темной, грязной каюты, куда они всячески зазывали своих пассажиров, Нелл
села с дедом на открытом воздухе и испуганно прислушивалась к крикам
разгулявшихся пьянчуг. Она была бы готова идти всю ночь пешком, лишь бы не
оставаться здесь.
другом они не церемонились, хотя старик и девочка не могли пожаловаться на
грубость с их стороны. Так, например, когда рулевой и его товарищ заспорили
о том, кто из них первый предложил угостить Нелл пивом, - причем спор этот,
к ее невыразимому ужасу, вскоре перешел в свирепую драку, - ни тот, ни
другой не пытались привязаться к ней, и каждый довольствовался тем, что
срывал злобу на своем противнике, перемежая тумаки словами, к счастью
совершенно непонятными девочке. Ссора была, наконец, улажена следующим
образом: победитель толкнул рулевого в каюту, и сам как ни в чем не бывало
стал за руль, а товарищ его, который, по-видимому, обладал крепким
здоровьем, легко выносившим подобные пустяки, как свалился вниз головой и
вверх ногами, так и заснул тут же на месте и спустя две-три минуты уже мирно
похрапывал.
платье, мысли ее были заняты не собственными невзгодами и страданиями, а
тем, как им с дедом жить дальше. Мужество, обретенное накануне ночью,
служило ей опорой и сейчас. Старик возле нее, он спит спокойно, и черное
дело, на которое его толкало безумие, не будет совершено. В этом она черпала
утешение.
Самые незначительные случаи, казалось, исчезнувшие из памяти; лица, когда-то
мелькнувшие перед ней и давно забытые; слова, оставленные без внимания; то,
что было год назад, вперемежку с тем, что было лишь вчера; знакомые места,
мерещившиеся ей в обманчивых очертаниях прибрежного ландшафта. Странная
путаница в мыслях: как они попали сюда, куда едут, что это за люди вокруг?
Чьи-то голоса, вопросы, такие явственные, что она вздрагивала и
оглядывалась, готовая ответить, - все эти несвязные ощущения и образы,
неизменно сопутствующие бессоннице, тревоге и постоянной перемене мест, не
давали ей ни минуты покоя.
уже успев перейти от пьяного буйства к пьяной чувствительности, вынул изо
рта трубку, обмотанную для прочности шпагатом, и вдруг попросил спеть ему
песню.
память, - заявил этот джентльмен. - Голос твой я слышу, глаза вижу, а насчет
памяти догадываюсь. Но догадки мои всегда правильны. Сию же минуту спой мне
песню!
что о споре с ним нечего было и думать. - Ровным счетом сорок семь. Одну
какую-нибудь спой - самую лучшую. Ну, начинай сию же минуту!
выученную когда-то давно, в более счастливые времена, и так угодила ею
своему слушателю, что он столь же повелительным тоном потребовал другую, да
к тому же подхватил припев, искупая незнание слов и мотива необыкновенной
мощью голоса. Эти оглушительные рулады разбудили его товарища, он,
пошатываясь, вышел на палубу и, пожав своему недавнему противнику руку,
торжественно заявил, что пение для него величайшая радость, услада и утеха в
жизни и что более приятное занятие трудно себе представить. От третьей
просьбы, вернее уже не просьбы, а требования, Нелл тоже не могла отказаться;
на этот раз припев подхватил и верховой. Не имея возможности участвовать в
ночном кутеже своих приятелей, он ревел теперь во всю глотку за компанию с
ними. Усталая, измученная девочка развлекала их всю ночь напролет, без конца
повторяя все те же песни, и не один фермер беспокойно вздрагивал во сне и
забирался с головой под одеяло, чтобы не слышать этого дикого нестройного
хора, который доносил до него ветер.
как Нелл не могла выносить смрада, стоявшего в каюте, барочники, в
благодарность за ее труды, дали ей парусину и кусок брезента, и они со
стариком укрылись ими от дождевых струй. Дождь лил все сильнее и сильнее и к
полудню так припустил, что конца ему не предвиделось.
становилась все мутнее и грязнее, навстречу им то и дело попадались другие
суда; черные от шлака дороги и кирпичные строения свидетельствовали о
близости большого промышленного города, а беспорядочно разбросанные дома
указывали на то, что предместья его начинаются уже здесь. И вот, наконец,
множество крыш, фабрики, сотрясаемые оглушительным гулом и рокотом машин,
высокие трубы, клубы черного дыма, который зловонным облаком сгущался над
домами и затемнял воздух, стук молотов о наковальни, уличный шум и говор
толпы, сливающиеся воедино, - все это возвестило странникам, что путешествие
их окончено.
Старик и девочка хотели поблагодарить своих новых знакомцев, а заодно
расспросить дорогу к городу, но, так и не дождавшись их, вышли грязным
переулком на людную улицу и стали там под проливным дождем, растерянные,
испуганные, всему чуждые, словно они жили тысячу лет назад и теперь,
воскреснув из мертвых, как по волшебству перенеслись сюда, в этот шум, гул и
грохот.
ГЛАВА XLIV
потоками и, поглощенные каждый сам собой, размышляли о своих делах, не
обращая внимания ни на подводы и фургоны, громыхающие железной кладью, ни на
цоканье подков по скользкому мокрому булыжнику, ни на шум дождя,
барабанящего в оконные стекла и по зонтикам, ни на бесцеремонные толчки, ни
на гул и грохот людной улицы в самые горячие часы дня. А двое бедных
странников, ошеломленные этой лихорадочной суетой, чувствовали свою полную
непричастность к ней и, растерянно, тоскливо глядя на людские толпы,
томились таким одиночеством, которое можно сравнить лишь с жаждой
потерпевшего крушение моряка, когда он, подхваченный могучим океанским
валом, поводит воспаленными глазами, почти ослепшими от блеска окружающей
его со всех сторон воды, и тщетно мечтает о капле влаги, чтобы освежить
запекшиеся губы.
всматривались в лица, мелькавшие мимо, в надежде поймать хоть на одном из
них проблеск сочувствия и внимания к себе. Прохожие кто хмурился, кто
улыбался и бормотал что-то, кто жестикулировал на ходу, точно готовясь к
предстоящему важному свиданию; у некоторых на лице так и было написано:
пройдоха, - другие смотрели нетерпеливо, озабоченно или вяло и тупо; вот
этому, видать, сильно повезло, а у того сорвалось, не выгорело. Незаметно
приглядываться к этим людям со стороны было все равно, что выслушивать от
них самые сокровенные признания. В тех местах, где царит оживление и суета,
где каждый занят своим делом и с уверенностью может сказать то же самое о
других, характер и мысли человека ясно проступают в его чертах. Но там, где
просто гуляют, куда приходят людей посмотреть и себя показать, на лицах
мелькает одно и то же выражение, меняющееся лишь в оттенках. В деловые,
будничные часы человеческое лицо правдивее; и эта правда не нуждается в
словах, она говорит сама за себя.
одиночества, девочка продолжала с интересом всматриваться в прохожих,
временами совершенно забывая о своих горестях. Но дождь, холод, голод и
желание хоть где-нибудь приклонить отяжелевшую от усталости голову скоро
вернули ее к прежним мыслям. Никто из этих людей не замечал их, обратиться
ей было не к кому. Подождав еще немного, они вышли из своего убежища и
смешались с толпой.
улицам, угнетаемые все тем же чувством одиночества и сознанием, что они
никому не нужны здесь. Фонари и освещенные окна лавок только усиливали эту
тоску бесприютности, ускоряя приход ночи и темноты. Дрожа от сырости и
холода, девочка изнывала и телом и душой, и ей нужно было все ее мужество,
вся твердость духа лишь для того, чтобы устоять на ногах.
когда есть столько тихих мирных мест, где даже голод и жажда были бы не так
мучительны! Они песчинки здесь, затерявшиеся в океане человеческого горя и
нищеты, зрелище которых заставляло их еще сильнее чувствовать свое отчаяние
и свои муки.
начинавшего роптать, что его заставили покинуть надежное пристанище, и
звавшего ее вернуться назад. Денег у них не осталось, надежды на помощь не
было никакой, и они пошли по опустевшим улицам к реке, думая разыскать
барочников и попроситься к ним на ночлег. Но и тут их постигло разочарование
- ворота пристани были уже на запоре, и яростный лай собак заставил их
повернуть обратно.
когда и эта надежда рухнула. - А завтра будем просить милостыню, доберемся с
тобой до какого-нибудь тихого местечка и там поищем работу.
этих нескончаемых улицах! Там, в тиши, было лучше. Зачем ты заставила меня
уйти оттуда!
девочка и тут же расплакалась. - Нам надо жить среди бедняков, не то он
опять приснится мне. Дедушка, милый, я знаю, ты старенький, слабый, но
посмотри на меня! Ведь мне тоже не легко, а разве я позволю себе хоть слово
жалобы, если ты будешь терпеть все молча!
Сертаков Виталий
Маркеев Олег
Каргалов Вадим
Русанов Владислав
Контровский Владимир
Витковский Евгений