, даже не знающий азбуки Морзе, - разумеется,
его координаты в этом случае устанавливаются только пеленгованием.

Они, наверное, тысячу раз проходили под этими скалами, знали, что их
ждет. И, наверное, все надежды уже потеряли. Тут ничего не поделаешь. И
ангел не явится, и чайка не прилетит. Просто рука у ихнего "маркони" сама
выстукивала: три точки - три тире - три точки.

Потом все смолкло. Но это не шотландец умолк, это наш "маркони" перешел
на шестьсот метров, потому что была уже четверть четвертого и стрелка снова
пришла в красный сектор.

Там он опять защебетал. Его слушали целую минуту. Потом заговорила
береговая:

- Примите радио шотландского траулера. Всем, кто пытался нас спасти. Вы
сделали все, что могли. Мы понимаем. Мы всем вам желаем счастья. Передайте
приветы нашим близким.

И никто на это не откликнулся. Это правда, у всех были карты.

Кеп встал против окна, заложил руки за спину. По стеклам ляпало пеной,
потом снегом и снова пеной.

Я сказал:

- Их там уже нету, сетей.

И почувствовал, как у меня задрожали ладони на шпагах. Все, кто был в
рубке, уставились на меня. Кеп спросил:

- Почему думаешь?

- Он вожаковый, - сказал Жора. - Ему видней.

Кеп смотрел на меня:

- Ты что, трос пощупал?

-Да.

- А чем ты его щупал? - спросил Жора. - Не топориком?

Я сказал:

-Да.

- То-то слышно было, - сказал Жора, - по капу звездануло.

Кеп снял шапку, вытер ею лицо. Он даже вспотеть успел в один миг.

- Почему же молчал?

"Дед" за меня ответил:

- Николаич, он тоже страху подвержен.

- Ты знаешь, - спросил кеп, - что ты под суд пойдешь?

- Знаю.

- И что я с тобой вместе?

- Когда рубил - не знал.

"Дед" сказал:

- Он правду говорит.

- Ну что, вместе посидим. На одной скамейке. Как думаешь, веселей нам
вдвоем будет? - Кеп снова надел шапку. - Поверни пароход носом по курсу.
Пойдем, как люди. Клади лево руля.

Я положил. "Дед" переключил телеграф на передний. Рубка накренилась
почти отвесно - когда мы повернулись лагом, - потом выровнялись.

- Одержи, - сказал кеп. - Вот так. Спасибо, рулевой. А теперь выйди к
собачьим чертям из рубки. И чтоб я тебя больше никогда в ней не видел.

- Выйди, - сказал "дед".

Жора-штурман принял у меня штурвал.

- Разбуди там Фирстова.

Когда я выходил, кеп сказал "деду":

- Ты еще про шотландца заикаешься. А мы и без сетей-то, оказывается, не
выгребали...

Я шел напрямик, от волны уже не спасался. Даже подумалось: а пусть
смоет к чертям. Вот именно, к чертям собачьим. Меня еще с вахты не выгоняли.

В кубрике еле светился плафон. Карты валялись на полу. Не знаю, чем они
там кончили, Турка с Серегой, кто кого.

Я растолкал Серегу, он сказал: "Ага, сейчас иду" - и опять заснул. Я
его стащил с верхней койки на стол. Он покачался, спросил с закрытыми
глазами:

- Идем куда-нибудь?

- К базе.

Я сунул ему в зубы папиросу и зажег. Он затянулся и совсем очухался,
стал одеваться. Я его выпроводил и полез к себе в койку.

- Сень, - вдруг спросил Митрохин, - что там на мостике говорят: потонем
мы?

Тут я немножко взбесился:

- А что на мостике, больше твоего знают? Свой "голубятник" не работает?

Он не обиделся. Сказал мне печально:

- А я, знаешь, письмо нашел в телогрейке. Свое, домой. Хотел на базе
отдать и забыл.

- Ну, братана ты хоть встретил.

- Да. С ним-то я попрощался. А баба письма не получит.

- Ты спи давай. Хочешь - я свет вырублю?

- Не надо.

- Ты ж не заснешь со светом.

- Я и так не засну. А со светом все-таки легче.

Я лег в койку и вытянулся. Устал я, как ни разу в жизни.

- Слушай, - я вдруг спросил, сам от себя не ждал. - А ты почему с
открытыми глазами спишь? Ты это знаешь?

- Знаю. Это давно у меня. Я уже тонул раз. И так же вот свет погас.
Потом даже в психическую попал.

- Ну, ведь тогда же все-таки спасся. Может, и теперь...

- Сколько ж веревочке виться, Сеня?

Он что-то начал рассказывать мне, про какие-то свои предчувствия, но я
уж не слушал, дремал. И не мешало мне, что перекатывает в койке.

Сколько я проспал? Мне показалось - минуту. Так оно, верно, и было.

Я услышал - кто-то бежит, врывается в кап. И сапоги бацают по трапу,
наши, полуболотные. Двадцать ступенек трапа - двадцать ударов мне в уши. И
крик:

- Бичи! Подымайсь, есть работа на палубе! - Это Серега орал, как будто
мертвых будил на кладбище. - Шотландец тонет! Шотландца идем спасать!

Глава пятая. Клавка

Пусть жалок раб в селении глухом,

Далеком от тебя, как своды неба эти,

Но если женщина грустит о нем,

Я вижу в этом знак, что стоит жить на свете.

Японская танка

1

Я лез по трапу и видел - оба прожектора врублены, но светят, что
называется, один другому: заряд валил, какого я не видывал. Снизу его хоть
смывало волной, а на мачте, на вантах нарастали бороды, как на соснах в
тайге.

Сколько прошло, как Серега обратно побежал на руль, а в кубриках не
шевельнулись. Один я вышел сдуру. Вдруг из снега вынырнула фигура -
огромная, лица не видно под капюшоном. Надвинулась на меня, и я узнал
"деда".

- Ты, Алексеич? - потащил меня вниз. - Почему ж не выходят? Работа есть
на палубе.

На комингсе кто-то сидел. "Дед" об него споткнулся, выругался и
посветил фонарем. Это Митрохин сидел, таращил глаза.

- Совсем хорошо. Еще один пробудился. Но я -то знал, что он спит, хотя
оделся и пересел сюда из койки. Я его взял под мышки и отсадил.

- Подымайсь!

Не шевельнулись.

- Да, - сказал "дед". - Так не выйдет. Он перешагнул в середину
кубрика, раскинул сапоги, роканы, телогрейки, стал отдергивать занавески.

- Сварщик! - "Дед" узнал Шурку, стал его трясти. - Замлел, сварщик? Ну,
встанем, подымемся...

Шурка замычал, но глаз не открыл. "Дед" его вытащил, пересадил на стол.
Шуркино лицо запрокинулось - совсем неживое.

- Ты подержи его, - сказал "дед". - Этот-то наш, в активе, Я за другого
примусь.

Другой был Васька Буров. Лежал он такой успокоенный, руки на груди,