называли Рудной *.
туристов. А какая поляна открывается за перелеском! Овальное пятно светлой
зелени среди пихт - как давно хотелось мне побывать здесь! Жаль только, что
у этого луга такое прозаическое название - поляна Свинофермы... Вот и еще
один "рай", и еще одна поляна нам кажется лучшей из всех других...
кругозоров. Отсюда видны и самый поселок, и Чугуш, и Аишхи вплоть до
Кардывача, и далекое море, и главное - оба Псеашхо. Псеашхо! И Южный -
пирамида усеченная, и Сахарный - пирамида остроконечная - оба они только
отсюда видны во весь свой двухкилометровый рост, от врезавшегося в их
подошву глубокого ущелья Пслуха до припудренных новым снежком вершин!
Троговые долины обоих левых притоков - трассы наших путей - смотрят
устьевыми раструбами прямо на нас. Как на модели, хорошо видно, что это
висячие троги, подрезанные в устьях более глубоким рвом самого Пслуха.
повторением одних и тех же названий; сколько в заповеднике речек Холодных,
Безымянных, Туровых!). Придется называть ее Рудной-Сумасшедшей, чтобы не
путать с другими Рудными и другими Сумасшедшими.
Прауруштенских верховьев. Перед нами был не двойной перехват, как писал
Рейнгард, а даже тройной: на наших глазах самое изголовье Прауруштенской
долины перекусывает своими верховьями еще одна захватчица -
Рудная-Сумасшедшая!
о каждой вершине сказать: были, были, были - на той и на этой, вспоминать
друзей, детали восхождений, погоду, видимость, самочувствие. Нам стало легче
перечислить пики, на которых мы еще не побывали, чем называть покоренные. Но
это и хорошо, что остались непобежденные вершины - все еще нет чувства, что
краснополянские горы исчерпаны! Радостным открытиям и впредь не будет конца.
Вот непосещенные нами дальние Аибги и Турьи горы с Агепстой. А вот и пик
Сахарный Псеашхо - даже из самой Красной Поляны видна всегда зовущая в высь
вершина, на которой мы не были.
колодце со стенками из высокоствольных пихт. Горы прощаются с нами шумом
далеких рек, голосами сов. Граница заповедника, вечный лес, который должен
быть сохранен навсегда,- полномочный представитель древней девственной
природы перед лицом последующих поколений.
Мы не отказались бы и от месяца. Факультетская жизнь захлестнула зачетами,
практическими работами. Лекции о природе зарубежных стран расширяли наши
представления, знакомили нас с характеристиками больших территорий. Любой
предмет увлекал. Опомнились уже к весне. Пора было представлять кафедре
дипломные работы, а заповеднику - отчет о проведенных исследованиях.
виденном - слушает нас с интересом, но еще больше оживляется, когда мы
высказываем ему свои предположения о формировании подальпийских хребтов.
Словно мельком, он говорит:
выровненности гребней многих хребтов?
вороха полевых записей, из этикеток к геологическим образцам, из измерений
карты и из покоряюще ярких воспоминаний складывались сотни страниц текста и
графических материалов. А бессонные ночи в темной комнате с красным фонарем!
Теперь мы владели сотнями фотографий с изображением любимых мест.
экспедиционной работы. Так волнуют умные, проницательные глаза
председательствующего - Отто Юльевича Шмидта - он следит оценивающим
взглядом: "А ну-ка, каковы вы будете, следующее поколение исследователей?"
самостоятельность в выработке методики. Александр Александрович Борзов даже
упомянул об открытии новых озер на Западном Кавказе университетскими
студентами в очередном номере "Землеведения". Журнал, в котором Евгения
Морозова впервые писала о Рице, сообщал и о наших находках!
слишком ли он ученический? Нет, именно теперь, когда на проделанную работу
можно оглянуться как на пройденный этап, становится ясным: нам есть, что
сказать... Чем больше трудностей возникало перед нами, тем более пристально
изучали мы факты, тем полнее, в частности, приходили к выводу, что в
выравнивании подальпийских хребтов повинны не только ледники, но и целые
эпохи первоначального выравнивания древних складок и глыб будущего
Кавказа...
привлекло меня к краснополянским горам? Только ли то, что они попались мне
первыми в жизни - вот и стали первой любовью, несравненной, неповторимой?
Да, этого не вычеркнешь. И я не переставал этому радоваться.
красотами и по сложности причин и связей. Какое счастье, что именно она
досталась нам в наставницы: сколько трудностей заставила преодолеть, сколько
загадок разгадать...
своей любви к горному Черноморью. Не только по ревности краелюба, а вполне
беспристрастно сличая Красную Поляну со множеством горных ландшафтов, я
понял, что нам действительно посчастливилось: мы оказались на земле с
природой самой богатой, самой сложной и насыщенной во всей нашей стране.
огромное третье измерение - не только ширь и даль, но и высота, глубина. И
даже среди горных ландшафтов краснополянские уверенно претендуют на
первенство. Конечно, они не спорят с Памиром, с Тянь-Шанем и с Центральным
Кавказом за обладание рекордными высотами; немало гор превзойдут
причерноморские и по частным "показателям величия" - по грандиозности
размеров, по длине ледников, по высоте водопадов...
на таком коротком расстоянии умещалось столько различных этажей ландшафта от
влажных субтропиков до ледяных высокогорий. Где ни подступают у нас к морю
горы - будь то Сихотэ-Алинь или Камчатка, Крым или Восточный Кавказ, то либо
самые горы ниже, либо природа их подножий скуднее и суровее причерноморской.
и поэтому трижды обильны. Южная покатость Кавказа ограждена здесь от лютых
ветров Севера. Так было и в давние времена великих оледенений: здесь под
защитой уже тогда существовавших хребтов выживала, почти не скудея,
роскошная древняя флора. Ушли с гор ледники, и она расселилась, насколько
могла, по подножиям и нижним склонам гор, всюду, где ей хватало тепла и
влаги. Поэтому здесь так могучи леса, так буен и вечно зелен колхидский
подлесок, так сочно а пышно высокотравье.
геологически недавних прерывистых поднятий обширной складчатой области. Не
раз начинали громоздиться на месте Кавказа горы, но силы размыва успевали
разрушать, сглаживать неровности, и будущий Кавказ превращался в холмистую
равнину с отдельными недоразрушенными кряжами.
проходило пульсируя, рывками. Участки выровненных плоскогорий изгибались и
кренились, взламывались и торосились. Оживали плоскости древних разломов,
вдоль которых вновь начинали двигаться одни относительно других горные
глыбы. Медленные вздохи земной коры сопровождались сотнями кратковременных,
но разрушительных землетрясений. На приподнятые участки набрасывалась
разбуженная движением эрозия: на всех участках русел, ставших круче, размыв
шел интенсивнее. Он то подчинялся древнему рисунку гидросети на плоскогорье,
то менял свои направления сообразно различиям в стойкости горных пород.
возникло в долинах. А от старых равнин, от плоскогорий, вознесенных на
большие высоты, остались лишь обрывки на гребнях более высоких хребтов.
почти не уцелели фрагменты былых равнин, и только одновысотность обширных
гребней Аибги и Аишха, Ассары и Алоуса напоминает о том, что тут на высоты
2500-3000 метров была перемещена некогда единая полоса плоскогорий.
уже следующее поднятие, вознося их дальше вверх, увлекло за собою и
находившиеся у их подножий более молодые равнины. Вдоль обоих склонов осевой
группы хребтов возникли полосы предгорий с обрывками древних равнин па вновь
образовавшихся гребнях. И так несколько раз...
подходили мы к пониманию механизма ее возникновения! Теперь мы понимали, что
это основной закон образования рельефа гор. Более того, мы ощутили ее как
непременный элемент другого великого закона горной природы - закона ее
высотной зональности.
что в горах холоднее, чем у подножий, знали, вероятно, и первобытные люди.
Но лишь мудрый Гумбольдт понял высотную зональность природы как один из
законов, как выражение влияний климата на органический мир. Однако, понимая
этажность живой природы, Гумбольдт еще не распознал влияний климата на
рельеф и на верхнюю "пленку" земной коры. Нужно было геологу Докучаеву
взяться за изучение этой пленки - почвенного слоя, чтобы понять, как сложны
связи почв не только с породившей их геологической "матерью" - материнской