враг человеческий потребовал, устами Прелати, свое излюбленное блюдо -
неокрещенного младенца.
крестьян, и такое оказалось под силу. Истребив в угоду извращенным
страстям сто сорок отроков - так впоследствии значилось в документах
процесса, - Ре мог позволить себе потешить дьявола этой единственной
жертвой. Знал ли он, что на весах церковного суда она перетянет все
остальные, вместе с бессчетными сотнями, приписанными молвой? Не мог не
знать, ибо повсюду свирепствовала инквизиция, да не допускал и мысли о
каком бы то ни было суде над собой.
культа мотивам были вне компетенции епископа, а светского суда барон де Ре
мог не опасаться. В своих землях он был полновластным хозяином. Жаль
только, что они были заложены, вернее проданы с правом выкупа бретонскому
герцогу Жану Пятому и его людям - канцлеру и епископу нантскому Малеструа,
казначею Жофруа Феррону. У Жиля просто недостало воображения сопоставить
столь важнее обстоятельство с крохотной жертвой, принесенной на
сатанинский алтарь. Зато заимодавцы сразу связали концы с концами. Благо
сам Ре дал им заманчивую возможность предотвратить нежелательный выкуп и
навечно закрепить за своим гербом доходнейшие поместья.
свет всю дьявольскую подноготную: маниакальные изуверства, черную магию,
некромантию, сатанизм. Неукротимый барон сам привел в действие
приготовленную для него мышеловку. Поссорившись с братом герцогского
казначея Феррона, поселившимся в одном из отданных под заклад замков, Жиль
собрал под свое знамя с полсотни вооруженных вассалов и пошел войной на
собственные владения. Не посчитавшись с духовным саном недруга, которого
обнаружил коленопреклоненным у алтаря, Ре выволок его из капеллы, велел
заковать в цепи и отправил в подземную тюрьму. Скорый на расправу, барон
даже не задумался над тем, на кого поднял руку. Ему и в голову не пришло,
что его владения сосредоточены, по сути, в одних руках, ибо канцлер и
казначей могли быть подставными лицами в финансовых операциях своего
феодального сеньора.
расследование ритуального жертвоприношения, герцог потребовал немедленно
освободить пленника и очистить отданный в залог замок, грозя наложить
крупную пеню. Окончательно утратив ощущение реальности, Жиль не только
отказался подчиниться приказу, но даже набросился на герцогского
посланника с кулаками. В ответ на столь недвусмысленное оскорбление герцог
незамедлительно осадил Тиффож и принудил буяна к сдаче.
жалобу, столь необходимую в задуманной нантским епископом интриге.
Отрезвев от пережитого унижения, Жиль де Ре пораскинул мозгами и решил
помириться с герцогом. Предварительно посоветовавшись с Прелати и получив
на то благосклонное согласие домашнего демона, он отправился в Нант.
Хитроумный герцог принял раскаявшегося грешника с нарочитым благодушием,
что явилось в глазах безумца лишним доказательством могущества Баррона.
Вернувшись домой, Ре с удвоенным рвением принялся за алхимические проказы.
созыва церковного суда, на котором представил восемь свидетелей. В
основном это были женщины, чьи дети исчезли самым таинственным образом.
Никакими доказательствами против Жиля свидетели не располагали, но
заслуженная им мрачная известность заставляла предполагать самое худшее.
Епископ, конечно, сознавал легковесность подобных обвинений, но, придав
огласке совершенные или якобы совершенные бароном де Ре злодеяния, он
надеялся на то, что объявятся и развяжут языки действительные очевидцы
творимых в Тиффоже мерзостей. Однако вопреки ожиданиям таких оказалось
всего двое, причем их показания были ничуть не лучше прежних. Прямых улик
против маршала-колдуна не было, и добыть их без помощи "доктора Ой-ой" не
представлялось возможным. Однако отдать пэра Франции в объятия палача было
не так-то просто. Путь к дыбе лежал через судебную процедуру.
котором скрупулезно перечислялись все его действительные и мнимые грехи.
Маршал явился на суд с гордо поднятой головой, в полной уверенности в том,
что сумеет приструнить не в меру резвых обвинителей. Не сомневаясь в
конечном успехе, епископ решил действовать напролом и отдал приказ взять
под стражу всех приспешников и слуг хозяина замка, а землю вокруг
перекопать. Последнее было проще сказать, нежели сделать, но сама весть о
том, что ищут останки убиенных детей, произвела на людей сильное
впечатление. В виновности Жиля уже никто не сомневался. Дело принимало для
него дурной оборот. Вместо того чтобы заявить через адвоката о своей
неподсудности нантскому епископу, маршал Франции попался в ловко
расставленную ловушку и в пылу полемики дал согласие прибыть через десять
дней на специально назначенное разбирательство, в котором, кроме Малеструа
и прокурора, должен был принять участие вице-инкивизитор Жан Блонен.
назначенного дня, слухи о том, что виновность его уже доказана,
распространились по всей Бретани. В резиденцию епископа приходили
осмелевшие крестьяне и ремесленники, требуя покарать душегуба. Жиля
обложили по всем правилам волчьей охоты. Все новые безутешные матери
громогласно обвиняли его в убийстве пропавших без вести сыновей.
Добровольных свидетелей собралось так много, что судьи никак не
укладывались в ими же отведенный срок. Пришлось отодвинуть сессию на 8
октября. Это ничуть не огорчило Малеструа, который прекрасно понимал, что
каждый лишний день теперь льет воду на его мельницу.
Рыдания и вопли безутешных родителей перекрывались проклятиями в адрес
злодея и благословениями, обращенными к его обвинителям. И некому было
обратить внимание суда на одно досадное упущение: ни в одном из показаний
не прозвучало конкретное имя исчезнувшего ребенка, словно безутешные
матери начисто позабыли, как звали их незабвенных детей! На фоне общей
экзальтации остался совершенно незамеченным и даже не вошел в протокол и
запоздалый протест Жиля, сославшегося на неподсудность. Поздно! Божьему
суду подвластны не только владетельные сеньоры, но даже венценосные
короли, а судьям в Нанте удалось создать атмосферу именно божьего суда,
довести наэлектризованность до высшего предела и свести на нет любые
возражения. Жиль де Ре был обречен, хотя понял это лишь в объятиях палача,
который с садистским сладострастием принялся выворачивать ему суставы.
самоуверенностью и презрительным молчанием отвечал на обращенные к нему
вопросы. Однако это не лишило прокурора уверенности, когда он перечислял
инкриминируемые обвиняемому деяния, тщательно распределенные по сорока
девяти пунктам. Здесь было богохульство и колдовство, оскорбление святынь
и священнического сана, сношение с дьяволом и злокозненная ересь. Зато о
детоубийстве, которому придавали такое значение до начала процесса,
упоминалось теперь как-то вскользь, причем в самом конце обвинительного
акта, где перечислялись порочные черты обвиняемого, склонного к
противоестественным влечениям, пьянству и кутежам. Получалось, что Жиля де
Ре судили совсем не за то, в чем он действительно был как будто виновен.
Сто сорок детских жизней легли в одну строку с винопитием!
подсудимого спросили, признает ли он себя виновным, а тот разразился в
ответ негодующей тирадой, епископ благосклонно кивнул и торжественно
произнес формулу, отлучающую прислужника дьявола от церкви.
принялся кричать, что не признает юрисдикции церковного суда, ибо
вменяемые ему злодеяния являются уголовными, и он требует свидания с
королевским прокурором. Перемолотый инквизиционными жерновами, он даже не
заметил, что как раз об уголовщине, которая камнем лежала у него на
сердце, почти не было речи. Судьи хорошо знали свое дело, введя
разбирательство в привычное инквизиционное русло. Они решительно отвергли
протест Жиля де Ре как неосновательный и дали ему сорок восемь часов,
чтобы приготовиться к защите. Разобрав пункты обвинения, прокурор вынес
соответствующее заключение о подсудности. Бесчинства в капелле,
оскорбление святыни и противоестественные наклонности подлежали суду
епископа; все остальное: ересь, алхимия, вызывание дьявола и служение ему
- проходило по ведомству инквизиции. Насчет погубленных детей уже никто и
не заикался. Да и рыдающие матери куда-то вдруг подевались, и негодующие
толпы больше не осаждали тюрьму. Напротив, народ как будто даже
сочувствовал попавшему в беду барону, которого знали за доброго и
отзывчивого господина.
другой человек. Стеная и плача, вчерашний надменный пэр рухнул на колени,
умоляя снять отлучение. Он покорился суду и просил прощения за проявленную
строптивость, изъявляя готовность произнести требуемую присягу.
Добровольно признаваясь в совершенных убийствах - сто сорок! - он
демонстративно шел навстречу церковному трибуналу. Писец зарегистрировал
показание, но суд на нем своего высокого внимания не задержал. Жилю было
предложено объясниться по пунктам, относящимся к служению дьяволу.
дьявола, заключал с ним договор или приносил ему жертвы!
закрытом допросе, куда не был допущен даже сам обвиняемый.
полностью уличали Жиля в дьяволопоклонстве. Особенно впечатляюще выглядели
обличения приближенных слуг, не поскупившихся на сочные подробности. Судя
по очевидным даже для инквизиционного суда нелепостям, бедняги явно
переусердствовали в очернении своего господина. Впрочем главное место на
процессе отводилась не показаниям челяди, а признаниям одиозного
Куликов Роман
Сертаков Виталий
Сертаков Виталий
Елманов Валерий
Плотников Александр
Курылев Олег