разбежаться вовремя, и он, застигнув их врасплох, тут же чинил суд и
расправу и над ними, потому что чуть не за любым из жильцов числились долги.
До самого вечера по всему Тупику только и раздавалось: "Да что вы
воображаете? Да на что это похоже?". Мистер Панкс не желал слушать никаких
отговорок, не желал слушать никаких жалоб, не желал слушать никаких
заверений; он желал одного: немедленной уплаты наличными. Пыхтя и отдуваясь,
он метался во все стороны, совсем уже черный от пота и грязи и так
взбаламутил тихие воды Подворья, что волнение не утихло и через два часа
после того, как он, наконец, испарился за уличным горизонтом.
Кровоточащие Сердца обычно сходились потолковать о своих делах и невзгодах;
и все единодушно сошлись на том, что мистер Панкс - жестокосердый человек, с
которым не сговориться; и можно только пожалеть, зачем такой джентльмен, как
мистер Кэсби, поручает ему собирать квартирную плату; верно, просто не
знает, каков он есть. Вот если бы мистер Кэсби сам стал этим заниматься
(говорили Кровоточащие Сердца), совсем другое было бы дело; уж будьте
уверены, сударыня, человек с такой головой да с такими глазами никого не
стал бы мучить и допекать.
безмятежной улыбкой проследовавший через Подворье, чтобы укрепить доверие,
которое его обитателям внушала сияющая лысина и шелковистые кудри, - в тот
же самый час и минуту этот первостатейный лицемер и обманщик,
прикидывавшийся порядочным кораблем, грузно колыхался на волнах своей
домашней заводи и, вертя большими пальцами, говорил усталому маленькому
буксиру:
справедливость заставляет меня сделать вам это замечание, - что вы должны
были выжать куда больше денег, куда больше денег.
ГЛАВА XXIV - Предсказатель будущего
желал бы переговорить с нею с глазу на глаз, для чего несколько раз
принимался кашлять столь многозначительно, что не заметить этого мог только
мистер Доррит, который, когда дело касалось заработков его дочери, являл
собою наглядную иллюстрацию истины: тот всех слепцов слепее, кто не хочет
видеть. Так или иначе сигналы Плорниша были приняты, и он получил аудиенцию
на лестнице за дверью.
Плорниш, - а еще с ней была старуха, ну сущая ведьма. Как глянет, так,
кажется, сейчас живьем проглотит!
было столь сильно, что он никак не мог его позабыть.
- откуда только такие берутся.
и он продолжал:
Кэсби, а у мистера Кэсби, если чего не так или там не совсем, уж кто-кто, а
Панкс тут не виноват, ну уж нет. Этот уж старается, Панкс-то, так старается,
так старается!
большим пафосом.
зайдет по этому адресу - вот тут на карточке, это дом, где проживает сам
мистер Кэсби, и у Панкса в этом доме есть комнатка окнами во двор, там он и
старается, так, что только держись, - у нее для мисс Доррит, дескать, есть
работа. Я, говорит, старый и близкий друг мистера Кленнэма и желаю быть
полезной друзьям моего друга. Так и сказала, этими самыми словами. И она
хотела знать, не может ли мисс Доррит прийти завтра, так я пообещал, что
загляну к вам, мисс, и справлюсь, а потом приду к ней сказать, будете ли вы
завтра, а если не завтра, то когда.
Доррит. - Очень любезно с вашей стороны; да ведь вы всегда любезны и добры.
дверь, пропустил Крошку Доррит в комнату, а затем и сам вошел, делая вид,
будто и вовсе не выходил - причем до того неуклюже, что Отец Маршалси, даже
не будучи особо наблюдательным, легко мог бы догадаться, в чем дело. Однако
почтенный старец, в своей удобной рассеянности, ничего не, заметил. Они
побеседовали еще немного; Плорниш, несмотря на превосходство, которое давало
ему его нынешнее положение гостя с воли, держался со всей почтительностью
бывшего арестанта, к тому же сознающего, что он всего лишь простой штукатур.
Вскоре он простился и вышел; но прежде чем покинуть тюрьму, обошел ее
кругом, и некоторое время постоял у кегельбана со сложным чувством человека,
который совсем недавно был обитателем здешних мест и имеет свои особые
причины полагать, что ему еще суждено сюда вернуться.
вышла из Маршалси и направилась к патриаршему шатру. Она выбрала путь через
Железный мост, хоть за переход и пришлось уплатить пенни, и шла так
медленно, что эта часть пути оказалась у нее самой долгой. Без пяти восемь
она уже бралась за патриарший дверной молоток, привстав на цыпочки, чтобы до
него дотянуться.
услышала от нее, что мисс Флора (вернувшись под родительский кров, Флора
предпочла вновь принять то имя, под которым жила там раньше) еще не выходила
из спальни, но что посетительницу просят пройти в гостиную мисс Флоры. Она
послушно прошла в гостиную мисс Флоры, где увидела стол, накрытый к завтраку
на два прибора, и еще один прибор на подносе отдельно. Молодая особа куда-то
исчезла, однако очень скоро воротилась и сказала, что посетительницу просят
расположиться у камина, снять шляпку и чувствовать себя как дома. Но Крошка
Доррит, по своей природной застенчивости и потому, что она не привыкла
чувствовать себя как дома в подобных случаях, не могла последовать этому
приглашению; и когда Флора, запыхавшись от спешки, влетела в гостиную
полчаса спустя, посетительница все еще сидела на стульчике у дверей, так и
не сняв шляпки.
зачем же она мерзнет тут, у дверей, вместо того чтобы сидеть в кресле перед
камином и читать газету, разве эта ветрогонка горничная ей не передала, и
неужели она так и сидит все время в шляпке, нет, уж теперь Флора сама снимет
с нее эту шляпку, сию же минуту. В порыве лучших чувств Флора тут же
исполнила свое намерение и была так поражена лицом, которое увидела, что
воскликнула: "Да какая же вы прелесть, моя душенька!", и с неподдельной
нежностью сжала это лицо ладонями.
подивиться ее доброте, Флора уже бросилась хлопотать у стола, в то же время
дав волю своему неутомимому языку.
я непременно хотела встретить вас сама, как только вы придете, и сказать
вам, что всякий, в ком Артур Кленнэм принимает участие, хотя бы и не такое
горячее, может рассчитывать на участие и с моей стороны, и что я очень рада
вас видеть у себя, и добро пожаловать и милости просим, и вот извольте,
никто не догадался меня разбудить, и вы уже здесь, а я еще храплю, если уж
говорить всю правду и я не знаю, любите ли вы курицу в холодном виде и
ветчину в горячем, многие не любят, между прочим не только евреи, а у евреев
это угрызения совести, которые мы должны уважать, хотя очень жаль, что у них
нет угрызений совести, когда они нам продают подделки, а деньги берут как за
настоящее, но если не любите, это будет просто ужасно, - заключила Флора.
маслом она не привыкла...
стремительностью наливая кипяток в чайник, что брызги полетели ей в лицо. -
Вы не должны стесняться, потому что к вам здесь относятся как к другу и
желанной гостье, беру на себя смелость утверждать, что это именно так, и мне
стыдно было бы, если бы это было иначе, тем более что Артур Кленнэм говорил
в таких выражениях - вы что, устали, душенька?
путь, вы, верно, очень далеко живете, не надо было вам идти пешком, -
сказала Флора, - ах, ах, чего же бы вам дать, чтобы восстановить ваши силы?
вас, но я вовсе не устала.
вот это крылышко и кусочек ветчины, а на меня не обращайте внимания и не
дожидайтесь меня, я всегда отношу сама поднос в комнату тетушки мистера Ф.,
которая завтракает в постели, прелестная старушка и такая остроумная
собеседница, вон там за дверью портрет мистера Ф., очень похож, разве что
лба многовато, только я никогда не видала, чтобы он стоял у мраморной
колонны, опираясь на мраморную балюстраду, да еще с горными вершинами вдали,
он ведь, знаете, был виноторговец, превосходнейший человек, но совершенно не
такого склада.
хозяйки к этому шедевру искусства.
- сказала Флора, - хоть, разумеется, трудно сказать, как бы дело пошло
дальше, если бы смерть не унесла его, когда у нас еще в некотором роде не
окончился медовый месяц, достойнейший человек, но без всякой романтической
жилки, весьма мужественная проза, но никакой поэзии.