как будто вы дворовый пес, а не такой же человек, как он?
предвидел его собеседник. - Говорил и еще повторю. Я на все готов, чтобы
как-нибудь отплатить ему. И когда вы мне объяснили, что ему и всем католикам
здорово достанется от тех, кто написал это объявление, я сказал, что пойду с
ними, хотя бы ими командовал сам дьявол. Вот и пошел! Увидите, крепко мое
слово или нет, и сумею ли я выйти на первое место. Пусть башка у меня
работает не так быстро, как у других, - но на то ее хватает, чтобы помнить
моих обидчиков. Придет время, увидите и вы, и он, и сотни людей, что я -
парень не робкого десятка. Я не так громко лаю, как больно кусаю. Уж
поверьте, некоторым людям лучше встретиться с диким львом, чем со мной,
когда я сорвусь с цепи!
выразительной, чем всегда, указал ему на старинный шкафчик, и пока Хью
наливал себе стакан вина и затем пил его, сэр Джон не сводил с него глаз и
за его спиной усмехался еще выразительнее.
Хью, выпив, обернулся к нему.
сказал, что думаю, - язык-то у меня суконный. Ну, да в нашем Союзе хватает
говорунов и без меня. Я буду не болтать, а действовать.
сэр Джон с видом глубочайшего безразличия.
Был там еще и другой парень, Деннисом его звать.
славный малый?
горой стоит - горяч, как огонь!
знаете, чем он занимается?
поручиться, что вы скоро узнаете его секрет.
Джон. - Вы, кажется, сказали, но я забыл - куда вы с ним отправились из дома
лорда Джорджа?
отвечая на последовавший за этим ряд вопросов, он постепенно рассказал обо
всем, что произошло в этот вечер в трактире и на улице, каких людей он
встретил, сколько их было, о чем они говорили, чего ждут и каковы их
намерения. Допрос велся так искусно, что Хью воображал, будто он сообщает
все сведения добровольно, а вовсе не потому, что их у него выпытывают. Ему
так ловко это внушили, что, когда мистер Честер, наконец, зевнул и объявил,
что он ужасно утомлен, Хью начал неуклюже извиняться за свою болтливость.
сегодня немало! Говорил я вам, чтобы вы не совались туда, - еще чего доброго
наживете беды. Но вам непременно хочется насолить вашему спесивому приятелю
Хардейлу, и ради этого вы готовы, я вижу, идти на любой риск. Так, что ли?
вы говорите, сэр? Чем я рискую, что могу потерять? Друзей, родной дом? Их у
меня нет. И наплевать, не надо ничего! Мне подавайте хорошую драку, чтобы я
мог свести старые счеты, да смелых товарищей, с которыми я пойду вместе
драться, а там - будь, что будет, мне все равно.
стоит.
способен, вышел на улицу. А сэр Джон запер за ним дверь, вернулся к себе и,
снова сев у камина, долго еще сосредоточенно размышлял о чем-то, глядя в
огонь.
довольную улыбку. - Можно рассчитывать на успех. Ну-ка, сообразим. Мой
благодетель и я - самые ревностные протестанты и желаем всякого зла
сторонникам римско-католической церкви. А с Сэвилем*, который внес их билль
в парламент, у меня к тому же личные счеты. Однако каждому своя рубашка
ближе к телу, - и мы не можем себя компрометировать, связавшись с таким
безумцем, как этот Гордон, - ведь совершенно очевидно, что он помешан.
Теперь надо будет втихомолку раздувать недовольство, им посеянное, пользуясь
таким покорным орудием, как мой дикарь. Это может, пожалуй, способствовать
нашим истинным целям. И, хотя мы в принципе и согласны с лордом Джорджем,
надо будет при всяком удобном случае в умеренной и приличной форме порицать
его действия, - таким путем непременно приобретешь репутацию человека
справедливого и честного, а это весьма полезно и придаст мне весу в
обществе. Прекрасно! Это, так сказать, мотивы общие. Ну, а в частности,
признаюсь, я буду чрезвычайно рад, если эти бездельники и в самом деле
поднимут бунт и немного проучат Хардейла, как довольно деятельного члена
своей секты. Да, это мне доставило бы истинное удовольствие! И это
опять-таки прекрасно - пожалуй, даже лучше всего остального.
свои он с улыбкой заключил следующими словами:
своей матери! В его дружбе с мистером Деннисом есть что-то роковое. Впрочем,
нечего и сомневаться, что он все равно рано или поздно кончил бы так же. И
если я чуточку его подтолкну, разница будет только та, что он успеет выпить
на своем веку немного меньше галлонов, или бочонков, или бочек вина. Эка
важность! О такой мелочи и думать не стоит.
ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ
и задорный, что всем, кто слышал эту музыку, невольно думалось: наверное,
там работает человек, любящий свое дело. Тот, для кого работа - лишь скучная
обязанность, никак не мог бы извлекать из железа или стали такую веселую
музыку. На это способен только человек жизнерадостный, здоровый, всем на
свете довольный и доброжелательный. Будь он хоть простой котельщик, медь под
его руками звучала бы мелодично, и даже если бы он трясся в телеге,
нагруженной железными брусьями, - то, вероятно, и тогда сумел бы извлечь из
них гармоничные звуки.
и особенно внятно, когда на улице затихал грохот. "Мне все нипочем, я
никогда не унываю и непременно хочу быть счастливым", - слышалось в этом
звоне. Перебранивались женщины, пищали дети, грохотали тяжелые телеги, во
всю силу своих легких орали разносчики, но среди всего этого шума и гама
звон был все-таки слышен, всегда одинаковый, не громче и не тише, не звонче
и не гуще, ничуть не навязчивый, но не дающий более громким звукам заглушить
себя. Дзинь, дзинь, дзинь!..
малейшей хрипоты или сиплости, без каких бы то ни было признаков насморка
иди нездоровья. Прохожие замедляли шаг, с удовольствием прислушиваясь к
нему, а те обитатели соседних домов, кто в это утро проснулся в желчном
настроении, чувствовали, как у них становится легче на душе, и понемногу
оживлялись; матери под этот звон подбрасывали на руках детишек. А волшебное
"дзинь-дзинь!" все так же весело неслось и неслось из мастерской под Золотым
Ключом.
открытое окно заглянуло солнце, и лучи его, пронизав темную мастерскую,
широким снопом упали на слесаря, словно их тянула к себе светлая душа этого
человека. Он работал у наковальни, засучив рукава, сдвинув парик с
лоснящегося лба, и его раскрасневшееся лицо светилось довольством, -
казалось, никому на свете не живется так беззаботно, счастливо и спокойно,
как Гейбриэлу Вардену. Около него сидел холеный кот, мурлыча и жмурясь на
солнце, - он до того разомлел от тепла, что частенько закрывал глаза и
впадал в ленивую дремоту. А с высокой скамейки, стоявшей вблизи, ухмылялся
хозяину Тоби, сияя весь, от широкой коричневой физиономии до слабее
обожженных и потому более светлых пряжек на башмаках. Даже развешанные по
стенам ржавые замки, казалось, сияли благодушием и смахивали на старых
веселых подагриков, готовых посмеяться над собственными немощами. Ничто
угрюмое или суровое не омрачало окружающей картины. Невозможно было себе
представить, что какой-либо из этих бесчисленных ключей предназначен для
денежного сундука скряги или тюремной камеры. Нет, пивные и винные погреба,
комнаты, согретые ярко пылающим в камине огнем, полные книг, веселой
болтовни и смеха, - вот куда эти ключи должны были открывать доступ. А
места, где гнездятся недоверие, жестокость и угнетение, ключи Гейбриэла
Вардена могли только запирать накрепко, навеки.
лоб. Внезапно наступившая тишина разбудила кота. Соскочив на пол, он
бесшумно подобрался к двери и хищным взглядом тигра уставился на клетку с
птицей в окне напротив. А Гейбриэл поднес ко рту Тоби и сделал основательный
глоток.
заметно, что на нем солдатские штаны. А на стене за его спиной были
развешаны на нескольких колышках красный мундир, кушак, шляпа с пером и
сабля. Всякий сведущий человек сразу мог бы сказать, что все это вместе
составляет военную форму сержанта Королевских Волонтеров Восточного Лондона.
улыбался ему Тоби, слесарь весело оглядел эти части своего костюма, склонив