АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ |
|
|
АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ |
|
|
|
собаку, пробегающую через территорию колонии. Но Захаров собаку не вызвал,
а поставил вопрос на общем собрании. Колонисты сидели на собрании
опечаленные и молчаливые и даже слова не просили. Один Марк Грингауз
говорил речь:
- Стыдно и обидно, товарищи! Стыдно в городе сказать кому-нибудь, что в
колонии им. Первого мая можно безнаказанно украсть занавес со сцены. Надо
обязательно выяснить этот вопрос, надо всем смотреть. А мы ушами хлопаем,
у нас из-под носа скоро денежный ящик сопрут.
Зырянский не выдержал:
- Денежный ящик не сопрут, он стоит в вестибюле, и там часовой день и
ночь ходит. Разве в том дело? Что же нам, бросить работу и всем стать
часовыми возле каждой тряпки? Вы подумайте, какая это продажная гадина
действует. Она не хочет рыскать по городу, потому что там везде все
заперто и везде сторожа ходят и милиция. Она сюда прилезла, товарищем
прикинулась, все ходы и выходы знает, с нами за одним столом ест,
работает, спит, разве от нее убережешься? Разве можно смотреть? За кем?
Что же теперь, каждого колониста подозревать, замки повесить, часовых
поставить? Я не умею смотреть, не умею, но говорю: вот этими руками, вот
этими самыми руками, я эту гадину когда-нибудь...
Зырянский не мог докончить, слов у него не находилось, чтобы
рассказать, что он сделает "этими руками".
Потом попросил слова Рыжиков. На прошлой неделе ему дали звание
колониста. Рыжиков, впрочем, не потому взял слово, что он колонист, а
потому, что он кое-что знает. Он так и начал.
- Я, товарищи, кое-что заметил. Вчера возвращаюсь из города, в отпуске
был, вижу: этот пацан новенький идет через лес и все оглядывается. Я его
остановил: покажи, говорю, карманы. Он хэ, туда-сюда, да я его сгреб и все
из карманов... как бы это сказать... вытрусил. Вот все здесь у меня,
смотрите.
Рыжиков из своего кармана выгрузил много всякого добра: полплитки
шоколада, карандашик-автомат, альбомчик "Крымские виды", билет в кинотеатр
и два медовых пряника. Подвесько вытащили немедленно на середину. Уши
Подвесько от этого отяжелели и сделались большие.
- Что? Так что? Я взял, да? Я взял?
- Ты это купил? - спросил Торский.
- Конечно, купил.
- А деньги откуда?
- А мне сестра прислала... в письме... все видели.
И тут со всех сторон подтвердили: действительно, на днях Подвесько в
письме получил три рубля. Подвесько стоял на середине и показывал всем
свое добродетельное лицо. Торский уже махнул рукой в знак того, что он
может покинуть середину, но Захаров вмешался:
- Подвесько, а ты воду пил в городе? С сиропом?
- Пил...
- Два стакана?
- Ну два.
- Два, так, а пряников... вот этих... ты сколько сьел? Четыре?
Подвесько отвернулся от Захарова и что-то прошептал.
- Что ты там шепчешь? Сколько ты сьел пряников?
- И не четыре совсем.
- А сколько?
- Три.
- А какая цена такому прянику?
- Двадцать копеек.
- Ты в город на трамвае ехал?
- На трамвае.
- И билет покупал?
- А как же!
- И обратно?
- И обратно.
- А сколько стоит альбомчик?
Подвесько задумался:
- Я забыл: или сорок пять, или пятьдесят пять.
Несколько голосов с дивана немедленно закричали:
- Сорок пять копеек!
- А шоколад?
- Я уже забыл... кажется...
И снова несколько голосов закричали:
- Восемьдесят копеек! Такой шоколад "Тройка" - восемьдесят копеек!
И дальше Захаров обратился уже к дивану:
- Карандашик?
- Сорок копеек! такой карандашик сорок копеек!
- Так. А на билете в кино написано: тридцать пять копеек. Правильно,
Подвесько?
Подвесько без особого оживления сказал:
- правильно!
- Выходит, что ты истратил три рубля тридцать пять копеек. Правильно?
- правильно.
- У тебя было три рубля, где же ты еще взял тридцать пять копеек?
- Я нигде не брал тридцать пять копеек. Я истратил три рубля, которые
сестра принесла.
- А тридцать пять копеек.
- Я этих не тратил.
- А сколько ты купил конфет?
- Конфет? Какх конфет?
- А тех... в бумажках? Ты купил четыреста грамм?
Подвесько снова отвернулся и зашептал. Руднев подскочил к середине,
наставив ухо к шепчущим устам Подвесько.
- Он говорит: двести грамм.
- Что-то у тебя денег много получается, - улыбнулся Захаров.
Подвесько энергично потянул носом, провел рукаков мо губам и
засмотрелся на потолок. Руднев, стоя рядом, стал ласково его уговаривать:
- Ты прямо скажи, голубок, где ты набрал столько денег? А?
- Я нигде не набирал. Было три рубля.
- Так покупок у тебя больше выходит. Больше, понимаешь?
Подвесько этого не хотел понимать. У него было три рубля, все видели,
как он получил их в конверте, Подвесько не хотелось покидать эту крепкую
позицию.
- Может, ты меньше покупал?
Подвесько кивнул с готовностью. В самом деле, он мог сделать меньше
покупок, ровно на три рубля, это его в совершенстве устраивало.
- Может, ты не покупал целого шоколада? Может, ты половинку купил? Там
же половинка осталась?
- Угу.
- Половинку купил?
Подвесько снова кивнул.
Общее собрание рассмеялось, этот человек не представлял никаких
загадок. И таким же ласковым голосом Руднев спросил:
- Ты прямо ночью полез в карман, взял кошелек, правда?
И теперь Подвесько с готовностью кивнул, потому что ему,
собственно говоря, понравилась намечающая ясность положения.
Торский почесал за ухом, посмотрел, улыбаясь, на Захарова.
- Иди на место, Подвесько! Ты еще, наверное, красть будешь.
Подвесько вдруг заострил глаза. В словах Торского ему почудился
какой-то обидный намек. Торский повторил:
- Красть еще будешь, правда?
Подвесько вдруг просиял:
- Честное слово, нет. Это последний раз.
- Почему же последний?
- Не хочется.
- Угу. Ну, добре. Будем наказывать, товарищи?
Подвесько затопатлся на середине - очень уж весело смотрели на него
колонисты. Воленко поднялся на своем месте:
- Да бросьте возиться с этим... чудаком! Это хорошо Рыжиков сделал, что
проверил у него карманы, а то на других думали бы. Подвесько обязательно
еще раза два сопрет что-нибудь, за ним смотреть нужно...
- Товарищ Воленко! Честное слово, больше никогда не буду!
- Посмотрим, а только отпусти его, Виктор, чего он середину протирает.
Десять рублей - на занавес. Да и Подвесько, что такое, - лежало
плохо десять рублей, не заперто, он и стащил. Он думает, если замка нет,
значит, возьми и купи себе шоколадку. А занавес - другое дело! Когда мы
теперь соберем на занавес? Вот Первого мая праздник, а у нас сцену закрыть
нечем. Тут не Подвесько орудовал. Тут, понимаете, настоящий враг, да и не
один. Такой занавес на руках в город не отнесешь, да и продать нелегко. В
этом случае серьезный человек работал, большая сволочь! Вот кого найти
нужно.
Прения по этому вопросу затянулись. Никто не высказывал никаких
подозрений, но сходились в общем гневном утверждении: нужно найти врага и
уничтожить. Все чувствовали, что враг этот и сейчас, вероятно, сидит на
диване и слушает, при нем приходится решать вопрос о том, что нужно
предпринимать. И поэтому всем показалось приятным предположение,
высказанное Брацаном: не может быть, чтобы колонист пошел на такое дело, а
у нас теперь живет в колонии двести человек строительных рабочих, и какой
там народ, никто хорошо не знает. Они ходят в кино, они видели занавес,
наверное, у них есть такая шпана. Залезли хоть бы и через окно и стащили.
Им и продать легче, а может быть, просто поделили, костюмы сошьют.
На собрании сидел и строительный техник Дем, очень похожий на кота, усы
у него торчком и все шевелятся. Дем попросил слова и сказал:
- Очень может быть, товарищи колонисты, очень может быть. Народ со всех
сторон пришел. Я все еще хорошо не знаю. Каменщики, конечно, не возьмут,
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 [ 70 ] 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
|
|