на них пометки и распоряжения, которых требовало их содержание, и
распределяя их небольшими пачками, чтобы переправить в различные отделения
фирмы. В то утро писем поступило немало, и у мистера Каркера-заведующего
было много дела.
которую он держит в руке, раскладывающего их отдельными стопками,
приступающего к другой пачке и пробегающего ее содержание, сдвинув брови и
выпятив губы, - распределяющего, сортирующего и обдумывающего, - легко может
внушить мысль о каком-то сходстве с игроком в карты. Лицо мистера
Каркера-заведующего вполне соответствовало такой причудливой мысли. Это было
лицо человека, который старательно изучил свои карты, который знаком со
всеми сильными и слабыми сторонами игры, мысленно отмечает карты, падающие
вокруг него, знает в точности, каковы они, чего им недостает и что они дают,
и который достаточно умен, чтобы угадать карты других игроков и никогда не
выдавать своих.
Если бы нашлось что-нибудь в конторе Домби и Сына, чего он не мог прочесть,
значит не хватало бы одной карты в колоде. Он читал с молниеносной быстротой
и комбинировал при этом одно письмо с другим и одно дело с другим, добавляя
новый материал к пачкам - примерно так же, как человек сразу распознает
карты и мысленно разрабатывает комбинации после сдачи. Пожалуй, слишком
хитрый как партнер и бесспорно слишком хитрый как противник, мистер
Каркер-заведующий сидел в косых лучах солнца, падавших на него через окно в
потолке, и разыгрывал свою партию в одиночестве.
чужда игра в карты, однако мистер Каркер-заведующий с головы до пят походил
на кота, когда нежился в полоске летнего тепла и света, сиявшей на его столе
и на полу, словно стол и пол были кривым циферблатом солнечных часов, а сам
он - единственной цифрой на нем. С волосами и бакенбардами, всегда тусклыми,
а в ярком солнечном свете более бесцветными, чем обычно, и напоминающими
шерсть рыжеватого в пятнах кота; с длинными ногтями, изящно заостренными и
отточенными, с врожденной антипатией к малейшему грязному пятнышку, которая
побуждала его иной раз отрываться от работы, следить за падающими пылинками
и смахивать их со своей нежной белой руки и глянцевитой манжеты, - мистер
Каркер-заведующий, с лукавыми манерами, острыми зубами, мягкой поступью,
зорким взглядом, вкрадчивой речью, жестоким сердцем и пунктуальностью, сидел
за своей работой с примерной настойчивостью и терпением, словно караулил
возле мышиной норки.
отложил для особо внимательного просмотра. Заперев в ящик более
конфиденциальную корреспонденцию, мистер Каркер-заведующий позвонил.
мне честь! Возьмите!
кресле и сломал печать письма, которое держал в руке.
- но...
по-прежнему не отрывал их от письма, которого, однако, не развертывал.
все, что я могу сказать.
саркастическое ударение на последних двух словах и вскидывая голову, но не
поднимая глаз. - Повторяю вам, много лет назад Хэриет Каркер сделала выбор
между своими двумя братьями. Она может в нем раскаиваться, но должна
остаться при нем.
моей стороны было бы черной неблагодарностью намекать на что-нибудь
подобное, - возразил тот. - Хотя, поверьте мне, Джеймс, я огорчен ее жертвой
так же, как и вы.
вы им рассержены, - сказал младший.
Ничего оскорбительного нет в моих словах.
него грозный взгляд, который через секунду уступил место улыбке, еще более
широкой, чем та, что обычно растягивала его губы. - Будьте добры взять эти
бумаги. Я занят.
двери. Но дойдя до нее и оглянувшись, он сказал:
период вашего первого справедливого негодования и первого моего позора и
когда она ушла от вас, Джеймс, чтобы разделить мою несчастную участь и, под
влиянием ложно направленной любви, посвятить себя обесчещенному брату,
потому что, кроме нее, у него никого не было и он обречен был на гибель, -
тогда она была молода и красива. Мне кажется, если бы вы увидели ее теперь,
если бы вы повидались с нею, - она бы вызвала у вас восхищение и жалость.
какую-нибудь незначительную фразу собирался сказать: "Ах, боже мой! Да
неужели?" - но не проронил ни слова.
счастливо и беззаботно, - продолжал брат. - О, если бы вы знали, как
радостно отказалась она от этих надежд, как радостно пошла по тропе, ею
избранной, и ни разу не оглянулась, - вы бы никогда не сказали, что ее имя
вам незнакомо! Никогда!
же, это замечательно! Вы меня удивляете!" И снова он не произнес ни звука.
милость.
дороге.
заведующий, бросив на конторку все еще не развернутое письмо и глубоко
засунув руки в карманы, - можете ей передать, что я так же радостно иду
своим путем. Если она ни разу не оглянулась, можете ей передать, что иногда
я оглядываюсь, чтобы припомнить, как она перешла на вашу сторону, и что мое
решение не менее твердо, - тут он очень сладко улыбнулся, - чем мрамор.
Раз в году, в день вашего рождения, Хэриет неизменно говорит: "Вспомним о
Джеймсе и пожелаем ему счастья". Но больше мы ничего не говорим.
себе. Повторяйте почаще, как урок, дабы в разговоре со мной избегать этой
темы. Я не знаю никакой Хэриет Каркер. Такой особы нет на свете. Быть может,
у вас есть сестра - радуйтесь этому. У меня ее нет.
улыбкой махнул, указывая на дверь. Развернув его, когда брат вышел, и мрачно
поглядев ему вслед после его ухода, он уселся поудобнее в своем кресле и
начал внимательно читать письмо.
послано из Лемингтона. Хотя все прочие письма мистер Каркер быстро
просматривал, это письмо он читал медленно, взвешивая каждое слово и
напрягая все силы, чтобы отгадать его истинный смысл. Прочитав его один раз,
он начал снова перечитывать и отметил следующие места: "Перемена оказалась
для меня благотворной, и я еще не расположен назначить день возвращения"...
"Я хочу, чтобы вы, Каркер, постарались как-нибудь приехать сюда ко мне и
лично доложили, как идут дела"... "Я забыл сказать вам о молодом Гэе. Если
он не уехал на "Сыне и наследнике" или если "Сын и наследник" еще в доках,
пошлите какого-нибудь другого молодого человека, а его оставьте пока в Сити.
Я еще не решил".
словно он был сделан из резины. - Ведь Гэй уже далеко!
заметил, что в тот день Гэй был взят на буксир. Как жаль, что он так далеко!
и этак, - проделывая, быть может, то же самое и с его содержанием, - когда
мистер Перч, рассыльный, тихонько постучал в дверь, вошел на цыпочках и,
сгибаясь всем корпусом при каждом шаге, словно для него величайшим
удовольствием было отвешивать поклоны, положил на стол какие-то бумаги.
потирая руки и почтительно склоняя голову к плечу, словно чувствуя, что не
подобает ему держать ее высоко в присутствии такой особы, и желая убрать ее
по возможности подальше.
никто, о ком стоило бы говорить. Мистер Джилс, мастер судовых инструментов,
сэр, зашел, говорит, по делу о каком-то платеже, но я ему намекнул, сэр, что
вы чрезвычайно заняты, чрезвычайно заняты.