Чтение 70–й страницы книги ~Одиссей покидает Итаку~

действиям.

- Кажется, это называется мировое господство? - задумчиво спросил я.

Даяна сказала, что она тоже так считает.

А нужно это для того, чтобы от имени всей Земли заключить договор с
нашими пришельцами, позволить им разместить на нашей планете установки для
преобразования времени и тем самым спасти обе наши цивилизации и Вселенную
в целом.

Вот и вся проблема.

Наша цивилизация с помощью пришельцев, разумеется, достигнет
необыкновенного расцвета, навсегда исчезнет опасность войн, эпидемий,
экологических кризисов... Тонко улыбнувшись, Даяна добавила:

- Дружба наших цивилизаций может иметь и еще один аспект. Вы уже
убедились, что наши женщины довольно привлекательны. Генетически мы
практически идентичны, так что в перспективе можно представить союз не
только политический и экономический, но подлинное братство по крови...

И в заключение она поставила последние точки.

- У нас разработана техника, обеспечивающая перенос через
пространство-время матрицы любой личности с наложением ее на личность
избранного объекта...

Обмен разумов, одним словом. Смотри Шекли и ряд других авторов. Мы,
стало быть, должны перевоплотиться в какие-нибудь подходящие фигуры нашей
истории, чтобы, значит, их руками...

- А вы, значит, нашими руками? - сказал Берестин.

Даяна ответила, что исполнителями должны быть земляне, иначе враги
получат право на контрмеры, а это - грандиозная галактическая война, за
исход которой нельзя поручиться.

Что ж, вполне известная в дипломатической практике ситуация.

В натуре обмен разумов выглядел так. Личность "драйвера" (термин
придумал я, от английского "водитель", "рулевой") накладывается на
личность "реципиента" так, что отключает у него высшие уровни сознания и
получает в свое распоряжение его память, навыки, инстинкты. Для окружающих
нет никаких способов распознать подмену, если только драйвер не станет
вести себя слишком уж неадекватно. Но и тогда это будет проблема
психиатров, не более.

Когда драйвер уходит (а для этого не нужно никакой специальной
аппаратуры), у реципиента остаются все воспоминания, но без осознания того
факта, что он находится под чьим-то управлением. Реципиент, конечно, может
удивиться, как ему пришло в голову поступать так а не иначе, но это уже
его проблема.

Проблемы выживания наших тел, лишенных сознания, тоже не стояло,
поскольку в зоне "Ноль" внешнее время нас не касалось. Мы всегда вернемся
в точку начала отсчета. С этим феноменом мы уже сталкивались при своих
переходах с Земли на Валгаллу.

Считая, что мы уже на все согласны, Даяна предложила нам подумать о
точке вмешательства. Их, в принципе, были тысячи. Но если Даяне было все
равно, в каком времени производить воздействие, то нам - нет. Мне, к
примеру, отнюдь не льстило оказаться в шкуре Чингисхана и прожить в ней
годы. Это зря писал Азимов, что достаточно переложить ящик с полки на
полку или заклинить сцепление в автомобиле. Время, история - штуки
упругие. С огромной инерцией. Ты считаешь - свергли даря, тирана и даже
что-нибудь еще более грандиозное учинили - и готово? Ан нет. Побурлит все,
поволнуется - и опять все как было. Так, штришок, зарубка на древе
истории. Тут нужны именно годы. Кроме того, нам никак не интересно было
изменять историю слишком далеко от наших дней и оказаться потом в
абсолютно чужом мире. Как это уже описано у Андерсона в "Патруле времени".

И после долгих споров мы нашли то самое решение. Не скрою, поначалу
мы с Алексеем сами оторопели от своего невероятного нахальства. Вроде как
коснулись абсолютного табу. Однако поразмышляли, отрешились от стереотипов
и спросили друг друга: ну а почему бы и нет?

Теоретически все получалось. Ну а последние сомнения рассеяла Даяна.
Мы с ней постепенно как бы подружились даже. Хоть и своеобразно.
Разговаривали запросто, без церемоний.

- Выбор у вас всегда есть, - сказала она, сочувственно улыбаясь. -
Если не каменоломни, то можно предложить должность евнуха в гареме даря
Соломона... Семьсот жен и триста наложниц. Только там хуже, чем в сказках
"Тысяча и одной ночи". Жарко, глинобитный дворец без воды и канализации,
женщины вонючие, грязные, мухи, скорпионы и очень строгие правила
внутреннего распорядка...

Короче мы согласились. Без всяких пыток, насилия, совершенно
добровольно.

Согласились и начали готовиться.

Подготовка была не такая уж сложная, просто очень много надо было
запомнить.

А главное - нас не оставляла надежда, что Воронцов со своим другом
Антоном нас не бросят. Иначе зачем все?

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. "КОГДА НАС В БОЙ ПОШЛЕТ ТОВАРИЩ СТАЛИН..."

Как трубный глас, возвещающий второе пришествие, прозвучала команда,
и с дальних архивных полок, таких далеких, что никто на них и не собирался
никогда заглядывать, несмотря на наклеенный в правом верхнем углу ярлычок
с отметкой о бессрочном хранении, чьи-то руки сняли со своих мест
несколько тонких серых папок и передали их в другие руки.

Люди с кубарями не малиновых петлицах вручили "дела" тем, кто носил
шпалы и ромбы. Потом серые папки легли в портфель, машина прошелестела
покрышками вниз по Охотному ряду, мимо Александровского сада, налево,
через мост, в Боровицкие ворота, еще раз налево, потом их понесли уже
пешком, по ступенькам, коридорам и со многими поворотами, по длинной
красной дорожке, через дубовую дверь в приемную, еще одну дверь - и все!

Папки ложатся на стол, и к ним прикасаются, наконец, те руки, которые
единственно и могут что-то изменить в судьбах, наглухо запертых внутри
плотных картонных обложек. Секретарь ЦК ВКП(б), вождь и учитель,
гениальный продолжатель дела Ленина, лучший друг физкультурников и прочая,
и прочая, и прочая, развязывает ботиночные шнурки: "Марков Сергей
Петрович, 1902 года рождения, русский, командарм 2-го ранга, член ВКП(б) с
1920 г., в Красной Армии с 1918 г..."

...К апрелю 1941 года жизнь в лагерях уже устоялась, вошла в некие
обыденные, регулярные рамки. Беспорядочное оживление, суета и неразбериха
предыдущих годов сменилась угрюмым покоем, и не только во внешних
проявлениях жизни, но и в душах людей.

Все приговоренные к высшей мере давно расстреляны, слабые - умерли на
этапах, замерзли в наскоро сколоченных холодных бараках, не выдержали
смертельной тоски, непосильной работы, цинги и тифа. Писавшие апелляции
или личные письма Сталину - либо освобождены, либо потеряли последнюю
надежду.

Все прочие как-то свыклись с обрушившимся на них. Как-никак, а
жить-то все равно надо. И тянули, и тянули лагерную тягомотную житуху - в
меру сил и характера. Одни впали в глубокую депрессию, ни во что больше не
веря и ни на что не надеясь. Другие, напротив, собрали волю в кулак,
припомнив - вот уж довелось - еще и дореволюционный опыт. Третьи сумели и
там найти удобные, теплые, хлебные места. А в общем и целом - жизнь текла.

Хотя, конечно, какая это жизнь для человека, отдавшего все борьбе за
освобождение рабочего класса и всего угнетенного человечества, за дело
Ленина-Сталина, успевшего увидеть за минувшую четверть века и мрак
царизма, и две войны, две революции, дожившего по Конституции победившего
социализма?!

И вот тут-то - после ромбов в петлицах, орденов, служебных ЗИСов и
"паккардов", квартир на улице Горького и Дворцовой набережной, после
славы, власти, всенародного признания - арест, тюрьма, допросы, безумные
обвинения, ужасное чувство отчаяния и бессилия, когда невозможно ничего
доказать, объяснить, опровергнуть...

А еще чуть раньше - состояние, когда вдруг начинаешь понимать, что в
стране, партии происходит явное не то, когда при всей преданности и
убежденности ощущаешь... нет, не неверие или протест, а пока только -
сомнение. Затем - да и то не у всех, лишь у наиболее самостоятельно
мыслящих - внезапное и страшное прозрение: то, что случилось с сотнями
других, может случиться и с тобой.

И приходит твой час.

Комкор Марков Сергей Петрович, дважды краснознаменец, герой
гражданской и боев на КВЖД, арестован был уже в конце второй волны - летом
тридцать восьмого года. Как раз тогда наступило вроде бы некоторое
смягчение. Так показалось.

Но в один из дней, придя в штаб, он увидел невыгоревший свежий
прямоугольник от снятой таблички и дыры от шурупов на двери кабинета члена
Военного совета округа, ярого обличителя и ортодокса, потом поймал
ускользающий взгляд начальника Особого отдела - и все стало пронзительно
ясно.

Он плотно закрыл дверь своего большого, с видом на море кабинета,
наскоро перебрал бумаги, чтобы невзначай не подставить еще кого-нибудь из
немногих уцелевших друзей, и поехал домой. Смет письма, фотографии,
брошюры с ныне запретными именами и фактами, сохранившиеся с прошлых